Смекни!
smekni.com

Жизнь и творчество Франческо Петрарки (стр. 3 из 3)

Показательно и то, что Петрарка относится к ничтожному числе тех итальянских поэтов, чьи отдельные стихи стали пословичными.

Как общая закономерность слово у Петрарки не является поэтическим узлом. В работах о Петрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его стихотворениях некоторая “прециозность” носит скорее концептуальный характер. Тут можно было бы сослаться на сонет CXLVIII, первая строфа которого состоит из звучных географических названий.

Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, “второй” Петрарка, особенне бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта ложная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркичтов, воспринимавших лишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих переводческих работах. В частности, и у нас в России. Словесная вычурность, нарочитая усложненность синтаксиса в переводах - болезнь распространенная.

К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. Она надолго если не заслонила, то значительно исказила “первого” и “главного” Петрарку, который и позволил ему стать одним из величайших поэтов мира.

Различные поколения, в зависимости от своего литературного сознания, господствующих эстетических вкусов, прочитывали Петрарку по-разному. Одни видели в нем изощреннейшего поэта, ставившего превыше всего форму, словесное совершенство, видели в Петрарке некую идеальную поэтическую норму, едва ли не обязательную для подражания. Лругие ценили в нем прежде всего неповторимую индивидуальность, слышали в его стихах голос нового времени. Одни безоговорочно причисляли его к “классикам”, другие с не меньшей горячностью к “романтикам”.

3. Петрарка в России

Первое серьезное знакомство с Петраркой в России произошло в начале XIX века, когда восприятие его было в значительной степени подсказано именно “романтической” репутацией Петрарки, сложившейся под пером теоретиков и практиков западноевропейского романтизма. Последующая история русского Петрарки внесла в это восприятие существенные поправки, порой предлагая в корне иные прочтения.

Начало знакомству читающей русской публики с Петраркой положил известный поэт Константин Батюшков, едва ли не первый итальянист в России, автор статей о Петрарке и Тассо. В конце 1800-х годов он предпринимает перевод одного из самых знаменитых петрарковских сонетов (CCLXIX) и пишет переложение канцоны I, названной им “Вечер”. Батюшков не соблюдает тут сонетной формы, а также изменяет содержание сонета “на романтический лад”. Но именно таким пожелал видеть и увидел Петрарку романтический век.

В значительной степени продолжателем такой романтической трактовки Петрарки, только в еще более сгущенном виде, без отрезвляющего батюшковского классицизма, выступил поэт Иван Козлов. Кстати, он перевел тот же CCLXIX сонет, что и Батюшков, добавив к нему еще два четверостишия четырехстопного ямба, а заодно и “мечтание души”, “томление”, “бурное море”, “восточный жемчуг”, “тоску”, “утрату сердца”, “слезы” и “обманчивую красу”. Козлов же переложил еще один сонет Петрарки в стансы. Начинается он так:

Тоскуя о подруге милой

Иль, может быть, лишен детей,

Осиротелый и унылый,

Поет и стонет соловей.

Такое сентиментальное исполнение Петрарки не опровергается и уже настоящим переводом других сонетов Петрарки ( CLIX и CCCII ), сделанным И.Коздовым на этот раз шестистонгым ямбом, имитирующим плавный французский александрийский стих, и с соблюдением сонетной формы.

Нет сомнений, что Петрарка был прочитан как свой, вполне романтический поэт. Петрарка попал в надуманную родословную романтиков “унылого направления. Между тем петрарковское недовольство собой, его acidia, и лежащая в основе “Книги песен” контроверза между влечениями сердца и нравственными абсолютами, земным и надмирным, страстным стремлением к жизни, полной деятельности и любви, и возвышенными помыслами о вечном не имеют ничего общего с ламентациями, разочарованностью и инертностью.

Русских поэтов того времени привлекали лишь некоторые мотивы, которые они, изъяв из общего художественного контекста вычитали у Петрарки. Так, вычитали они мотив “поэта-затворника”, мотив мирной сельской жизни в противовес суетной городской. Лирику Петрарки прочитали как свою “вздыхательную” ( определение Батюшкова ).

Вторая половина XIX века изобилует переводами из “Книги песен”. Этому способствовало как развитие филологической науки в целом, так и русской итальянистики в частности. Научный и просветительски-популяризаторский подход, мало сообразующийся с потребностями живой отечественной литературы, наложил на новые переводы определенный отпечаток. С точки зрения буквы они стали точнее, быть может, формально строже, но при этом они стали несомненно бездушнее, то есть приобрели культурно-информационный характер, в сущности, не связанный с потребностями живой русской поэзии.

Принципиально новую страницу в истории русского Петрарки открывает XX век. Связана она с русским символизмом, и прежде всего с именем Вячеслава Иванова.

В самом деле, несомненная заслуга Вячеслава Иванова как переводчика Петрарки заключается в том, что он первый из крупных русских литераторов подошел к Петрарке не “вдруг”, а во всеоружии основательнейших филологических и историко-культурных познаний, оставаясь при этом изрядным стихотворцем. Мало того - подчиняя задачи перевода не просто познавательным культурным целям, но насущным потребностям живой отечественной литературы.

Вячеслав Иванов, вернув Петрарку в треченто, сумел внушить русскому читателю живой к нему интерес и веру в реальность печальной повести о Лауре и Франческо.

Путь, проторенный Вячеславом Ивановым, оказался соблазнительным. По нему пошли, в сущности, почти все, кто брался за переводы Петрарки.

Из переводчиков близкого к нам времени больше и длительнее других работал над Петраркой А.М.Эфрос. У него было много данных, чтобы переводить Петрарку: эрудиция, глубокая начитанность в итальянской литературе, великолепное знание культуры Возрождения, итальянского языка. Со всем тем нового слова он так и не сказал. Как переводчик Петрарки, он шел за Вячеславом Ивановым. Ради соблюдения условий стиха ему приходилось порою жертвовать петрарковской легкостью и изяществом. Инверсии, громоздкие словосочетания у А.Э.Эфроса не результат продуманной системы, а следствие непреодоленного сопротивления стихового материала.

Таким образом, и по сей день в более чем полуторавековой жизни Петрарки в русской поэзии наиболее примечательными эпизодами остаются два: первый связан с периодом русского романтизма, второй - со спорами о “новом искусстве”. В обоих случаях русский Петрарка оказался живым участником литературных схваток. Все другие факты из жизни Петрарки в России относятся не столько к истории русской поэзии, сколько к истории русской образованности.

Список литературы:

Абрамсон М.Л. От Данте к Альберти. М.: “Наука”, 1979.

Веселовский А.Н. Петрарка в поэтической исповеди “Canzoniere”. 1304-1904. Спб., 1912.

Ревуненкова Н.В. Ренессанское свободомыслие и идеология Реформации. М.: “Мысль”, 1988

Энциклопедический словарь юного историка / сост. Елманова Н.С., Савичева Е.М. М: “Педагогика-пресс”, 1994.

Ф.Петрарка. Сонеты; Канцоны, секстины, баллады, мадригалы, автобиографическая проза. Предисловие и примечания Н.Томашевского. - М.: Правда.1984.