Венедикт Ерофеев
Его считали спившимся филологом, бездомным неудачником, автором единственного, пусть и гениального произведения. Человеком, не способным к "нормальной" жизни, к какой-либо работе. Он же, по собственному признанию, работал "в разных качествах и почти повсеместно: грузчиком продовольственного магазина (Коломна), подсобником каменщика на строительстве Черемушек (Москва), истопником-кочегаром (Владимир), дежурным отделения милиции (Орехово-Зуево), приемщиком винной посуды (Москва), бурильщиком в геологической партии (Украина), стрелком военизированной охраны (Москва), библиотекарем (Брянск), корректором в геофизической экспедиции (Заполярье), заведующим цементным складом на строительстве шоссе Москва-Пекин (город Дзержинск Горьковской области) и многое другое".
А то самое "единственное, пусть и гениальное" произведение (в действительности, разумеется, не единственное) - поэма "Москва - Петушки", обессмертившая Ерофеева, была написана не где-нибудь, а, как указывает в конце автор, "на кабельных работах в Шереметьево". Именно так. На кабельных работах в Шереметьево. Другое дело, что в отличие, скажем, от Брянской библиотеки, где Ерофеева помнят и даже любят, связисты вряд ли с большой охотой назовут его своим, вряд ли сочтут коллегой. Хотя "производственный процесс" того времени, думаю, описан довольно близко к истине: "... с утра мы садились, и играли в сику, на деньги (ВЫ умеете играть в сику?). Так, потом вставали, разматывали барабан с кабелем и кабель укладывали под землю. А потом - известное дело: садились, и каждый по-своему убивал свой досуг, ведь все-таки у каждого своя мечта и свой темперамент: один - вермут пил, другой, кто попроще - одеколон "Свежесть", а кто с претензией - пил коньяк в международном аэропорту Шереметьево. И ложились спать. А наутро так: сначала садились и пили вермут. Потом вставали и вчерашний кабель вытаскивали из-под земли и выбрасывали, потому что он уже весь мокрый был, конечно".
Впрочем, кабельные работы - не самое главное в жизни Ерофеева. И даже вермут - не главное. Главное - писательство. Писательство постоянное, беспрерывное, хотя законченных произведений у него действительно мало.
Русский писатель Венедикт Васильевич Ерофеев родился в 1938 году на Кольском полуострове, за Полярным кругом. "Я родился, - напишет он в записной книжке, - через три недели после Мюнхенского сговора". В 1946 году арестовывают его отца Василия Васильевича (знаменитая статья 58-10: антисоветская агитация и пропаганда). До 8-го класса будущий писатель вместе с братом Борисом находится в детском доме города Кировска Мурманской области. С 8-го класса по 10-й - уже обычная школа, которую Ерофеев заканчивает с золотой медалью.
В 1955 году Венедикт Ерофеев приезжает в Москву и, пройдя только собеседование (в то время золотым медалистам не было необходимости сдавать все экзамены), поступает на филологический факультет Московского государственного университета. Тогда же, т.е. на первом курсе, начинается "первое осмысленное писание" - первое прозаическое произведение "Записки психопата" ("Заметки психопата"), охарактеризованное самим писателем, как "самое объемное и самое нелепое из написанного".
После исключения из университета (1957 год) начинаются скитания - он сменяет три пединститута (Владимирский, Коломенский и Орехово-3уевский), работает, как уже говорилось, "в разных качествах и почти повсеместно". В 1970 году ("на кабельных работах в Шереметьево") Ерофеев пишет поэму "Москва - Петушки" и создает таким образом особый жанр русской литературы XX века, который так и называется "Москва - Петушки". В 1973 году книга выходит в Иерусалиме, писатель становится всемирно знаменит. ("Моя проза - в розлив с 1970 г. и с 73 навынос".)
В 1985 году Венедикт Ерофеев пишет трагедию "Вальпургиева ночь, или Шаги командора", которая должна была составить по его планам вторую часть триптиха "Драй Нэхте" (Три ночи). Однако начавшаяся тяжелая болезнь (рак горла), предсказанная им самому себе еще финалом поэмы "Москва -Петушки" ("Они вонзили мне шило в самое горло...") не позволила их осуществить. Сохранились только наброски к одной из предполагавшихся еще "ночей": к пьесе "Диссиденты, или Фанни Каплан".
Последним законченным произведением писателя было эссе, своеобразный коллаж "Моя маленькая лениниана" (1988).
В стране бурно и лавинообразно разворачивается перестройка, имя Ерофеева начинает появляться в печати, публикуются отрывки из его произведений, интервью. Страна выздоравливает, здоровье самого Ерофеева становится все хуже.
В конце 1988 года журнал "Трезвость и культура" (а где же еще печататься Ерофееву?!) начинает публикацию "Москвы - Петушков". В 1989 году поэма (почти без купюр) появляется в сборнике "Весть" (М.:Книжная палата). В 1990 году в издательстве "Интербук" появляется отдельной книгой, причем по ценам, установленным самим автором: первое издание - 3 руб. 62 коп., второе - 4 руб. 12 копеек. Это была последняя шутка писателя. Последние же дни его описаны в "Последнем дневнике".
Документ это одновременно и страшный, и великий, и замечательный. Прочитав его, понимаешь: не зря Ерофеев оправдывал свое пьянство тем, что это у него такое призвание, а "уважать надо всякое призвание". "Последний дневник" хочется назвать - ПЬЯНСТВО КАК СЛУЖЕНИЕ.
"Последний дневник" читать трудно. После прочтения хочется не откупорить, а забыться. Не бражничать, а бежать. Судите сами: "Голову можно поворачивать только на 25 влево и 20 вправо". (После двух операций на горле...) "Все дальше к вечеру уже не могу говорить, даже кивать головой не в силах". (Не следует забывать, что после 1985 года Ерофеев вообще не мог говорить, пользовался специальным аппаратом.) Ерофеев не жалуется, он записывает. Поэтому есть и такое: "Сегодня я уже способен гулять. (...) Усаживаюсь за привезенную прессу". Но (запись того же дня) - "... стук в окошко: появл. Мур. И тоже с провизией, и тоже с коньяком". А в другой день даже так: "...врываются Кобяковы с псом, с коньяком и кагором". А следовательно - "начинается полоса коньяков и канделябров".
Начинается она, как и положено, совсем не страшно, можно даже сказать, светло и радостно: "...выпью еще стакан, закушу луковкой и буду славить моего Господа". Хорошо, да? Но не радуйтесь прежде времени. Дневник-то последний, предсмертный дневник, а значит самый что ни на есть смертный. И смерть, как "девка с гостинцем" (т.е. водкой) все время маячит рядом:
"Приканчиваю утром остаток водяры..."
"Приканчиваю остаток вчерашней водяры..."
"Подкрепляю себя остатком бормотухи..." и т.д.
Ах, Веня. Пьющему трудно. Непьющему гадко. Пора заканчивать. Но напоследок несколько заключительных аккордов, в сущности, чистая лирика, а по сути - проливные слезы: "Снова один. Метелица почти стихает. "Скоро март", говорю себе, и больше ничего не говорю".
"Коньяк, еще коньяк, и отдыхаю с гудящими от весны ногами".
И одна из самых, самых последних записей: "...первый раз спал на новой кроватке..."
Ерофееву опять, как всегда, не повезло. Грандиозные "ерофеевские праздники" - с возведением памятников на Курском вокзале и в Петушках, с автопробегами и забегами на ипподроме и пр. и пр., задумывались и планировались, конечно, до всяких кризисов, инфляции и девальваций, задумывались именно как праздники. Сейчас же, когда многие почитатели Ерофеева оказались без работы и средств к существованию, все это выглядит этаким пиром во время чумы. С другой стороны, вся жизнь, все творчество Венедикта Ерофеева - это и есть пир во время чумы. Пир духа (как любили говорить в перестройку) во Время Красной Чумы. Да и вообще, что делать безработному интеллигенту в критические для страны дни? Воспользоваться "русской прокладкой на каждый день" - водкой. Ну, а чтобы не пить мрачно, тупо, с горя, только и остается, что праздновать Веничкин юбилей.
Самая сентиментальная фраза из записных книжек Ерофеева: " Мой малыш, с букетом полевых цветов, верхом на козе. Возраст 153 дня". Своего единственного сына Венедикт Ерофеев назвал тоже Венедиктом. А ведь мог бы Фаддеем: был бы Фаддей Венедиктович.