Ведя дипломатическое противоборство с Пруссией, Бестужев не имел целью прекращение отношений с ней (это произошло 25 октября 1750 г., когда был отозван русский посланник в Берлине Г. Гросс). Характерно, что менее чем за два года до отзыва Гросса, 9 декабря 1748 г., Елизавета подписала рескрипт в Берлин русскому посланнику Кейзерлингу, сообщая ему о переводе в Дрезден и приказывая дождаться своего преемника Гросса, ибо место русского посланника при прусском дворе "всегда, и наипаче при нынешних обстоятельствах, ни на малое время порожним оставить не надлежит" [15]. Два года пребывания Гросса в Берлине были для него фактически бесполезны. После отъезда из Пруссии Гросс составил отчет, где указал, что прусские власти всегда относились к нему холодно, избегали общения и за два года лишь четыре раза провели с ним официальные встречи [16], на которых в основном высказывали свое недовольство политикой России. Более того, сам король намеренно оскорбил представителя Елизаветы, на одном из праздников пригласив за свой стол всех иностранных посланников, кроме Гросса. Тот безуспешно ждал извинений, пока не получил из Петербурга приказ об отъезде.
Противником Петербурга в построениях Бестужева являлась и Франция, "исторический враг" Австрии и союзник всех соперников России - Турции, Швеции и антирусских политиков в Польше. Однако разрыв отношений с Францией в декабре 1748 г. не был инициативой Бестужева и Елизаветы. Наоборот, после отъезда последнего французского представителя они полгода ждали, что Версаль пришлет в Петербург хоть кого-нибудь, но безуспешно. Тогда Россия отозвала своих дипломатов. Французы не ожидали разрыва. Они, вероятно, хотели лишь проучить Россию за то, что она отправила против них свой корпус в конце войны за Австрийское наследство. Французский министр маркиз Пюизьё потом вел официальную переписку с бывшим посланником России во Франции (все тем же Гроссом), когда Гросс уже был в Берлине, и даже укорял его за поспешный отъезд. Затем Пюизьё оказывал большое внимание князю А.М. Голицыну, которого Петербург отправил в Париж неофициально, в свите австрийского посла (из-за двусмысленного положения Голицына его быстро отозвали). Бестужев всеми силами противился приезду любого французского эмиссара в Петербург, поэтому французы в 1755 г. прислали с тайным поручением шотландца Дугласа. Так же тайно, действуя на этот раз через голову канцлера, Елизавета поручила вести переговоры с Дугласом вице-канцлеру Воронцову. Бестужева страшило не восстановление дипломатических отношений как таковое, а скорее приезд французского дипломата в Петербург. Канцлер знал, что для Франции он враг еще со времен Шетарди и новый французский посол обязательно будет интриговать против него. Когда в Петербурге в ранге поверенного в делах Франции в России находился Дуглас, которого затем должен был сменить посол маркиз де Лопиталь, Бестужев в беседе с ним говорил, что маркиз везет с собой инструкции, предписывающие свергнуть канцлера, рассказывал о действиях его предшественников и добавлял, что "пусть маркиз Лопиталь, коли он посол, помнит, кто канцлер" [17]. Интуиция Бестужева не подвела. Именно позиция французов, союзников России в Семилетней войне, настаивавших на отрешении его от должности как проанглийского политика, считает П.П. Черкасов, и стала главной причиной его падения в 1758 г. [18].
Е.В. Анисимов прав, когда называет "систему Петра Великого" "мистификацией Бестужева-Рюмина" [19], в том смысле, что она не могла во всем соответствовать политике Петра в Европе - Петр I не всегда находился в ровных отношениях с Англией, Австрией и Саксонией-Польшей. Это название было ориентировано на Елизавету, для которой ссылки на дела и планы ее отца оказывали магическое воздействие, хотя в целом Бестужев действительно продолжал курс Петра Великого на интеграцию России в Европу и обеспечение безопасности ее границ. Вот чего ждал от своей "системы" сам Бестужев: "Сие ... империю в такой кредит приведет, что никто впредь не осмелится оную задрать; сверх того же мы сим других держав дружбу себе приобретем" [20].
Бестужева часто обвиняют во взяточничестве. Действительно, он охотно принимал крупные денежные суммы от иностранных держав, что по тем временам не считалось чем-то из ряда вон выходящим, хотя факты взяток и не афишировались. Но не стоит вслед за К. Валишевским и Ф.-Д. Лиштенан утверждать о продажности Бестужева и его беспринципности и о том, что англичане сумели предложить канцлеру такие суммы, которые позволили ему с легкостью отказываться от прусских или французских денег.
Бестужев брал деньги от иностранных посланников в точном соответствии с изложенной выше системой и ни разу не отступил от нее.
Если деньги предлагали те, кого он считал союзниками России, то он брал их, а иногда даже вымогал у английских, австрийских и польско-саксонских представителей в Петербурге. Но никогда не принимал денег от пруссаков и французов, хотя постоянно нуждался в средствах. Скажем, когда Курляндия после ссылки Бирона осталась без герцога, к Бестужеву в Петербург в октябре 1749 г. прибыл граф Гуровский, представитель претендента на Курляндию графа Морица Саксонского. Он привез для русского канцлера 25 тыс. червонных в качестве возможной "благодарности" за поддержку кандидатуры графа Морица на курляндский престол. Бестужев отказал ему и использовал свой отказ как лишний повод добиться освобождения Бирона и его восстановления на курляндском престоле. Канцлер писал фавориту императрицы Разумовскому, что мог бы с легкостью взять деньги графа Саксонского, "но я весьма верный ее импер. величества раб и сын отечества, чтоб я помыслить мог и против будущих интересов ее и государства малейшее поступить" [21]. Враги Бестужева знали, что деньгами привлечь его на свою сторону невозможно. Это признал и бывший прусский посол в России А. фон Мардефельд: "Впрочем, как канцлера ни обхаживай, от всех щедрот никакого иного плода не будет" [22].
Бестужев ничего не писал о политике, которую должен был проводить Петербург по отношению к своим соседям, являвшимся в то же время историческими противниками России. Систему его взглядов по этому вопросу можно выявить, обратившись к инструкциям канцлера русским дипломатам в этих странах. У канцлера была уже подготовлена надежная стартовая площадка: война за Польское наследство 1733-1735 гг. утвердила на польском престоле русского ставленника - Августа III, русско-турецкая война 1737-1739 гг. и русско-шведская война 1741-1743 гг. отбили у турок и шведов охоту встречаться с русскими на поле боя. Бестужев старался, не допуская перемен у соседей, попутно вывести их из-под влияния Франции и Пруссии.
В Польше, где существовала шляхетская республика, больше похожая на анархию, так как любой депутат сейма мог отменить его решение, Россия стремилась сохранить прежний порядок. Сильная Польша, пусть даже ей и управлял союзник России - Август III, Бестужеву была не нужна. Кроме того, самого короля следовало удерживать от попыток усиления центральной власти, что могло бы привести к гражданской войне с местными магнатами. Учитывая огромную протяженность русско-польской границы и ее незащищенность, усобицы в Польше заставили бы Петербург отложить столь важные для Бестужева и Елизаветы общеевропейские дела. Также нужно было поддерживать в республике дееспособную прорусскую партию. Ситуация была сложной - союзный России двор (Август III и его министр граф Генрих фон Брюль) в 1753 г. поссорился со своими бывшими соратниками - сторонниками России, ведущими магнатами князьями Чарторыйскими. Обе стороны апеллировали к Петербургу, обвиняя друг друга. Одни в стремлении утеснить вольность, другие - свергнуть короля. Бестужев долго колебался, и все же склонился к тому, чтобы поддержать "русскую партию" Чарторыйских. Решительный шаг был сделан в 1755 г., когда за Чарторыйских выступил Лондон. С началом Семилетней войны 1756-1763 гг. ситуация изменилась. Август III стал несчастной жертвой "ирода" - Фридриха II, и Елизавета однозначно поддержала его. Младшему сыну Августа, принцу Карлу, она даже позволила занять долго пустовавший курляндский престол. Чарторыйские сориентировались на Лондон. Племянником князей М. и А. Чарторыйских был граф Станислав Понятовский, прибывший в Петербург в свите английского посла Уильямса, а затем ставший польско-саксонским посланником в России и любовником Екатерины II. Новая русская императрица лишила Карла курляндского престола и исключила потомков умершего в 1763 г. Августа Ш из числа претендентов на польскую корону, отдав ее Понятовскому. Бестужев пытался этому помешать, но не был услышан. Польша была нужна ему как буфер между Россией и Европой.
Одной из основных внешнеполитических целей России считается воссоединение с ней украинских и белорусских земель. У Бестужева этой цели не было, как не было ее и у его противника, покровителя заграничных православных, вице-канцлера Воронцова, и как не было ее у Елизаветы. Православных, конечно, защищали, как защищали их в Австрии, Турции и даже на острове Минорка, но никогда не думали об их вхождении в Россию. Единственным шагом в этом направлении при Елизавете кажется решение Конференции при высочайшем дворе о целях России в войне с Пруссией в 1756 г.: Петербург намеревался захватить Прусское королевство (т.е. Восточную Пруссию) и обменять с Польшей на Курляндию (явно не славянскую и не православную территорию) и рассчитывал на "округление границ" на Украине и в Белоруссии для пресечения пограничных жалоб [23]. Мысли о разделе Польши здесь нет, и Россия до этого всегда отказывалась от подобных планов других стран. Задача "округления границ" была обусловлена тем, что русско-польская граница, установленная Вечным миром 1686 г., фактически отсутствовала. Т.е. где-то проходила, но где именно, никто сказать не мог.