Причиной глубокого уныния талантливейших людей Англии на рубеже XVI-XVII веков, скорее всего, было "тягостное ожидание худшего". Символизировавшая Золотой век королева Елизавета была уже в преклонном возрасте (она умерла в 1603 г.), и трон должен был перейти к Шотландскому дому. От короля Якова, сына Марии Стюарт, ожидали всяческих подвохов, и не зря. Если последние годы правления Елизаветы I давали повод для пессимизма, то с приходом Якова I появились все основания для отчаяния. Новый король прибыл в Лондон из Шотландии со своим двором, то есть со своими фаворитами, министрами, поэтами, художниками, музыкантами. Преданные и компетентные политики такого уровня, как Роберт Сесил и Уолтер Рейли (с которыми, кстати, Доуленд тесно общался) ушли в небытие, а их места заняли миловидные юноши, чьи физические данные были по достоинству оценены новым королем. Придворные музыканты-англичане стали получать меньшее жалование (около 20 фунтов), в то время как весьма посредственные способности некоего итальянца Лугарио, к его нескрываемой радости, были оценены в фантастическую сумму 100 фунтов. Что до самого короля, то на протяжении своего правления он постоянно спорил с парламентом, считая себя единственным в праве издавать и отменять законы; с трудом держась в седле, считался лучшим наездником; будучи невежественным, писал книги. Все это заставляло творческую элиту Англии осознать, что Золотой век, поэтически выражаясь, склонился к закату. Джон Доуленд, однако, всю жизнь считал причиной своих несчастий (как реальных, так и мнимых) одно-единственное событие, приключившееся с ним в ранней юности. Видимо, желание совершенствоваться в игре на лютне возникло у него довольно рано, и поэтому в 1580 году, в возрасте 17 лет он отправился в Париж, тогдашний центр лютневой культуры, в качестве слуги английского посла. В Париже Доуленд был обращен в католичество, что в дальнейшем, по его мнению, катастрофически сказалось на его карьере. "По прошествии времени умер г-н Джонсон (лютнист ее Величества - А.Р.), и я нижайше просил о получении места, считая себя наиболее достойным; многие мои благородные друзья хлопотали за меня, но безрезультатно; любой мог иметь предпочтение, но не я, ибо вскоре я понял, что главное препятствие - моя религия". Действительно, католики не пользовались большим почетом в елизаветинской Англии, хотя считались не столько идеологически, сколько политически опасными. Сначала опасность исходила от Испании (все католики автоматически считались шпионами), а затем от лагеря католиков-сторонников Марии Стюарт, которые жаждали государственного переворота. Поэт Джон Донн, как и Доуленд, также пострадал из-за своего католического вероисповедания (он, напротив, был воспитан в католической семье, но под давлением обстоятельств перешел в лоно англиканской церкви). В то же время Елизавета лично вовсе не испытывала ненависти к католикам. Наоборот, она даже расширила свое покровительство композитору Уильяму Берду, который не просто был католиком, но и два раза привлекался к уголовной ответственности за религиозное неповиновение (наказание предусматривало штраф и два года тюрьмы). В 1575 году он и Томас Таллис получили эксклюзивный патент на печатание музыки и нотной бумаги - милость, о которой Доуленд мог только мечтать.
Твой ноготь обагрился кровью алой… А в чём была её вина?
Из Джона Донна (пер. Б. Томашевского)
В дальнейшем Доуленд еще минимум два раза получал отказ в должности королевского лютниста, и желание получить этот пост вкупе с привычкой винить во всех бедах свою конфессию стало своего рода манией. В 1594 г., будучи уже очень известным лютнистом, Доуленд покидает Англию, "чтобы пополнить свои музыкальные знания", а также "успокоить разгоряченный неудачами мозг".
Как известно, в эпоху Доуленда у музыкантов было не так много возможностей профессиональной реализации, или, попросту, способов заработать на хлеб. Музыканты или служили в церкви, или нанимались к какому-нибудь вельможе, или оказывались на придворной королевской службе. Строгого разделения на "композиторов" и "исполнителей" не существовало: профессиональный музыкант должен был и обеспечивать музыку для разного рода празднеств или церемоний, и участвовать в ее исполнении. Должность королевского музыканта считалась наиболее престижной и выгодной, но не в материальном смысле (иной вельможа мог позволить себе платить музыкантам даже больше, чем королева): служба при дворе была государственной, а потому - чрезвычайно стабильной. Музыканты ее Величества не столь сильно зависели от прихотей или состояния кошелька их хозяина (хозяйки), как музыканты в услужении менее знатных особ, так как их услуги оплачивались из государственной казны. Вот почему, оказавшись на континенте, Доуленд поспешил засвидетельствовать свое почтение особам королевской крови.
Первый пункт его путешествия - двор Генриха Юлия, герцога Брунсвика, а затем замок ландграфа Морица фон Хессе. Несмотря на то, что оба эти правителя были еще более ярыми протестантами, нежели Елизавета, Доуленду был оказан самый радушный прием. Оба немецких принца были образованными людьми и интересовались искусством. Правда, если ландграф Хессе, по мнению Генри Пичема, слыл "бриллиантом чистой воды среди принцев", знал в совершенстве европейские языки и сочинял музыку для своей капеллы, то герцог Брунсвик прославился привычкой к длительным запоям и несколькими пьесами с ненормативной лексикой, написанными им для собственного театра. Тем не менее, оба правителя остались в равной степени довольны и щедро наградили Доуленда. В компании лютниста его Сиятельства, некоего Грегорио Хоуэта, нагруженный лютнями в тяжелых деревянных футлярах, Доуленд отправился дальше - в Италию. Венеция, Падуя, Генуя, Болонья, Феррара, Флоренция - везде его ожидал прекрасный прием. До нас дошли не только восторженные отклики современников, но и "музыкальные следы" пребывания Доуленда в Италии - итальянские обработки его лютневых пьес для самых разных инструментов. Конечным пунктом путешествия должен был стать Рим - Доуленд мечтал познакомиться с великим итальянцем Лукой Маренцио и учиться у него. Однако во Флоренции Доуленд ощутил, что вновь "плавает в опасных водах". Группа католиков в изгнании попыталась вовлечь его в заговор с целью физического устранения королевы. В панике Доуленд собрал вещи и бежал в Нюрнберг. Что, если слухи о его контактах с заговорщиками дойдут до Англии, - тогда от него отвернутся покровители, меценаты, друзья, жена, дети... зато услужливо распахнутся тюремные ворота!.. Обуреваемый такими мыслями, он пишет длинное сбивчивое письмо члену Тайного совета Роберту Сесилу, где детально излагает имена, планы и местонахождение заговорщиков. "В Венеции я слышал как тот человек говорил: удивительно, и как это король Филипп до сих пор не нашел хорошего приятеля в Англии, чтобы тот помог ее Величеству отправиться на тот свет... видимо, Бог терпит ее, чтобы свергнуть с еще большей высоты. Милорд, я пишу это, чтобы ее Величество знала, сколь злонамеренны мысли здешних священников и иезуитов, и опасалась их". Кстати, письмо графу Солсбери многие исследователи считают... самым настоящим шпионским рапортом! Как известно, еще со времен Средневековья музыканты, свободно путешествовавшие по Европе, успешно сочетали занятия искусством со шпионажем. Знаменитые Томас Морли и Альфонсо Ферабоско-старший имели прямое отношение к "разведывательным операциям". Не исключено, что Доуленду позволили выехать на континент (все католики были обязаны получить разрешение на выезд от Тайного совета) только при условии, что он будет "держать глаза и уши открытыми".
В 1596 году Доуленд возвращается в Англию, где, получив очередной отказ при дворе, перебивается временными заработками у разных вельмож. Карьера его достигла критической точки - требовалось сделать какой-то решительный шаг, чтобы не только громко напомнить о себе, но и увеличить круг слушателей. Идею, как ни странно, подал Доуленду его конкурент, издатель Уильям Барли, который в 1596 г. Выпустил "Новую книгу табулатуры" - пособие по игре на лютне. Среди прочего Барли вставил в книгу несколько лютневых пьес Доуленда, но сделал это так неаккуратно, что некоторые пьесы исказились до неузнаваемости. Возмущенный маэстро решил взять реванш - он выбрал 21 песню из сочиненных им ранее для разных случаев (например, ухода на пенсию генерала Генри Ли или ежегодной церемонии королевского выхода), приписал тексты к некоторым своим (уже известным публике) паванам и гальярдам для лютни. Так вышла в свет "Первая книга песен для голоса и лютни", на много лет вперед определившая музыкальную моду в Англии.
Мне хватит Музы и одной вполне,
Все чувства и слова живут во мне…
Филип Сидни «Астрофил и Стелла» (перевод А.Ревича)
"Первая книга песен" выдержала пять изданий, стала самым удачным музыкальным проектом своего времени и принесла издателю крупные барыши (композитор обычно получал лишь гонорар за рукопись). Почти все песни сборника можно было исполнять разными способами - и соло, и на 4 голоса, с виолами и без, что сделало их неизменной принадлежностью любого дома, где устраивались вечеринки. Одни хвалили песни Доуленда за французское изящество, другие - за итальянскую страстность, третьи возвещали в сонетах и одах о рождении чисто английского гения. Действительно, в этой музыке можно найти отголоски французских "куртуазных арий", черты общности со свойственным итальянскому вокальному искусству той эпохи "взволнованным" стилем. И, тем не менее, неоспорим чисто национальный, английский колорит творений Доуленда. В жизни музыканта началась светлая полоса. Датский король Христиан IV пригласил его на должность придворного музыканта с огромным жалованьем в 500 далеров (столько в Англии получал адмирал).