О поистине титанической работе Бунина над “Деревней” много лет спустя вдова писателя Вера Николаевна говорила в одном из писем: “Мы жили вдвоем в нашем особнячке в Столовом переулке. Иван Алексеевич по 12 часов в день писал “Деревню”, вторую часть, никого не видел, только по вечерам мы ходили гулять по переулкам”.
19 сентября 1910 года на очередной “Среде” у Телешова Бунин снова читал свою теперь уже законченную повесть о жизни русской деревни эпохи революции 1905—1907 годов.
События, описываемые в повести “Деревня”, начинаются еще со времен крепостного права, а заканчиваются уже после русской революции 1905 года, в период реакции, последовавшей за ней. Зарождение капитализма в русской деревне Бунин с присущим ему талантом заклеймил в колоритном образе сельского кулака Тихона Красова. В изображении писателя русское крестьянство начала XX века почти обречено на вымирание. Недаром тогдашняя критика нередко упрекала Бунина в “сгущении мрачных красок”.
Создав правдивые картины жизни русской деревни, писатель, однако, не смог показать в ней новое, живое, способное изменить жизнь к лучшему. Так, Бунин с издевкой изображает Дениску, который хранит революционные брошюры вместе с бульварными и лубочными изданиями. Бунин этим как бы подчеркивает его безграмотность, невежество.
Критик-марксист В. В. Боровский положительно оценил художественные достоинства “Деревни”. Но в очерке “И. А. Бунин” (1911) он прямо указывал на одностороннее изображение крестьянства в “Деревне”: “...несмотря на несомненное глубокое проникновение в жизнь деревни, на большое знание этой жизни и тонкую наблюдательность автора, несмотря на все это, невольно возникает вопрос: верно ли все-таки Бунин изобразил деревню, полную ли картину ее дал он, не нарисовал ли он односторонний образ ее, который, именно благодаря своей односторонности, приближается к карикатуре?”
Здесь уместно вспомнить и слова Горького из его письма В. Брюсову (1901 год), где он пишет об аполитичности Бунина: “...не понимаю, как талант свой, красивый, как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда надо”.
В письме Амфитеатрову Горький назвал “Деревню” “первоклассной вещью”, а в письме к самому Бунину писал: “...серьезные люди скажут: “Помимо первостепенной художественной ценности своей, “Деревня” Бунина была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом—быть или не быть России? Мы еще не думали о России,—как о целом,—это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически”. Бунин, в свою очередь, писал Горькому: “Если напишу я после “Деревни” еще что-нибудь путное, то буду обязан этим Вам, Алексей Максимович”.
В конце 1910 года в Книгоиздательстве писателей в Москве знаменитая повесть Бунина “Деревня” вышла отдельной книгой.
Иван Алексеевич Бунин, проведший значительную часть своей жизни в путешествиях, не имел в Москве постоянного места жительства. Приезжая в Москву в 1910—1913 годах, он обычно останавливался у родственников жены в Столовом переулке. Временами жил у своего старшего брата Юлия Алексеевича в Староконюшенном переулке, 32. В этом доме помещалась редакция журнала “Вестник воспитания”, которым руководил Ю. А. Бунин.
27 октября 1912 года писательская Москва торжественно отмечала двадцатипятилетие творческой деятельности И. А. Бунина. В тот памятный день Иван Алексеевич получил много теплых поздравительных писем и телеграмм от почитателей и друзей, в том числе послания от писателей Андреева, Куприна, Мамина-Сибиряка, артистов Шаляпина, Качалова, Москвина, композитора Рахманинова. С далекого острова Ка-при пришло письмо от Максима Горького: “И проза ваша истихи с одинаковою красотою и силон раздвигали перед рус-гким человеком границы однообразного бытия, щедро одаряя его сокровищами мировой литературы, прекрасными картинами иных стран, связывая воедино русскую литературу с общечеловеческим на земле”.
Чествования проходили в Московском университете. Там состоялось заседание Общества любителей российской словесности. Юбиляра приветствовали в Литературно-художественном кружке и у Телешова. В Литературном музее хранится приветственный адрес, врученный Бунину от “Среды”):
“Поэт, проникший в тайны родной природы, познавший и полюбивший скорбную душу бедной, нищей деревни,—
Художник, никогда не изменявший правде жизни и напоивший печальную правду великой красотою,—
Писатель самобытный и простой, трогательно сдержанный и яркий, как сама жизнь,—
сберегающий дорогие заветы родного слова и всегда оригинальный, сохранивший для нас святые воспоминания о богатырях духа и слова, уже ушедших от нас, и поистине современный,
Иван Алексеевич, Вы дороги нам. Вы нужны нам, как все то, что помогает благословить и утвердить жизнь в той религии радости, которая сделает для нас землю прекрасным садом.
Вот те слова, которыми мы хотели определить Вашу значительную роль в русской литературе. А теперь нам хотелось бы сказать от искреннего сердца, как любим мы Вас, нашего дорогого товарища и друга нашей “Среды”. Ваш сегодняшний праздник, Иван Алексеевич, вместе с тем и общий наш праздник”.
Под этим адресом поставили свои подписи 58 человек. Среди них Н. Телешов, С. Дрожжин, А. Грузинский, П. Сакулин. В. Смидович-Вересаев, и другие.
После юбилея Бунин уехал на Капри. В Москву он вернулся лишь весной 1913 года. Из письма Горькому, написанного 14 мая, видно, что Бунин был “огорчен футуристами”, высмеивал символистов, в частности Бальмонта, которого в Москве, по его словам, пышно чествовали “психопатки и пшюты-эстеты”. Писатель сообщал, что он “изругал” поэтессуЛ. Столицу, “упражняющуюся в том же роде, что и Клюев”, за ее псевдонародные стихи.
Вообще резкое падение литературных вкусов в годы, предшествовавшие первой мировой войне, не только огорчало, но и возмущало Бунина-писателя, последовательно продолжавшего в своем творчестве реалистические традиции русской литературы и не терпевшего никаких “измов”.
6 октября 1913 года в помещении Литературно-художественного кружка Бунин выступил с речью на юбилее газеты “Русские ведомости”. Писатель с гордостью отметил имена корифеев нашей литературы—А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова. Касаясь современной русской литературы, он говорил, что, вместо предшествовавших ей черт простоты изложения, глубины мысли, прямоты и благородства, теперь “морем разлилась вульгарность и дурной тон... Испорчен русский язык”. Писатель подверг резкой критике “и декаданс... и натурализм, и порнографию, и богоборчество, и мифотворчество... и адамизм, и акмеизм”.
Оказавшийся на заседании Литературно-художественного кружка полицейский пристав, усмотрев в речи Бунина “крамолу”, составил соответствующий протокол. Выступление писателя вызвало злобные отклики и со стороны тех, кто был “задет”,—Арцыбашева, Бальмонта и других. Один из писателей-декадентов—С. Ауслендер назвал речь Бунина “огульной хулой литературной современности”. Другие участники заседания, наоборот, с большим удовлетворением отмечали, что в выступлении Бунина они “наконец встретились с накопившимся чувством”, что его речь является вполне своевременной реабилитацией “здравого смысла от наскоков преходящей моды”.
Судя по дневниковым записям начала 1915 года, живя в Москве, Бунин посещал соборы Кремля, осматривал Новодевичий монастырь, вместе со своим родственником Н. А. Пушешниковым предпринял поездку в Троице-Сергиеву лавру. О своем интересе к русской старине Бунин сообщал в “Автобиографической заметке” (письмо историку литературы С. А. Венгерову, 1915 год). Он писал, что, хотя и не придерживается “никакой ортодоксальной веры,”, однако любит наблюдать богослужение “в древних русских церквах”. Письмо С. А. Венгерову помечено 10 апреля, а 14 сентября 1915 годабунин написал стихотворение “Шестикрылый”,, навеянное посещениями древних московских соборов:
Алел ты в зареве Батыя —
И потемнел твой жуткий взор.
Ты крылья рыже-золотые
В священном трепете простер.
Узрел ты Грозного юрода Монашеский истертый шлык— И навсегда в изгибах свода Застыл твой большеглазый лик.
Это стихотворение впервые появилось на страницах редактируемого М. Горьким журнала “Летопись”. Вот как откликнулся на него писатель И. С. Шмелев: “Чудесно, глубоко, тонко. Лучше я и сказать не могу. Я их выучил наизусть. Я ношу их в себе. Чудесно! Ведь в “Шестикрылом” вся русская история, облик жизни. Это шедевры, дорогой, вы это знаете сами...”
В пятилетие, предшествовавшее Октябрьской революции, тематика произведений Бунина заметно расширяется. Изображению русского крестьянства посвящены его рассказы “Захар Воробьев” (1912), “Игнат” (1912), “Худая трава” (1913), “Старуха” (1916) и др. Продолжает он в этот период и тему гибели “дворянских гнезд”. Наиболее яркое произведение такого плана—рассказ “Последнее свидание” (1912), который в первой редакции назывался “Вера”. Значительное место в оунинском творчестве занимают лирические новеллы—“Кла-ша” (1914), “Легкое дыхание” (1916). Финал ряда этих рассказов мрачен, заканчивается смертью героя. Эти рассказы и новеллы как бы предваряют его более поздние произведения — “Митина любовь” и “Темные аллеи”. Наконец, в рассказах “Братья” и “Господин из Сан-Франциско” Бунин вплотную подходит к изображению социальных явлений, к обличению капитализма и империализма.