… Я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
продолжить книгою Рубцова!..
Искреннее слово – вот первейший критерий поэтического для Николая Рубцова. поэтому интересны пути творческого поиска, для него принципиально важно, получились ли “живой образ” - самое обидное свидетельство взаимосвязи жизни и поэзии.
От деревенского детства Николай Рубцов ушел к широким океанским просторам, в тесноту городов с пестротой их быта, чтобы снова вернуться к русской деревне и оттуда увидеть с учетом своего опыта, весь мир человека в нем.
В беспокойной жизни своей поэт обрел не только живую чуткую душу – а ей были доступны “звуки, которых не слышит никто”, - но и чувство истории и – что особенно важно – чувство пути, без которого истинного поэта не бывает. Но обрел он все это не сразу, в настроенном поиске своей индивидуальности в упорном отставании своей самобытности.
Часть 6. Шаги к общему признанию
Летом 1962г. Николай Рубцов сдал экстерном экзамены за среднюю школу и получил аттестат зрелости. Не так уж много времени было для учебы: нелегкая работа на заводе, занятия литобъединения, ночи над стихотворениями – все надо было успеть. Теперь у него не было возможностей для того усердия в учебе, которыми отличился он, отличник, воспитанник детдома на берегу Толшмы. Оценки в аттестате зрелости вовсе не блестящие, но все равно аттестат открывал дорогу в ВУЗ.
Решив приблизить осуществление своей давней мечты, в августе Николай едет в Москву, в Литературный институт имени Горького. Творческий конкурс там уже закончился, и вовсю шли уже приемные экзамены. Члены конкурсной комиссии послушали стихотворение рабочего паренька из Ленинграда, с любопытством полистали самодельную его книжечку “Волны и скалы”… И Рубцов был принят в Литинститут, получив место в общежитии. Началась новая пора в жизни молодого поэта.
Молодые прозаики, солидно державшиеся в стороне от шумливых поэтов, признали Рубцова, допустив его в свое общество. Это заставило однокурсников приглядываться к Рубцову с взыскательным любопытством, но для него самого все равно оставалась необходимость отстаивать право собственного голоса.
Сразу же по приезду из Ленинграда Николай Рубцов решил попытать счастья в журналах. Всем известно, какой там огромный самотек и как в этом самотеке легко потеряться. Так было поначалу, видимо, и с Рубцовым. Но один визит летом 1962г. оказался знаменательным. О нем вспоминает Станислав Куняев, который работал тогда в отделе поэзии журнала “Знамя”: (Вспомним о Николае Рубцове, КиФ “Вестник” Вологда 94г.)
“В комнату осторожно вошел молодой человек с худым, костлявым лицом, на котором выделялся большой лоб с залысинами глубоко запавшие глаза. На нем была грязноватая белая рубашка; выглаженные брюки пузырились на коленях… С первого взгляда видно было, что жизнь помотала его изрядно и что конечно же он держит в руках смятый рулончик стихов”.
Случайная встреча стала не только началом хорошей дружбы, но и привела Николая Рубцова в круг родственных ему по духу людей. Этот круг “дал возможность Николаю Рубцову быстро и решительно выбрать свой единственный путь в поэзии и прочно утверждаться на этом пути… Он стал подлинно НАРОДНЫМ поэтом лишь тогда, когда ирония и мелодраматизм отошли на второй план, а вперед выдвинулось нечто иное, гораздо более серьезное, уравновешенное и ответственное”.
Настойчивый поиск Николаю Рубцову, верность его себе наконец-то, кажется, увенчалась успехом. Но прежде чем пришло признание, поэт пережил немало горьких минут. Он был неровен в своем настроении и поведении, нередко бывал резким.
А это, увы, отражалось на его литинститутских делах. Кончался второй год его учебы в Москве, и кончался неприятностями: после ряда высказываний в июле 1964г. Рубцов был исключен из Литературного института…
Оставшись “не удел”, без малейших средств к существованию, он уезжал в село Никольское, на берега тихой Томиши. Но долго Рубцов не мог там оставаться – он возвращается в Москву хлопотать о восстановлении в институте. Хлопоты увенчались успехом не очень прочным: 15 января 1965г. он вновь зачислен в институт, но только на заочное отделение. Это значило, что и тех небольших средств на жизнь, какие давала стипендия – не будет…
Но Рубцов “умел крутиться”, а жизнь шла своим чередом. Бывал Николай и в Вологде, и в селе Никольском, ездил на сессии заочников в Литинститут, а иногда и откладывал сдачу экзаменов “на потом”…
Осенью 1967г. в издательстве “Советский писатель” вышла книга Рубцова “звезда полей”. Это была его первая книга весомая, настоящая книга. Шла она нарасхват, поскольку имя ее автора уже обладало известностью благодаря журнальным публикациям. Появились и печатные отзывы на “Звезду полей”. Это было общественным самобытности поэтического мира Николая Рубцова.
А внешне в жизни поэта ничего не изменилось, да и он сам оставался таким же. Выслушал он немало похвал, но остался к ним равнодушен. Высказывались о книге или нет – он знал, что ее читали, чувствовал истинное отношение к стихотворениям по интонации, по тому как к нему обращались… Видимо перегорел человек ожиданием: ведь столько вошло в эту книгу из давних-давних произведений, цену которым он уже тогда и о которых теперь далеко-далеко ушел…
И прием в Союз писателей рубцов тоже воспринял как должное, без особых восторгов. И к литинституту он тоже охладел в то время, заканчивая его только по необходимости. Он знал, что его дипломная работа – “Звезда полей” - выполнена вовсе не на студенческом уровне.
В Вологодской писательской организации отношение к Рубцову было не только благожелательное, но и уважительное. В работе писательской организации он принимал постоянное участие: бывал на собраниях и встречах с читателями, рецензировал рукописи, давал консультации.
Часть 7. Как удивительна судьба…
Когда у Рубцова или заканчивались деньги, или ему все надоедало, и душа требовала покоя, Рубцов отправлялся к себе на Родину – в село Никольское. Там он чувствовал себя своим во всех отношениях. Так, в 1963г. Николай Рубцов обзавелся семьей, и приезжая в Никольское, шел вдоль посада над рекой, стараясь еще издали увидеть избушку, где его ждали. Вскоре жена родила ему дочь Лену, которую Николай безумно любил и постоянно баловал. Он говорил: “Маленьким надо давать свободу. Пусть делают, что хотят”… Жертвой воли ребенка стали только отцовские единственные часы – и его это не волновало.
В 1964г. съездив осенью в Москву, и Рубцов, отчисленный из института, вернулся в село. Настроение было уже совсем иное, однако надо было жить и искать выход из положения. А последующее восстановление мало что меняло. И в один из таких день поэт остро ощутил, что не сложилась его личная жизнь, не было рядом близких ему людей. И виной всему была мать жены, которая постоянно “кидала” на зятя осуждающие взгляды. Но ее можно понять: все зятья кормят семью, а Николай “посиживает у жены на шее”. И ей было стыдно перед людьми, что у ее дочери такой муж. Конфликт нарастал, и в один прекрасный момент произошел его разрыв с семьей…
Никола уезжает в Вологду. Но он всегда был рад даже крошечным новостям о своей дочери.
Осенью 1968г. Николай Рубцов получил комнату в квартире – общежитии на Красноармейской набережной. Жилье только поначалу радовало поэта: это все-таки было общежитие… Следующим летом Рубцов переселился в однокомнатную квартиру на улицу Александра Яшина.
На одном из семинаров молодых литераторов в Вологде читала свои стихи крупнотелая, со взбитой прической женщина. Впечатление заинтересовывающее она произвела несомненно. Мягким, по-детски чистым голосом она выговаривала стихотворные строчки о том, как люди преследуют волков, преследуют лишь за то, что всем этим зверям дается в тяжелой борьбе – и пища, и любовь, о том, что сама она, как волчица, за свою любовь готова кому угодно перегрызть горло. На все высказывания друзей о том, что эта женщина талантлива, Рубцов отвечал: “Это не стихи, это патология. Женщина не должна так писать”.
Вот с это-то женщиной и свела его судьба. С ней связал он свою личную жизнь, хотел назвать ее своей женой…
В канун нового 1971 года Николай Рубцов ждал дочку Лену с мамой в гости, и, по словам Елесина, поэт был полон забот о будущем, планов, замыслов!
…А рано утром 19 января 1971г. у подъезда дома на улице Александра Яшина скопились машины: милицейская, “скорая” и еще какие-то… И вот уже строгая печать закона пломбой наложена на двери 65-й квартиры на пятом этаже возле пожарной лестницы на чердак. Квартиры, где жил Рубцов.
Совсем как в его стихотворении:
Вроде крепок, как свеженький овощ,
Человек и легка его жизнь.
Вдруг проносится “скорая помощь”,
И серена кричит “расступись!”
(“Под ветвями больничных берез”)
Случилось непоправимое. В пятом часу утра та самая пышноволосая женщина, что на семинаре молодых авторов читала стихи о волках, пришла в милицию и заявила, что задушила Рубцова…
Весть о смерти Николая Рубцова многих заставила задуматься, еще раз взяться за его книжки и перечитывать, перечитывать, заново осмысляя его стихотворения. Ведь он столько писал о смерти, более того-сам себе сказал: “Я умру в крещенские морозы…” Так ведь и вышло. Удивительно, не так ли?
У Николая Рубцова появился на жизненном пути человек, показавшийся ему близким. Показавшийся, но не оказавшийся…
Представ перед судом, женщина, лишившая Рубцова жизни, защищалась обдуманно и хладнокровно, - пишет присутствовавший на суде Виктор Коротаев. И странно: даже одного доброго слова не нашла для человека, рядом с которым прожила полтора года, даже тени раскаяния не высказала, доказывая, что не было у нее времени одуматься, разжать пальцы, а после устыдиться своего бесовского порыва, не было времени сорвать с вешалки пальто, выбежать на мороз, остыть, прийти в себя… Суд доказал – было время”.