В Средневековье трубадуры и миннезингеры эзотерически расшифровывали слово "AMOR", "Любовь", как "A-MORS", то есть как "Не-смерть", "бессмертие". Это было отнюдь не поэтической метафорой — куртуазные поэмы и ритуалы были зашифрованными доктринами особого религиозного гностического толка, в которых любовь понималась как эффективный и вполне конкретный метод достижения подлинного "бессмертия". В этих гностических кругах Творение мира считалось не чем-то позитивным, но, скорее, катастрофой, разрушившей полноту, плерому божественной пред-тварной гармонии. Смерть была, по мнению этих кругов, не концом Творения, но его изначальной сущностью, так как всякое разделение — будь то неба и земли или души и тела — есть уже разрушение Единства, Единственности. Любовь же в этом религиозном контексте понималась как остаточная онтологическая ностальгия по реальному, благому до-тварному миру, и поэтому как ценнейшее метафизическое качество она ставилась на центральное место всей доктрины. Благодаря эротике человек может осознать всю роковую фатальность Перводиады, через экзальтацию обреченной любви способен он заглянуть в области, неподвластные Смерти.
"Vive Dieu Saint-Amour" ("Да здравствует Бог-Святая Любовь") — таков был клич тамплиеров. На одной фразе апостола Иоанна из "Нового Завета" — "Бог есть любовь" — была основана целая особая теология как выражение предельного христианского пафоса, как экстремальное и бескомпромиссное горение духом посланий Св. апостола Павла. Когда Св. апостол Павел произнес фразу, что "несть ни мужеска пола, ни женска", он имел в виду именно этот трансцендентный, нетварный и сверхтварный мир, где парадоксальным образом отменяется вся ветхозаветная космогония, все роковые нормы реальности, устроенной по законам двойственности. В принципе, сам он недвусмысленно говорил: "прейде сень законная" — т.е. "творение преодолено", преодолено воплощением нетварного Сына, который победил Смерть и который есть Любовь.
В самом Евангелии сказано: "небо и земля прейдут, слова мои пребудут во веки". Так и трагические любовники Тристан и Изольда, символы мужского Неба и женской Земли, "прешли", "умерли", "погибли", но Любовь их, как Слово Божие, пребывает во веки, по ту сторону смерти.
"Небо и земля прейдут" — эта фраза отсылает нас к эсхатологии, науке, занимающейся проблемой Конца Времен, Конца Мира. Если Диада, породившая несчастную любовь, делающая эту любовь несчастной именно за счет своей двойственной природы, была создана как пара "небо и земля", то не будет ли смерть "неба и земли" тем моментом, в котором Великое Желание имеет шанс наконец осуществиться полностью? Не является ли именно смерть путем к Бессмертию?
Прокреация, лозунг "плодитесь и размножайтесь", равно как и поиск чистого наслаждения, с сакральной точки зрения, не имеют ни малейшего отношения ни к Любви, ни к эротике. Оба этих банальных решения Великого Желания лишь отодвигают истинную проблему "пола". В них — бегство, страх, подмена. Но снова и снова мужчины и женщины загораются тревожным влечением, которое невозможно погасить ни развратом, ни воздержанием, и которое продолжает изнутри мучить и разъедать сердца таинственной волей к Невозможному, к трансцендентному браку, к волшебной свадьбе по ту сторону реальности...
Мечта о Сказочном Принце и Прекрасной Даме не имеют исторической или возрастной локализации, они — не просто продукт романтического Средневековья или инфантильных фантазий подростков. В них оживают древнейшие, глубиннейшие архетипы, обладающие самостоятельным существованием, не зависящим от конкретного индивидуума. Ожидание Сказочного Принца — вечная внутренняя драма любой полноценной женщины. Поиск Прекрасной Дамы скрыто ориентирует жизненные импульсы любого подлинного мужчины. В этом проявляется вертикальный вектор эротики. В этом обнаруживает себя сакральная подоплека "пола".
Христианская традиция ставит брачный символизм на центральное место. Брачное таинство Агнца с невестами человеческих душ служит основой эротической направленности религиозной реализации верующих. Это таинство происходит в точке Полуночи, в момент достижения солнцем своей низшей позиции под горизонтом. В богословской интерпретации Великий Брак Агнца осуществится в Конце Времен, в момент Страшного Суда.
Христианство — это религия эсхатологическая. Ее смысл и особость ее послания в том, что она объявляет о скором Конце Света, прообраз которого уже осуществился в Первом Пришествии Иисуса Христа. Отныне невозможное в рамках Закона становится возможным силою Благодати, но все же таинство Благодати еще некоторое время принуждено оставаться вскрытом состоянии прежде чем пройдут испытания Антихристом, и лишь после завершения "апостасии", отступничества, полнота Благодати явит себя в полной мире. Обещание, данное немногим, станет тогда очевидностью для всех, а потенциальное преображение мира превратится в единственную действительность. Конец Мира не случайно совпадает с реализацией Брачной Вечери. Пока мир есть, пока в нем доминирует закон разделения и Диады, любовь остается безысходной трагедией, адской мукой существ, ищущих своего подлинного Возлюбленного. Творение и Любовь несовместимы. Либо Творение, либо Любовь. Здесь глубочайший революционный смысл христианской традиции, христианского откровения, откровения Любви.
Динамика радикального эротизма, открывающего в своем истоке жажду Невозможного, рано или поздно, в безумии неутоленности, подводит к тому, что преграда в виде роковой реальности перестает рассматриваться как нечто вечное, непреходящее, непреодолимое. Если мир убивает Любовь, подавляет, унижает, распластывает ее, то вполне закономерно, что Любовь рано или поздно ответит ему тем же и ... убьет мир.
В преданиях кельтов есть такой сюжет, цитируемый Фулканелли: храбрые кельты хвалились тем, что не боятся ничего, кроме того, что небо упадет им на голову. Иными словами, мир будет стоять твердо пока не произойдет нечто обратное тому, о чем идет речь в первом параграфе Книги Бытия: "В начале сотворил Бог небо и землю". В конце мира эти д в а перестанут быть двумя. Небо и земля сомкнутся в нерасторжимых объятиях, умирая как "старое небо" и "старая земля", но воскресая в духовном мире трансцендентного Брака. Мучительная, неутолимая, несчастная любовь Земли к Небу, а Неба к Земле, которой эти древние принципы пылают друг к другу в течение столь долгих циклов, однажды прорвет чары изначального приказа, и они сольются в страстных объятиях.
Мир кончится.
Любовь начнется.
Судя по знакам времени сегодня даже храбрые кельты имеют все основания для страха. А все любящие — основания для немыслимой, невероятной надежды, надежды на близкое свершение Невозможного.
Может показаться, что сакральная любовь, священный эротизм Традиции является чем-то совершенно отличным от обыкновенной эротики, от той половой реальности, которую банально переживают миллионы профанических существ. Такой дуализм " священной любви к Богу" и "греховной любви к плоти" отчасти был заложен христианской моралью. Однако и в первом и во втором случае речь идет не о двух различных импульсах, желаниях и побуждениях, но о двух степенях глубины одного и того же чувства, которое может потеряться в горизонтальных лабиринтах психофизических ощущений, а может сконцентрироваться в вертикальном порыве к метафизическому верху. "Песнь Песен" Библии — это глубинный теологический трактат о пламенном браке великого царя и божественного присутствия, но его язык — язык жаркой и страстной телесной любви. Попытка разделить "агапе" как "моральную любовь", "любовь-уважение", "любовь-простое родственное или социальное чувство", с одной стороны, и "эрос" как "греховное возгорание", "плотский восторг", с другой стороны, есть лишь типично фарисейское стремление лишить Откровение его эсхатологической мощи, его универсальности, его интимного проникновения в самый центр человеческого существа.
Морализм всегда и во всех случаях несет в себе неизбежную ложь, скрытый порок. Это объясняется тем, что он настаивает на непреходящести, неснимаемости пары "добро-зло", забывая при этом, что именно вкушение познания этой безысходной пары послужило причиной грехопадения Адама. Древо познания добра и зла, высшая инстанция моралистов всех типов и видов, всех религий и культур — это генеральный штаб по борьбе с Любовью и Жизнью. Древо Жизни — едино, в нем нет разделений. Цепкие корни его уходят в глубину подземных инстинктов, но зато сияющая крона его сопричастна мистериям Неба.
Любовь — едина и неделима. В ней нет позитивных и негативных аспектов. Единственным грехом в ней считается прохладность, вялость, разменивание тотального фанатического экстаза на мелкие эмоции — как в либертинаже, так и в аскезе. Грех — это отсутствие Любви. Когда эрос молчит, говорит коварная смерть Диады, выдающая себя за объективную истину, за справедливый порядок, за наилучшее, наиразумнейшее устройство мира.
Фигура Марии Магдалины — архетип того, как избыток горизонтального эротизма приводит к высшей Любви. Изнывая от неутолимой жажды, истинно любящие переживают свой путь как сознательно избранный ад. Но именно безбрежность боли учит их отличать скрытую под обманчивыми личинами нищеты роскошную Истину трансцендентного от трупного запаха материи, завуалированной изысканными тогами первосвященников.
В эротике необходимым условием является нагота. Не только нагота тел, но, в первую очередь, нагота душ. Эрос ненавидит лжи пестрых одежд, он требует всей правды, откровения всего онтологического объема, прячущегося за обманчивым миром феноменов. Ритуальная нагота святых — это духовная проекция наготы двух возлюбленных. Ангелы тоже не имеют одежд — их единственным покровом является Свет Бытия.