I. 2 "Отечество нам Царское Село"
Вильгельм Кюхельбекер пришёл в Лицей с открытой душой, с ясным стремлением как можно больше узнать, с надеждой избрать своё поприще, которое позволит послужить отчизне, помочь своей семье, не поступаясь честью и достоинством, которые уже тогда он ценил превыше всего. Сердце его жаждало дружбы и товарищеского понимания.
Уже первые дни пребывания в Лицее коренным образом изменили жизнь его воспитанников, наполнив её радостной, приподнятой атмосферой. Не только новизна непривычной обстановки, по-своему роскошной и отличной от обстановки других закрытых учебных заведений, но и ощущение значимости их бытия, ставившего пред мальчиками, как перед взрослыми, задачи выработки к себе критического мышления, действенного творческого отношения к жизни, определяли их настроение.
В Лицее сразу же создалась обстановка, способствовавшая развитию политических и художественных наклонностей. Этому содействовало всё: прекрасные дворцы, парки, которые дышали поэзией античного мира, и триумфальные памятники, запечатлевшие отечественную героику.
В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Неуклюжий; вечно занятый своими мыслями, а потому рассеянный; готовый взорваться как порох при малейшей обиде, ему нанесённой; к тому же глуховатый, Кюхля был поначалу предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас вовсе не беззлобных. Он даже с горя пытался утопиться в пруду, но ничего не получилось: его благополучно вытащили, а в лицейском журнале появилась смешная карикатура. Чего только не вытворяли с бедным Вильгельмом - дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а эпиграмм насочиняли - не счесть. Не надо забывать, что в Лицей пришли 12-13 летние мальчики, готовые до упаду хохотать над неловкостью, забавными чертами характера соучеников, даже над их внешностью. Кюхля казался уморительно смешным: невероятно худой, с кривящимся ртом, странной вихляющей походкой, вечно погруженный в чтение или размышление. Издёвки, шуточки, злые и обидные эпиграммы так и сыпались:
Немчин наш гимнами лишь дышит,
И гимнами душа полна. Да кто ж ему-то гимн напишет? А "Гимн глупцам" Карамзина. Или:
Куда мудреное старанье
Достать пример дурных стихов:
Пиши ты Вильмушке посланье
Он отвечать тебе готов.
С первых лицейских дней Кюхельбекер был обуреваем поэтическим вдохновением - стихи его, поначалу неуклюжие, косноязычные, стали известны лицеистам сразу же - осенью 1811 года, ещё раньше Пушкинских.
К 1814 году коллекция лицейской рукописной литературы обогатилась даже целым сборником "кюхельбекериады". У этой тетради называвшейся "Жертва Мому" (греч. олицетворение злословия и насмешки) и объединявшей 21 эпиграмму, были авторитетный составитель и умелый "издатель" Александр Пушкин и Иван Пущин. Обиднее всего казались шутки и насмешки, даже самые доброжелательные, тех, кого он скоро полюбил и в ком увидел близких себе по духу людей - Пушкина, Дельвига, Пущина.
Кюхельбекер был прямодушен и непоколебим во внушённых с детства и укреплённых чтением принципах добра, справедливости и дружбы. Он лучше других лицеистов знал литературу, историю, философию. В оценочном листе Кюхельбекера сплошные отличные оценки (1 балл), только по математике, физике и фехтованию Вильгельм не блистал (его балл был 2-3). Рисование же его не привлекало. Он был необычайно щедр в своей готовности делиться знаниями с друзьями.
Первый отзыв о Кюхельбекере-лицеисте инспектора Пилецкого относится, по-видимому, к 1812 году: "Кюхельбекер (Вильгельм), лютеранского вероисповедания, пятнадцати лет. Способен и весьма прилежен; беспристанно занимаясь чтением и сочинениями, он не радеет о прочем, оттого мало в вещах его порядка и опрятности. Впрочем, он добродушен, искренен с некоторою осторожностью, усерден, склонен к всегдашнему упражнению, избирает себе предметы важные, плавно выражается и странен в обращении. Во всех словах и поступках, особенно в сочинениях его приметны напряжение и высокопарность, часто без приличия. Неуместное внимание происходит, может быть, от глухоты на одно ухо. Раздражённость нервов его требует, чтобы он не слишком занимался, особенно сочинением"(7).
Таким был Вильгельм-лицеист. Он приехал из провинциального немецкого пансиона и, по-видимому, недостаточно знал русский язык. Детская экзальтированность и романтическая мечтательность времён Авинорма превратились в необузданную пылкость чувств (в 1812 году он был полон решимости идти в армию, в 1815 году-такой же решимости жениться) и высокопарную сентиментальность-черты, сделавшие его предметом злых насмешек. Впрочем, все лицейские карикатуры на "Вилю", "Кюхлю", "Клита" носят не столько личный, сколько литературный характер. Высмеиваются длинноты и тяжеловесность стихов, пристрастие Кюхельбекера к гекзаметру, самая гражданственность произведений поэта и даже учёность юноши.
Однако, несмотря на эти насмешки, Вильгельм Кюхельбекер был в числе признанных лицейских поэтов. Его произведения, хотя они и не соответствовали принятым в Лицее нормам, включались во все серьёзные литературные сборники-наряду со стихами Пушкина, Дельвига и Илличевского; с 1815 года Кюхельбекер начинает активно печататься в журналах"Амфион" и "Сын отечества"; барон Модест Корф оставляет любопытное свидетельство об уважении лицеистов к поэтическому творчеству Кюхельбекера и его самобытности, называя его вторым лицейским поэтом после Пушкина, ставя выше Дельвига. Целая серия лицейских дружеских посланий Пушкина и Дельвига к Кюхельбекеру убедительно говорит о высокой оценке его поэзии (6).
В Лицее началось и формирование политических взглядов будущего декабриста.
Грозовой 1812 год нарушил ровное течение жизни Лицея. Отечественная война, пробудившая дремлющие силы народа, как ни какое иное событие, повлияла на воспитанников Лицея, всколыхнув глубокие патриотические чувства. Охваченные желанием защищать Отечество, подростки мечтали быть в рядах ополчения. В этот период лицеисты особенно часто собирались в газетной комнате. Здесь "читались на перерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами, при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили к нам, и научали нас следить за ходом дел"(9). Возможно, что в этой комнате началось зарождение у лицеистов свободного образа мыслей.
В первые годы пребывания в Лицее гражданственность позиции Кюхельбекера не поднимался выше обличения "изверга", "тирана" и "честолюбца" на троне-Наполеона. Александр "Благословенный" традиционно идеализируется. Однако и острота преподавания ряда общественно-политических дисциплин, и общий вольнолюбивый дух, царивший в Лицее, - содействовали зарождению у Кюхельбекера республиканского образа мыслей. Там Кюхельбекер воспринял как реальность поэтические формулы вольнолюбия, характерные для передовой преддекабристской поэзии, - формулы "святого братства" или "дружества", "святых мечтаний", "счастья отчизны" и т. д.
Годы пребывания в Лицее(1811-1817)были для Кюхельбекера целой эпохой, сформировавшей его литературные и политические взгляды и давшей ему тот дружеский литературный круг, который сохранился у него на всю жизнь:
. . . Предстаньте мне, друзья,
Пусть созерцает вас душа моя,
Всех вас, Лицея нашего семья!
Я с вами был когда-то счастлив, молод,
Вы с сердца свеете туман и холод!
Чьи резче всех рисуются черты
Пред взорами моими?
Как перуны Сибирских гроз, его златые струны
Рокочут. . .
Пушкин! Пушкин! Это ты!
Твой образ - свет мне в море темноты.
С лицейских лет и до конца своей жизни Кюхельбекер гордился дружбой Пушкина.
9 июня 1817 года в Лицее прошёл выпускной акт. Вильгельм Кюхельбекер был удостоен серебряной медали. Блестящее будущее открывалось перед ним.
глава2
II. 1 "Счастливый путь!. . С лицейского порога"
Сразу по выходе из Лицея Кюхельбекер поступает в Главный архив Коллегии иностранных дел. Однако служба "по дипломатической части" не привлекала его. Ещё в Лицее Кюхельбекер мечтал об учительстве в провинции. Мечта сбылась: с сентября 1817 года он стал преподавать русскую словесность, но не в провинции, а в самой столице - в средних классах Благородного пансиона при Главном педагогическом институте. Коллегами молодого учителя стали его бывшие лицейские наставники А. И. Галич и А. П. Куницын, а среди учеников оказались младший брат Пушкина - Лев, будущий композитор Михаил Глинка, Сергей Соболевский. Благородный пансион находился на западной окраине города, почти в устье Фонтанки, у Старо-Калинкинского моста.
Кюхельбекер поселился в мезонине главного корпуса пансиона с тремя воспитанниками, одним из которых был М. Глинка. Из окон его комнаты открывался прекрасный вид на Финский залив и Кронштадт. Вечером он приглашал на чай своих учеников. Чаёвничая и любуясь заходящим в море солнцем, они беседовали, восхищаясь учёностью своего любимого наставника.
Увлечённо, с жаром знакомил Кюхельбекер своих питомцев с русской литературой, раскрывая перед ними красоты поэзии Державина, Жуковского, Батюшкова. На уроках он читал новые стихи Пушкина, Дельвига и, конечно, свои произведения.