Из других источников известно, что Конт еще раньше отказался от употребления кофе, табака и что в пище он отличался вообще большим воздержанием. Единственное развлечение, которое он позволял себе, было, как мы говорили, итальянская опера, но и от нее он отказался в эти годы своей жизни. При такой скромности, доходящей до аскетизма, и при полном бескорыстии ему хватало тех средств, которые доставляла ежегодно подписка, и он действительно мог сказать англичанину, что «считает себя счастливым с тех пор, как он отставлен от всяких профессиональных занятий и имеет возможность посвящать свое время своему капитальному труду».
Борьба за средства существования — это только одна из печальных страниц в жизни великого философа новых времен, теперь мы раскроем перед читателем другую.
Глава III. Карлина Массин и Клотильда де Во
Несчастье и счастье Конта в любви. — Каролина Массин. — Женитьба. — Побеги жены. — Окончательное расхождение. — Письмо Конта по этому поводу к Миллю и Аиттре. — Взгляд Конта на брак. — Пенсия жене. — Завещание. — На холостом положении. — Настоящая любовь. — Клотильда де Во. — Переписка. — Смерть Клотильды. — Превращение платонической любви в культ женщины
Интимная жизнь Конта представляет чрезвычайное своеобразие. Он был, можно сказать, глубоко несчастлив в своих отношениях с женщинами и вместе с тем в своей любви, оставшейся платонической и неразделенной, нашел такое возвышенное удовлетворение, что она произвела целый переворот в его жизни и привела к созданию культа женщины. Философ, споривший с Миллем по поводу женского вопроса, утверждавший, что женщина по своей природе ниже мужчины, что ни воспитание, ни социальные учреждения не в состоянии восполнить пропасти, разделяющей их, превращает в конце концов свою религию человечества в культ женщины. Впрочем, верховным первосвященником является у него все-таки мужчина и, первым делом, сам философ. Как бы там ни было, едва ли человек, не испытавший глубокого всеохватывающего чувства любви к женщине, и притом чувства, не получившего своего обыкновенного исхода, мог бы достигнуть такого спокойного уравновешенно методического обоготворения женщины, каким веет на читателя со страниц Контовой «Исповеди». Личное чувство у Конта нередко выходило из узких берегов личной жизни и затопляло все поле не только общественной мысли, но и общественного дела. Так случилось и в данном случае. Канва его романа, в сущности, очень проста: он женился на девушке, которой, собственно, не любил и которая не могла составить его счастья, после семнадцати лет супружеской жизни они разошлись; затем он полюбил женщину, с которой не мог соединиться браком, но отношения с которой, продолжавшиеся около года, доставили ему, по его собственным бесчисленным заявлениям, неизреченное блаженство. На этой простой канве своеобразная духовная природа философа вырисовывает, однако, довольно сложные и любопытные узоры. У Конта были своя Ксантиппа и своя Беатриче.
Двадцатитрехлетним юношей он встретил на одном народном гулянии молодую девушку Каролину Массин. Дочь кочующих провинциальных актеров, она не получила никакого серьезного образования, хотя обладала далеко незаурядными умственными способностями. Родители ее скоро после рождения дочери разошлись в разные стороны. Ее взяла на воспитание бабушка, затем она перешла к матери и кончила тем, что стала вести «легкий образ жизни». Конт, по-видимому, сблизился с ней и часто посещал ее. Отношения их поддерживались около двух месяцев. Затем Каролина возвратилась к своему первому любовнику, и Конт встретился с ней уже год спустя. У нее была тогда небольшая книжная лавка. Однако дела ее, вероятно, шли плохо, так как она решила продать свою лавку. Но еще раньше она пригласила Конта давать ей уроки по алгебре. От алгебры молодые люди перешли к вопросу о совместной жизни, а затем и браку. Отец Конта не хотел и слушать о затее сына. Тем не менее гражданский брак их со всеми необходимыми формальностями состоялся 29 февраля 1825 года. Огюст скоро убедился, какую страшную ошибку он сделал. Он не любил, собственно, Каролину и рассчитывал на признательность и благодарность той, которую избавил от позорного ремесла.
«Не считая себя ни красивым, ни даже приятным, но вместе с тем испытывая живую потребность любви, — рассказывает он сам довольно прозаически об этом союзе, — я выбрал себе жену, которая должна была любить меня в силу особой внутренней признательности, обусловливаемой исключительными условиями этого брака, хотя оба мы были одинаково бедны. Если бы эта справедливая надежда осуществилась, я мог бы привязаться к ней навсегда. Мои предположения оправдались бы, вероятно, по отношению ко всякой другой женщине».
Но Каролина Массин руководствовалась другими побуждениями. Умная от природы и энергичная, она в ученой карьере мужа думала найти удовлетворение своему честолюбию; а затем она не желала ни в чем стеснять себя... К тому же Конт несомненно ревнив и нетерпимо относился ко всякому преимуществу, оказываемому его женой какому-либо постороннему человеку. При таких условиях скоро и неизбежно должны были начаться семейные раздоры.
«Если бы она была только порочной, — заявляет философ, — то, быть может, я прощал бы ей ее проступки, но она проявляла бессердечие, не обнаруживала ни малейшей нежности, и я неизбежно должен был почувствовать к ней в конце концов презрение».
Сделавшись женой Конта, Каролина с первых же шагов, по-видимому, стала давать поводы к разным недоразумениям, подозрениям и ревности. Пользуясь самыми ничтожными предлогами, она уходила от мужа и проживала неделями в меблированных комнатах. Философ смотрел на это, как на шалости не особенно еще большой руки. Первая крупная ссора между ними произошла год спустя после женитьбы, в 1826 году. Конт был сильно потрясен и, плача, рассказывал причину этой ссоры «своему другу и исповеднику» Ламене. Вслед за тем он заболел душевно и едва не покончил самоубийством. Уход жены за ним во время болезни несколько примирил выздоровевшего философа Даже в пылу своих обвинений он признавал, что поведение жены его в этом случае — единственный, заслуживающий признательности, поступок ее. Трудно сказать, однако, насколько Каролина даже в этом случае действовала бескорыстно и по внушению доброго чувства. В первый момент она обнаружила явное желание сбыть больного со своих рук в больницу. Быть может, она опасалась буйных припадков мужа. Родные Конта негодовали. Шестидесятилетняя старуха-мать отправилась сама в Париж, чтобы ухаживать за сыном. Она оставалась при нем около семи месяцев. Только с приездом ее Конт стал поправляться. Каролина как бы очнулась и принялась энергично отстаивать свои права жены. Она взяла к себе в дом полувыздоровевшего уже Конта и впоследствии приписывала своему уходу окончательное излечение философа. Мать Конта, как мы сказали, была чрезвычайно набожная католичка и никак не могла примириться с гражданским браком сына По ее настояниям больной еще Конт был обвенчан церковным порядком с Каролиной. Эта церемония произвела на него потрясающее действие: на слова священника он отвечал антирелигиозными рассуждениями и, расписываясь в книге, прибавил к своей подписи слова: «Brutus Bonaparte». Католическая ревность не смущалась тем обстоятельством, что перед алтарем стоял полупомешанный человек.
По выздоровлении Конт всецело погрузился в свой «Курс положительной философии», от которого его отвлекала только необходимость зарабатывать тем или другим путем средства существования. Среди этих забот раздоры с женой несколько притихли. Только в 1833 году отношения между ними снова обострились: Каролина ушла из дома вторично и отсутствовала около пяти месяцев. Побег этот, говорит Конт, вызван был исключительно жаждой необузданной свободы и досадой, что она не могла распоряжаться во всем по-своему. Как ни интересно было бы для характеристики Конта, как человека, воспроизвести все обстоятельства этих расхождений и жизни неоднократно покидаемого философа, но у нас нет для того никаких сведений. Мы не знали бы, пожалуй, совсем ничего об этой семейной драме, если бы некоторое постороннее обстоятельство не вынудило Конта, выступившего уже в роли жреца новой религии, изложить перед своими последователями историю своего расхождения с женой и затем описать ее вкратце в особом письме к Литтре. Не думаем, чтобы Конт искажал или преувеличивал факты. Уже одно то, что он никого, кроме Ламене, не посвящал в свое семейное несчастье, говорит в пользу его. Напротив того, когда ему, например, пришлось коснуться этого вопроса в переписке с Миллем, то он говорил о своей жене, как мы увидим сейчас, не только сдержанно, но даже почтительно. Поэтому мы можем верить указанному единственному документу, приподнимающему несколько завесу с семейной жизни злополучного философа. В третий раз Каролина ушла от него в 1838 году «вследствие моего, — говорит он, — справедливого отвращения к преступным посещениям». На этот раз она находилась в отсутствии только три недели. За год перед этим Конт получил место экзаменатора в Политехнической школе — место, сопряженное с частыми поездками по провинциальным городам. Казалось бы, что супруги, постоянно ссорившиеся точно по поговорке «вместе — тесно, а розно — скучно», должны были бы быть рады такому обстоятельству: оно давало им возможность «разъезжаться и съезжаться», не дожидая жестоких распрей. Но на деле вышло иначе. «Ежедневная постыдная борьба» между супругами продолжалась, и в 1842 году госпожа Конт ушла от мужа в четвертый раз. Это был ее «последний побег из-под супружеского крова». Решительному шагу, по обыкновению, предшествовала довольно продолжительная размолвка. Супруги сидели по своим комнатам и даже обедали отдельно. Наконец Каролина заметила Огюсту: «Мы или слишком близко, или слишком далеко друг от друга». На это муж отвечал: «Если Вы не обедаете за столом, то это потому, что Вам неугодно; не могу же я посылать всякий раз жандарма разыскивать Вас». Каролина решила уйти тотчас же совсем, но философ попросил ее повременить немного, пока он окончит шестой том своего «Курса положительной философии». Он тоже понимал и соглашался, что окончательное расхождение необходимо, и принял в этом отношении бесповоротное решение, но для него, как для философа, задумавшего целый переворот в области мысли, важнее всяких семейных несогласий была его работа. А между тем переход на положение «соломенного мужа» нарушил бы правильное течение ее. Поэтому-то он и просил отсрочки.