. Его жизнь и философская деятельность
Введение
Великая французская революция завершила критическую работу передовых мыслителей XVIII века. Будучи выражением по преимуществу критики, она оказалась непреодолима в своей разрушительной работе. Правда, рука об руку с разрушением были провозглашены и права человека, которые предполагалось положить в основание предстоящей созидательной работы. Но «права» хороши как орудие борьбы, как боевой клич; построить же на них прочное социальное здание, удовлетворяющее лучшим человеческим требованиям, невозможно. «Права», одни только права, всегда вели и неизбежно ведут к развитию индивидуализма, а индивидуализм, при низком нравственном уровне, неизбежно выражается в эгоистических формах. Для того, чтобы создать что-либо положительное, люди должны наряду с правами признавать и обязанности. Мало того, тот только в состоянии осуществлять свои права в должной мере и отстаивать их надлежащим образом, кто сознает свои обязанности и умеет выполнять их. Это — неопровержимая истина, подтверждаемая самыми разнообразными наблюдениями. Нет ничего, однако, удивительного, что мыслители, положившие отпечаток своего гения на весь XVIII век, не обратили должного внимания на обязанности человека, не разработали тех положительных начал, которые должны быть заложены в основу нового общественного порядка. Обязанности? Но разве не вечным напоминанием именно об обязанностях представители старого порядка вещей гипнотизировали людей и превращали их в Па-нургово стадо? Положительные начала? Но разве не эти именно положительные начала держали народные массы на протяжении целых веков в состоянии рабства, невежества, нищеты и т.д.? Не надо нам ваших обязанностей и ваших положительных начал! Пусть человеку будет возвращена его естественная свобода и его естественные права, и он устроится наилучшим образом. Так неизбежно должны были думать мыслители, а за ними — и руководители общественного переворота XVIII века. Но когда переворот совершился, когда пришлось приступить к организационной работе в широком смысле, тут-то и обнаружилась односторонность этих, в сущности отрицательных, учений. Дело общественного преобразования ни в частности, ни в общем не может остановиться на одном только разрушении. Когда какие-либо критические отрицательные теории окажут свое полное действие, на смену им должны явиться положительные учения, уже по одному тому, что, руководствуясь только отрицательными теориями, невозможно делать положительного дела И действительно, не говоря уже о старых положительных учениях, мы видим, что в первой половине XIX века выступает целый ряд мыслителей с положительными проектами социального преобразования человечества. Так, укажем на Сен-Симона, Фурье, Кабэ, Огюста Конта; все они родились в конце XVIII века, и каждый из них представил свой проект реорганизации человечества, каждый из них горячо проповедовал свою, если хотите, утопию. Как, скажет, пожалуй, иной читатель, известный позитивист Огюст Конт проповедовал какую-то социальную утопию? Да. Мало того, он не только проповедовал социальную реорганизацию общества, но даже написал свой знаменитый «Курс положительной философии» в интересах такой пропаганды. Философия как философия, наука как наука его мало интересовали. Обладая громадным умом, он, без сомнения, занял бы одно из самых выдающихся мест в ученом мире, если бы посвятил свои силы какой-либо специальной науке. Но ум его с юности до последних дней был прикован к человеческим делам, к человечеству. Царившая в сфере мысли и дела анархия (безначалие), как прямой результат всего предыдущего развития, произвела на него, можно сказать, потрясающее впечатление.
Юношей он объявляет ей борьбу, в возмужалом возрасте пишет два своих главных сочинения, которые должны служить опорой в этой борьбе, и с приближением старости берется за практическое осуществление своего положительного учения. Это поистине был человек, относительно которого на вопрос, что такое жизнь великого человека, можно ответить словами Альфреда де Виньи: «Мечта юности, осуществленная в зрелом возрасте». Мы можем находить мечту юности здравой и разумной, а способ осуществления ее в старости неправильным, даже нелепым, но это не дает права насильственно разделять его на две части и одну возводить на философский трон, а другую отправлять в сумасшедший дом. Между тем с Контом это проделывают почти в буквальном смысле слова. Я не погрешу против истины, если скажу, что такое несправедливое отношение к великому человеку, вовсе не подтверждающееся при сколько-нибудь внимательном изучении его жизни и его произведений, объясняется в большинстве случаев нерешительностью, половинчатостью или двоедушием его критиков. В переходные периоды истории, когда старый строй разлагается, а новый только еще нарождается, многие даже из числа выдающихся умов не могут на самом деле отрешиться от старой культуры, хотя они и осуждают ее основы. Для таких людей Конт, как личность, и его учение, как целое, всегда будут казаться исполненными противоречия. Они не прочь признать все то, что подрывает разрушающийся строй; но они не могут разделить стремление выйти на новый путь, так как не могут в действительности, как сказано, отряхнуть прах от ног своих. Совершенно иначе отнесется к Конту последовательный приверженец старого или нового строя жизни, старых или новых учений. Будучи сам цельным человеком, он легко поймет цельность и единство в учении и жизни великого французского позитивиста. Само собой понятно, что это нисколько не обязывает его ни всецело соглашаться, ни всецело отвергать рассматриваемое учение. Одно дело понять внутреннюю связь известного ряда мыслей и то, как они развивались в голове человека и к чему они обязывали его, и другое — оценить эти мысли, отделить пшеницу от «плевел». Вторая задача, замечу здесь кстати, не может составлять предмета этой биографии. Что же касается первой, то я надеюсь показать, что Огюст Конт как личность представлял замечательно цельного человека и что через все его учение проходят одни и те же основные мысли. Затем, чтобы правильно понять учение и личность Конта, необходимо переместить самый центр тяжести нашего изучения. Пока мы будем рассматривать его как философа по преимуществу, хотя бы позитивного, до тех пор мы не гарантированы от многих заблуждений. Только став на социальную точку зрения и рассматривая Конта как социального реформатора, мы в состоянии будем охватить одним взглядом всю жизнь его и все учение его и понять то единство, которое, наперекор всем ходячим мнениям о нем, пронизывало насквозь этого необычайного человека Так мы и поступим.
Глава I. Ученичество
Семья. — Мать. — В лицее. — Политехническая школа. — Чтение. — Серьезность не по летам. — История в Политехникуме. — Исключение и высылка на родину. — Возвращение в Париж. — Поиски работы. — Умственные занятия. — Знакомство с Сен-Симоном. — Учение Сен-Симона. — Влияние Сен-Симона на Конта. — Юношеские произведения Конта. — Раздор с Сен-Симоном. — Содержание статьи «План научных трудов» и других. — Связь юношеских произведений Конта с последующими. — Предшественники Конта
Огюст Конт (носящий, кроме того, еще имена Исидора Мария Франсуа Ксаверия) родился в 1798 году в Монпелье (Montpellier), где отец его, Огюст Луи Конт, служил сборщиком податей. Семья, вскормившая великого позитивиста, была, по-видимому, заурядной чиновничьей семьей, ни богатой, ни бедной. Исполненная общественных и религиозных предрассудков, она не могла ни возбудить дух пытливости в ребенке, ни внушить ему стремлений и правил поведения, сколько-нибудь расходящихся с общественной рутиной. Несмотря на вихрь революции, потрясшей всю Францию, эта чиновническая чета не чувствовала никакой потребности в обновлении. Напротив, старые боги для нее стали, вероятно, еще милее. По крайней мере мать Конта, по его же собственному свидетельству, была чрезвычайно набожная, преданная католичка. Была ли она действительно религиозна — трудно сказать: в ту пору, как и теперь, и мытарство, и фарисейство — все одинаково называли религиозностью. Это католическое рвение матери находилось, конечно, в прямом противоречии с теми новыми стремлениями, которые скоро обнаружились у юноши Конта, а затем и с тем новым учением, которое он стал проповедовать. Таким образом, при известной неуступчивости и строптивости обоих сторон, разрыв был неизбежен; причем как матери, так и сыну пришлось немало страдать от этих несогласий, как мы увидим несколько ниже. Но впоследствии, когда Конт был увлечен культом женщины и когда католическая нетерпимость казалась ему синонимом глубокой веры, он вполне примирился в своей мысли и в сердце с матерью и считал ее одним из своих трех ангелов-хранителей. К этому именно времени относятся следующие его слова в «Исповедях»: «Нравственные задатки перешли ко мне от моей нежной и пламенной матери. Она всю жизнь свою не знала тех высоких наслаждений сердца, которых вполне заслуживала... Я виноват перед моей бедной Розалией (так звали его мать. — В. Я.), лишая ее сыновних объятий в течение 22 лет». Очень возможно, что свой не терпящий противоречий, неуступчивый и вместе с тем до болезненности чувствительный и самолюбивый нрав Конт действительно унаследовал от матери. Те чувства, которые у матери нашли исход в католическом рвении, у сына вылились в позитивистическом поклонении перед его святой Клотильдой.
Девяти лет Огюст отдан был в лицей в Монпелье интерном. Из католико-роялистской атмосферы родной семьи он попал совсем в другую среду. Любопытно, что уже в этой школе мальчик обнаружил некоторые особенности своего нравственного склада. Он питал отвращение ко всякому внешнему авторитету и регламенту и подчинялся лишь умственному и нравственному превосходству. Эту особенность Конт сохранил до конца дней своих и ее, можно сказать, положил в основание всей своей социальной схемы. Когда мальчику приходилось иметь дело с директором или наставниками, то он оказывался непокорным, пускался в рассуждения, что называется у нас, задирал. С учителями же своими он был, напротив, совсем другой; относился к ним с почтением и великим послушанием. Естественно, что первые преследовали его всячески и наказывали, а вторые отстаивали и защищали. Притом же Огюст был трудолюбив, понятлив и относительно своих познаний всегда оправдывал ожидания учителей. Слабый и болезненный на вид, он держался в стороне от школьных игр, тем не менее товарищи любили его; он всегда готов был выручить товарища: подсказать, помочь тайком и т. п.