Им был высказан особый взгляд на развитие России, Европы и славянства, при этом став предтечей евразийского учения. Его идеи во многом пересекались с идеями Н.Я. Данилевского, Ф.И. Тютчева, В.И. Ламанского, Н.Н. Страхова и А.А. Григорьева, но при этом отличались большей широтой и оригинальностью.
Само по себе мировоззрение Леонтьева представляет собой весьма своеобразное сочетание эстетизма, натурализма и религиозной метафизики. Очень близко примыкая к славянофилам и будучи открытым и прямым последователем Н.Я. Данилевского, он вместе с тем, в некоторых вопросах, значительно отклоняется от них (особенно это сказывалось на политических вопросах). Философ не только был славянофилом, но даже много писал о бессодержательной племенной связи самой по себе. В России он вовсе не видел славянской страны.
В отличие от Ф.И. Тютчева, чьи историософские построения основаны на теории мировых монархий, К.Н. Леонтьев использовал терминологию Н.Я. Данилевского, писавшего о «культурно-исторических типах», но упрекал его в забвении византийского. Эстетическое и религиозное отталкивание Леонтьева от современной Европы с её уравнительными тенденциями, с её всё возрастающей силой мещанства, с её отречением от своего великого прошлого, — всё это сочеталось в целое и последовательное мировоззрение. Его влекла лишь красота и сила, и он убегал от современной Европы, где он страстно верил, что ещё возможно подлинное развитие и движение. У него нет и тени того культа племенного своеобразия, которое мы видели у Н.Я. Данилевского. Наооборот, племенная близость сама по себе ещё ни к чему не обязывает. «Любить племя за племя, — пишет он в одном месте, — натяжка и ложь».
В тоже самое время Константин Николаевич призывает сохранить целость и силу русского духа, чтобы «обратить эту силу, когда ударит понятный всем, страшный и великий, час на службу лучшим и благороднейшим началам европейской жизни, на службу этой самой великой старой Европе, которой мы столько обязаны и которой хорошо бы заплатить бы добром». В соответствии со своим пониманием законов исторического развития, Леонтьев сознательно боролся с идеями эгалитаризма и либерализма.
Философия истории К. Леонтьева оформилась в работе «Византизм и славянство» (в значительной мере под впечатлением книги Н.Я. Данилевского «Россия и Европа»). Актуальным же импульсом философско-исторических построений Леонтьева стала его реакция на современное состояние европейской цивилизации, свидетельствующая о «разрушительном ходе современной истории». Свою позицию он определяет как «философскую ненависть к формам и духу новейшей европейской жизни».
Согласно изложенной Леонтьевым теории органического развития, один и тот же закон определяет ступени в развитии растительного, животного и органического мира, а также мира истории. Повинуясь этому закону, любое государство в своём развитии неизбежно проходит три стадии своего развития: 1) «первичная простота», своеобразная младенческое состояние, начальный этап формирования; 2) «цветущая сложность», при которой наблюдается единство в разнообразии составных частей, которые, однако, пребывают в «деспотических объятиях» объединяющие вокруг идеи; 3) «вторичное сместительное упрощение» – постепенное смещение и уравнивание самобытных свойств, ослабление связи между ними, дряхление государственного организма.
В биологическом чередовании рождения, расцвета, старения и смерти выразился фатализм органического подхода к истории. После «вторичного сместительного упрощения» следует гибель государственного организма, которой также невозможно избежать, как невозможно избежать гибели живого организма. Леонтьев считал, что детство, юность, расцвет и смерть – вполне объективные наименования. Цикл прохождения всех трёх стадий составляет, по Константину Николаевичу, 1000-1200 лет. Переход от первого этапа ко второму совершается провиденциалистски, в соответствии с непознаваемыми логическими законами. Развитие государства сопровождается постоянным выяснением и обоснованием свойственной только ему политической формы.
В России такой формой является монархия. С расстройством этой формой начинается процесс ослабления государства, которому способствует распространение в массах либерально–демократической идеологии. Период «цветущей сложности» (в отличие от идей славянофилов и Н.Я. Данилевского) продолжался в России с начала царствования Петра I до конца правления императора Николая I. В современное время страна, по его мнению, находилась в «состоянии смесительного упрощения» всего государственного организма. Этот процесс нельзя полностью остановить, можно только «подморозить» его, затормозив на какое-то время (отсюда полное приветствие правления Александра III). А сама Европа пережила эту стадию гораздо раньше — в 15-17 веках. Сегодня она переживает «закат» и пытается, перейдя в цивилизационную стадию через русских либералов, биржу и инородцев, разрушить Россию.
При этом Леонтьев прекрасно относился к эпохе рыцарства в Европе, эпохам Людовика XIV и XV, любя их балы и маскарады (перенесённые в эпохи Елизаветы Петровны и Екатерины II), но не выносил революции 1789 года и переход к буржуазному «сюртуку» и мещанству.
По мнению Леонтьева, индустриализация наносила удар по основам традиционного общества, подрывая религию, ослабляя дворянство и ухудшая положение рабочего класса.
Необходимым условием существования прочного и долговечного строя Леонтьев считал наличие юридически оформленных социальных страт: «Для того, … чтобы Царская власть была долго сильна, не только не нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, подвижные, легко развратимые; но, напротив, необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы опоры для здания долговечного Монархизма».
Подобно большинству русских консерваторов, Леонтьев считал, что крестьянская община в силу традиций коллективизма напрямую «связана с самодержавной формой правления». Положительный момент он видел в том, что, освободившись от личной власти помещиков, крестьянский мир остался зависим от общины, разложение которой было бы трагедией, поскольку неизбежно привело бы к расслоению крестьянства и в итоге повлияло бы на прочность самодержавной системы.
Большое значение уделял мыслитель дворянству (во многом потому, что сам был дворянином и аристократом). Он справедливо считал, что аристократия является носительницей исторических преданий, хранительницей «идей благородства, чести». В качестве беспрекословного авторитета, состоящего над сословиями (в том числе и над дворянством), выступал монарх, и сам Леонтьев, в этой связи, неоднократно подчёркивал, что народ чтил дворянство только «как сословие царских слуг».
Он также выступал за сохранение сословной иерархии, в основном, из-за приверженности определённым социально-политическим идеалам, в которых не было место всеобщему уравниванию. Его апология иерархии включала в себя целый комплекс идей: православное мировоззрение, монархические убеждения, аристократизм, неприятия либерализма и социализма, предпочтение сложности и разнообразности общественного организма его упрощению, оправдание насилия в истории, защиту обоснованных привилегий, восприятие власти как «служения» и постоянного желания подчинения своих желаний высшим интересам.
Один их путей спасения России Леонтьев в работе «Византизм и славянство» связывал с разрешением Восточного вопроса и занятием Константинополя. Именно с этим городом были сопряжены заветные, «безумные» мечты той части русского общества, которая видела себя наследницей Византии. Он так же, как и Тютчев, разделяет «римский» и «византийский» тип, подобно тому, как поэт разделял Римскую и Византийские империи. Такие мессианские настроения великолепно отразил Ф.И. Тютчев в стихотворении с символическим названием «Русская география».
Захват Константинополя должен был явиться ключевым моментом для осуществления проекта Леонтьева. Его суть состояла не столько в изгнании турок из Европы, не столько в эмансипации славян или формирования из них конфедерации, сколько в «развитии своей собственной оригинальной славяно-азиатской цивилизации». Фундаментом нашего культурно-государственного здания должно было стать формирование восточно-православной политической, религиозной, культурной, но не в коем случае не административной конфедерации славянских стран. Именно эта конфедерация под гегемонией самой неславянской и в то же время славянской Россия должна была обеспечить «новое разнообразие в единстве, всё славянское цветение» и в тоже самое время стать оплотом против западного европеизма.
В ходе разработки конкретных планов будущей войны за Царьград Леонтьевым ставятся и анализируются многочисленные проблемы, так или иначе связанные с устранением угрозы со стороны «космополитического радикализма» (революционаризма) и с условиями осуществления идеального славизма.
Его рассуждения и мысли о Константинополе нельзя воспринимать только с узкоутилитарных позиций. Здесь, как и ранее, важна сама идея, позволяющая оценить характер его эстетических, исторических и философских взглядов.
Россия же, как считает Леонтьев, ещё не достигла периода культурного расцвета. Поэтому влияние западных уравнительных идей может оказаться для России смертельным ядом, который погубит её прежде, чем она сумеет найти самое себя. Следует также подчеркнуть и то, что в противоположность Данилевскому, довольно равнодушному к религии, Леонтьев был глубоко верующим человеком, фанатически преданным православию. В этом отношении он шёл дальше славянофилов. Если те рекомендовали России вернуться к традициям московского быта, то Леонтьев возвращался к первоисточнику Православия, к древней Византии, культуру которой он высоко ценил и считал её образцом для России. И в этом отношении он стал продолжателем идей Тютчева.