С. Марков
О чем он думал, прожив красивую жизнь и уходя с этой земли? О чем вспоминал, лёжа у окна виллы в Буживале близ Парижа, глядя на проплывающие по Сене баржи и лодки, на зеленые луга, каштаны, тополя, ясени, плакучие ивы, на сверкающие облака? О чем он думал, уходя?
"Когда будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу - родине поклонитесь, которую я уже, вероятно, никогда не увижу". Ему прислали в письме цветы и листья спасского сада. Он просил "сиреневый цветок". О чем он думал, что вспоминал, глядя на Сену, на каштаны?.. Спасское-Лутовиново. "Мой адрес: Орловской губернии, в город Мценск, И. С. Тургеневу... Если кому-нибудь из вас случится ехать через Мценск и вам вздумается ко мне завернуть, скажите только: в Лутовиновку - всякий вас довезет".
"На постели под белым байковым одеялом лежал, как опрокинутый колоссальный дуб, автор "Записок охотника" и тяжело дышал, - вспоминала А. Г. Олсуфьева. - Он был бледен как смерть, точно вылитый из воска и в полном бессилии. Я села к нему и у меня невольно слезы брызнули из глаз. Он рассказал мне шопотом, что он всю ночь был страшно болен, что страдания его невыносимы, и что он чувствует, что умирает. Просил меня посидеть... - Так хорошо слышать ваш русский голос".
Быть может, вспоминал, как вместе с навестившим его во Франции Миклухо-Маклаем, направлявшимся в Австралию, он, помогая путешественнику, мечтал об устройстве коммуны в Новой Гвинее? Или вспоминал свое первое путешествие за границу, в Германию, на пароходе "Николай I", на котором начался пожар, и юный, тщательно выбритый, в модной "листовской" прическе, с галстуком, завязанным в виде шарфа вокруг шеи, Тургенев в панике метался по палубе, кричал, что не хочет умирать, что он единственный сын у матери, и предлагал от имени матери десять тысяч матросу, если тот спасет его; "острое чувство бытия, верный спутник избранности, - заметит век спустя писатель Б. Зайцев, - крикнуло его устами". Вспоминал Берлинский университет, где одолел латынь и греческий и благодаря этому всю жизнь свободно читал классиков; вспоминал Вену, Геную, Рим, Флоренцию, "где прожил десять прелестнейших дней", Неаполь, Франкфурт, где влюбился во встреченную в кондитерской красавицу (Джемма из "Вешних вод"); вспоминал первую встречу со знаменитой испанской певицей, гастролировавшей в Петербурге, Полиной Виардо-Гарсиа, ее черные пламенные выразительные глаза, ее улыбку, "жестокую и сладостную", которой так боялся Гейне, ощущавший в Полине "некую стихию, самое Природу" и уверявший, что когда она поет, то внезапно на сцене могут появиться тропические растения, лианы и пальмы, леопарды, жирафы "и даже целое стадо слонят"; за Виардо Тургенев отправляется снова в Берлин, затем в Лондон, из Лондона в Париж...
Перед кончиной вдали от родного Спасского Тургенев думал о матери.
Во всех знаменитых "тургеневских барышнях", начиная с Аси, Одинцовой из "Отцов и детей" и заканчивая сумрачной черноволосою "цыганкой" Кларой Милич и Валерией из "Песни торжествующей любви", есть черты матери - Варвары Петровны (хотя литературоведы об этом не писали). И поразительно верно заметил писатель-эмигрант Борис Зайцев, что если бы не уцелели ее "прелестные" письма сыну, то "Варвара Петровна казалась бы просто самодуркой-крепостницею. А это далеко не так. Когда умер Сергей Николаевич, вся ее любовь перешла на сына. ("Иван мое солнце. Когда оно закатывается, я ничего больше не вижу, я не знаю, где нахожусь".) Роман с сыном оказался столь же мучительным, как и с отцом".
Здесь, в Спасском, начался этот "роман", отразившийся во многих гениальных повестях и романах.
Ей было уже под тридцать, когда в Спасское заехал для закупки лошадей с ее завода Сергей Тургенев, древнего, но почти разорившегося рода, блестящий кавалергард, не пропускавший ни одной юбки, потомственный Дон-Жуан, дед которого Алексей служил некогда пажом у императрицы Анны Иоанновны столь успешно, что был из ревности услан Бироном на турецкую войну, где попал в плен, оказался в гареме и до конца дней раскуривал бы трубку и подавал кофе султану, если б не соблазнилась его красотой сама султанша, всего за одну (но какую!) ночь любви озолотившая его и устроившая ему побег из гарема. Итак, Сергей Николаевич Тургенев, молодой человек "редкой красоты с тонким и нежным, как у девушки, лицом", с "лебединою" шеей, синими "русалочьими" глазами; у него - единственное имение в сто тридцать душ, у Варвары Петровны крепостных не менее пяти тысяч. Кавалергард, быть может, и соблазнил бы несколько полоумную девушку не первой молодости, но жениться... - для этого необходимо было Спасское. А молодость Варвары была мрачной. Ее мать, овдовев, вышла замуж за некоего Сомова, который без разбору пил горькую и сладкую мятную водку, тиранил падчерицу, избивал вместе с матерью, заставлял подчиняться своим капризам и капризам своих дочерей, унижал, порой относился хуже, чем к крепостным, и в конце концов, когда девушке близилось шестнадцать, отчим "совершил покушение на ее юность", после чего полуодетая Варя бежала из дома, под дождем и снегом прошла 60 верст до Спасского, где укрылась у своего дяди Ивана Ивановича и прожила потом более 10 лет, до встречи с кавалергардом.
Велика роль случайности. Случайно нашлись в отделе рукописей бывшей "Ленинки" пожелтевшие листки, исписанные старческим почерком более полувека назад: воспоминания Екатерины Николаевны Конусевич, урожденной Тургеневой, дочери Н. Н. Тургенева, дяди писателя.
Этот почерк, огрехи и просто орфографические ошибки двоюродной сестры автора "великого и могучего", еще раз заставляют задуматься о воле и роли случая в жизни и в литературе. (Кстати, на обороте одной из страниц рукописи можно, например, прочитать чье-то письмо от 23 ноября 1925 года. Видимо, не хватало бумаги, и для записи воспоминаний и рассказов родственников Екатерина Николаевна использовала старые письма.) Такая есть фраза: "...предложили 1/2 пуда меда за 1 1/5 пуда книг". Это - о знаменитой библиотеке Спасского, которой так недоставало Тургеневу во Франции и Германии).
"...Богатым человеком Иван Сергеевич стал случайно. Отец его матери, Петр Иванович Лутовинов, жил на хуторе Петровском, состояние имел среднее и имел одну-единственную дочь. Рядом было Спасское, где жил Иван Иванович Лутовинов, очень почему-то богатый и холостой. Однажды он собрался ехать в Мценск - писать запродажную запись фиктивную для передачи после его смерти имения в наследство побочным детям. Настал долгожданный день отъезда. С утра был отслушан молебен, потом был обильный завтрак. На десерт подали фрукты, в том числе и персики (дело было летом). Иван Иванович взял персик и нечаянно проглотил кость. Она застряла в горле. Ничего нельзя было сделать - и он скончался. Брат его Петр Иванович умер раньше. Оставалась одна Варвара Петровна. Она и получила все богатство своего умершего дяди... В таком богатстве родился, рос и получил блестящее воспитание с гувернером и учителями, со знанием иностранных языков Иван Сергеевич Тургенев. Талант его, конечно, развился бы и без богатства, но не в таком обширном виде. И не смог бы Иван Сергеевич ездить за границу так, как ездил, тратить свободно большие деньги. Так бы и остался в России... Иван Сергеевич провел довольно бурную жизнь. Это и видно было по нему: рано внедрилась в него болезнь, он долго страдал перед смертью в свои 65 лет...
Большая часть его состояния пошла за границу, на семейство Виардо, Она много поглотила его денег. Потом она купила виллу в Баден-Бадене, стоившую очень крупную сумму. А он постепенно продавал свои имения. Их было поначалу восемь, а под конец, к 1867 году, осталось только одно Спасское с хуторами. Ко времени смерти Ивана Сергеевича - лишь Спасское с незначительным количеством земли, которое он перевел в пользование Виардо. Наследники лутовиновские, желая оставить Спасское за собою, выплатили за границу Виардо 90 тысяч золотом. Так что Иван Сергеевич на память о себе оставил только свои сочинения..."
...Сергей Тургенев Варвару не любил, грешил нещадно и с благородными и с крепостными. Но, говорят, знал и Любовь истинную, понимал ее силу и силу женщины. "Бойся женской любви, этого счастья, этой отравы!" - говорил он сыну Ивану
Здесь, в Спасском Варвара Петровна из забитой девушки превратилась в Салтычиху (как учили нас в школе). Она любила и мучила сына. "Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день, - рассказывал в старости Тургенев поэту Полонскому. - Раз одна приживалка... донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, - секла собственными руками, и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!" Мальчик пытался бежать из дому, за него заступился учитель, добросердечный немец, которому тоже попало. Варвара Петровна будто отыгрывалась на окружающих за свое тяжкое детство и некрасоту. Ей хотелось, чтобы Спасское походило на "двор": слуги назывались министрами, дворецкий - министром двора по фамилии шефа жандармов Бенкендорфа, компаньонки и женская прислуга - гофмейстринами, камер-фрейлинами и т.п. Мальчишку четырнадцати лет, "министра почт", ежедневно посылали за почтой в Мценск. Но не сразу можно было отдать письма Варваре Петровне, до того нервной, что стук оконной рамы или падение ножниц доводило ее до истерики. "Министр двора" просматривал почту, отсеивая письма глупые или с траурной печатью, а дворовый флейтист, подготавливая барыню, играл веселую или печальную мелодию. За пыль на полке или разбитую чашку горничных ссылали на скотный двор или в дальние деревни на черную работу. Садовников секли за сорняк на клумбе или сорванный тюльпан. За "непочтительный" поклон барыне можно было угодить в солдаты на много лет. Порой она отменяла даже пасхальный колокольный звон и саму Пасху в Спасском, а однажды заставила священника исповедовать себя публично, при народе. Но и пригреть Варвара Петровна могла, приблизить. Любила окружать себя красивыми фаворитками, "фрейлинами". Одной из них она и велела, когда юный барин Иван приехал домой из Москвы на каникулы, отвлечь его от вредных мечтаний. "Ростом я был в 15 лет не выше семилетнего, - вспоминал И. С. Тургенев. - Затем совершилась удивительная перемена. Я заболел. Со мной сделалась страшная слабость во всем теле, лишился сна, ничего не ел, и когда выздоровел, то сразу вырос на целый аршин. Одновременно с этим совершилось и духовное перерождение. Прежде я знать не знал, что такое поэзия; а тут математику с меня точно что сдуло, я начал мечтать и пописывать стихи".