Несколько лет прослужив капелланом Северо-Западного Университета, Уотс официально отказался от этой должности и покончил с карьерой священника. Старое пристрастие к веданте, буддизму и даосизму всегда занимало центральное место в его жизни. Встречи с д-ром Д. Т. Судзуки, знаменитым переводчиком и толкователем дзэн-буддистской литературы, просветили Уотса и помогли ему понять дзэн, в результате чего он стал одним из первых популяризаторов дзэн-буддизма в Америке, автором книг «Путь дзэн» и «Дух дзэн». Он переехал в Сан-Франциско, где стал лектором недавно открывшейся Академии Азианистики; наряду с этим он вел множество радиопередач и читал публичные лекции. Его слава росла, но при этом ему удавалось не терять чувства юмора, особенно в отношении к собственной персоне. В то же время он считал себя учителем-философом, а также отчасти шаманом, который занимается собственным «колдовством».
Уотс исследовал многие аспекты бытия с помощью своего язвительного и живого ума. Главной его заботой было дать людям понять, что каждый из них – это не изолированное существо, находящееся «вне» природы, а сам основной процесс мироздания. Уотс хорошо знал, что значит ощущать себя «уединенным сознающе-действующим центром, заключенным в чехол из кожи», но он настойчиво утверждал, что это ощущение обособленности существования – иллюзорно. Он вспоминал об экологии, которая учит, что организм образует вокруг себя постоянное энергетическое поле, и что точно так же, как цветы и пчелы не существуют друг без друга, человеческий организм тоже является неотъемлемой частью единого вселенского процесса.
Уотс был убежден, что ощущение обособленности человеческого «я» и его отделенности от природы возникло в результате разнообразных заблуждений и иллюзий, на которых строится человеческая жизнь, и – по закону порочного круга – стало причиной их порождающей. 0дним из таких заблуждений является мысль о том, что прошлое и будущее действительно существуют. Он указывал на то, что наше сознание прошлого всегда существует сейчас, в настоящем. Мы не можем сравнивать то, что произошло в прошлом, с тем, что происходит сейчас; мы можем лишь сравнить воспоминание о прошлом с впечатлением от настоящего, вследствие чего воспоминание становится частью впечатления от настоящего. Подобным же образом и будущее есть всего лишь предположение о будущем, существующее и ощутимое в настоящий момент. И тот, кто это поймет. – полагал Уотс, – легко поймет и то, что не существует никакого «я» кроме впечатления о существовании «я». Таким образом, «я» – это всего лишь наше переживание. А отделить переживание от переживающего также невозможно, как укусить свои собственные зубы.
«Чувствовать чувства, мыслить мысли или ощущать ощущения – это все равно что слышать слух, видеть зрение или обонять обоняние. «Я чувствую себя превосходно означает наличие в настоящий момент превосходного самочувствия. Но это не значит, что существует одна вещь, под названием «я» и другая, отдельная от нее вещь под названием «самочувствие», и что при соединении их друг с другом это «я» чувствует это превосходное самочувствие. Не существует никаких чувств, кроме испытываемых в настоящий момент, и любое чувство, испытываемое в настоящий момент – это и есть «я». Никому никогда не доводилось видеть, чтобы я было отделено от какого-нибудь сиюминутного переживания, или чтобы какое-нибудь переживание было отделено от «я» – иными словами, оба они являют собой одно и то же».
В качестве практического эксперимента Уотс предлагал начать чтение, а затем попытаться подумать о себе самом читающем, не переставая читать. В результате мысль «я читаю» вытесняет само чтение в качестве основного переживания в данный момент. Таким образом, переживание всегда можно осознать, подумав о нем или ощутив его – но никогда нельзя осознать себя мыслителем данной мысли или субъектом данного ощущения, поскольку осознание этого факта будет уже другой мыслью или другим ощущением. Почему же тогда мы верим в существование какого-то «я»?
Уотс полагал, что ощущение какого-то «я», отделенного от переживания, возникает благодаря человеческой памяти и быстрому течению мыслей, сменяющих одна другую. Если человек ошибочно предполагает, что, вспоминая прошлое, он переживает его заново, то у него создается впечатление, будто он знает и прошлое, и настоящее одновременно, причем и то, и другое непосредственно. В результате он чувствует себя постоянным субъектом ощущений, который знает и прошлое, и настоящее и может их соединить. Само же по себе это чувство не имело бы никакого значения, если бы оно не служило фундаментом, на котором человек строит свою горестную и печальную жизнь.
«Подлинная причина того, почему человеческая жизнь бывает столь несносной и полной разочарований – это вовсе не существующие фактически смерть, боль, страх или голод. Безумие человеческой жизни состоит в том, что при наличии вышеперечисленных фактов мы кружимся, извиваемся, корчимся и вертимся юлой, пытаясь отделить свое «я» от данного переживания... Пока я предполагаю, что я обособлен от своих переживаний, я буду пребывать в смущении и смятении. Из-за этого я не могу ни осознать, ни понять свое переживание и, таким образом, не имею подлинной возможности его усвоить. Чтобы постичь настоящий момент, я не должен пытаться отделиться от него; я должен осознать его всем моим существом. Но это не какой-нибудь сложный трюк вроде десятиминутной задержки дыхания и вовсе не упражнение, которое я должен выполнить. На самом деле, это – единственное, что я могу сделать. Все остальное суть безумные попытки достичь невозможного».
Это стремление отделить свое я от неприятного переживания, в частности, от ощущения смерти, является, по мысли Уотса, одной из причин, по которой люди создают образ Бога и стремятся прилепиться к нему. Но это стремление само по себе доставляет жестокие страдания, (которые, впрочем, отнюдь не опровергают бытия Божьего). Они говорят лишь о том, что пытаться ухватиться за Бога как средство облегчения страданий или источник вечной жизни значит попросту отдать себя в рабство. В мысли о том, что смерть – это сон без пробуждения, расставание с мыслями, воспоминаниями и «самостью», есть что-то естественное и освежающее, и ее не следует смешивать с «фантазией о заточеньи на веки вечные во тьму». Смерть может обозначать и пробуждение в ином качестве, подобное рождению на свет; Уотс был убежден, что умирает не сознание, а память, так как «сознание возрождается во всяком новорожденном создании, и всякий раз, возродившись, оно есть «я».
Еще одним препятствием, мешающим человеку целиком постичь себя самого, является использование им языка. Будучи уникальным и чудесным инструментом сам по себе, язык не должен смешиваться с действительностью, которую он описывает посредством символов. «Легко увидеть приемы, с помощью которых он может отделить организм от окружающей среды, а отдельные аспекты окружающей среды – один от другого. Языки, где имеются такие части речи. как имена существительные и глаголы, очевидно, переводят процессы, происходящие в мире, в отдельные вещи (существительные) и события (глаголы), а эти в свою очередь «обладают качествами (прилагательные и наречия), более или менее от них отделяемыми. Все подобные языки представляют мир как скопление отдельный частей и частичек. Недостаток «подобных конструкции – в том, что они упраздняют или не учитывают (или даже подавляют) внутренние взаимоотношения».
Ибо реальность, лежащая в основе повседневной жизни, никогда не бывает статичной или фиксированной таким образом, каким фиксируется слово, ее представляющее. Скоротечное, подвижное, вечно меняющееся поле опыта, которое нельзя ухватить потому, что им можно только быть, а не обладать, на деле очень и очень пугает многих людей. Такие умственные построения, как мысли или идеи, можно схватить и удержать, и большинство людей не только предпочитают мысль о предмете самому предмету, но и на самом деле забывают или вовсе не могут понять, что слово только символически обозначает реальность, а идея – это всего лишь ее мысленная модель. 'В качестве образца Уотс берет растущее дерево, показывает на него и говорит:
«Это – дерево». Очевидно, что это и дерево на самом деле не одно и то же. Дерево – это слово, шум. Не та эмпирически постижимая реальность, на которую я показываю. Чтобы быть точным, мне следовало бы сказать: «Это (показывая на дерево) символически обозначается шумом «дерево». Если настоящее дерево не является ни словом, ни понятием дерево, то что же оно тогда? Если я скажу, что это – раздражитель моих органов чувств, растительный организм или комплекс электронов, я просто поставлю новый ряд слов и символов на место первоначального шума – дерево. Я так и не сказал, что же это такое, вообще. Кроме того, я поставил ряд новых вопросов: «Что такое мои чувства?» «Что такое [мое] устройство?'' «Что такое электроны?»... мы никогда не сможем сказать, чем являются эти вещи... Слово и понятие дерево оставалось фиксированным в употреблении многие столетия, но реальные деревья вели себя очень странным образом. Я могу попытаться описать их поведение, сказав, что они появлялись и исчезали, что они все время изменялись, и что они вписываются или не вписываются в окружающий пейзаж...
Но все это ничего не скажет о том, что они делали на самом деле, потому что «исчезать», «изменяться», «вписываться» и «окружающий» – всего лишь шумы, символизирующие нечто таинственное и непостижимое».
Таинственную реальность, которую мы постоянно ощущаем как внутри, так и вне себя, но до которой так тяжело добраться сквозь миазмы наших собственных туманных образов и мыслей, Уотс называл ЭТО. ЭТО – необусловленная, неопределимая природа бытия, еще не расчлененная на отвлеченные понятия и символы. Осознавать это – значит больше никогда не смешивать обусловленное с действительным, сбросить с себя власть слов и идей и постичь, что истинный мир непознаваем разумом. Чтобы достигнуть ЭТОГО, необходимо распрощаться с миром условностей, и это как раз тот шаг, которого многие люди боятся. Но некоторые, признав, что мир невозможно определить словами, и единственная вещь, которую можно знать о нем это то, что он есть, обретают осознание всех вещей в их абсолютной конкретности, и в то же время, во всей их божественности и невыразимости. Такое осознание выходит за рамки обыденного самосознания и влечет за собой ощущение единства со Вселенной, в которой все вещи сияют необычайной ясностью и любовью. Это открытость всему сущему, это не райское видение, а видение мира во всей его целостности – и это все есть чистое чудо. Это можно увидеть, если расстаться с ощущением обособленности, с чувством личности, отделенной от мира.