Жуков рассказывает: “Ответом было молчание, потому что мир перевернулся, произошло, то чего не могло быть”. Горели еще фонари, когда его машина (Сталина), въехала в Кремль – это было рассветное утро, воскресного дня, немцы напали на умеющею отдыхать страну, так что он уже представлял заранее этот урон, но он будет куда больше…
Есть общеизвестная версия что нападение повергло его в шок, что он был в совершенной растерянности, что он сбежал из Кремля на дачу. Дапо журналу посетителей он отсутствовал в своем кабинете. Но после он начинает заниматься своим привычным делом – ищет виновных. Он вызывает посла в Германии – Диконозова: “Вы тертый качан, как же вы смели говорить нам что Гитлер не нападет раньше 42 года”. Молчит Диконозов, он не смеет говорить ему что он говорил, то что все, то что хотел слышать хозяин. Он кричит уже на маршала Кулика: “Надо ему по жопе, этому бездельнику Кулику”. Он находит виноватых. Конечно – это Западный фронт, который не готов к войне, они говорят что не было директивы: “А разве моим часам нужна директива чтобы они шли, разве я должен давать директиву войскам чтобы они были готовы как порох”, - говорит Сталин.
В его кабинете день мешается с ночью. В кабинете сидят молчаливо Молотов, Берия и Маленков и слушают, слушают что он говорит, что он делает. В кабинет вызываются Наркомы, которые выходят от туда бледные, потому что он дает не выполнимые задания. Но они будут выполнять потому что они знают это “или”.
Надо было объявить стране, но он не мог, он еще не знал как ей объявить, какой взять тон, как объявить что он – Бог ошибся. И он посылает Молотова. Но эту речь Молотову он пишет сам. И там последние слова – великие. Он выбрал, нашел их, которые могли стать лозунгом и заклинанием, с которыми будут умирать люди: “…Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!!!”.
Все его приказы: контратаковать, отбросить противника до границы – это только в начале, нанести бомба удары по противнику, а наносить та нечем, авиация взорвана еще на аэродромах. Вскоре он идет в народный комиссариат обороны, берет с собой Молотова, Берию и Маленкова. И привычно начинает кричать:
Ну, как у Минска стабилизировалось положение наконец?
Пока сведений нет, - отвечает кто-то из генералов.
А у вас должны быть сведения, у вас все должно быть как на ладони, вы просто боитесь нам сказать правду…
И тут Жуков прерывает его (у них были похожи характеры) и говорит:
Обстановка на фронтах критическая и там ждут наших приказаний. И тут включается Берия (который понимает настроение хозяина):
Указания можем дать и мы!
Давайте!!!, - Жуков ему в ответ.
И дадим!!!, - разъяренный Берия в ответ. Сталин все понял и сказал:
Не будим им мешать работать, пусть работают.
Вскоре Сталин сказал:
Ленин оставил нам Великое государство, а мы его просрали!!!.
Это подтверждает и Молотов, вспоминая в старости, говорит: “Когда мы ехали на дачу, он сказал одно слово – просрали”.
И уже через три дня он выступает по радио перед народом. Он станет верховнокомандующим, председателем комитета обороны, он будет и наркомом обороны и председателем правительства и генеральным секретарем, он будет все!!! И вот в этой речи он скажет: “Товарищи, граждане, братья и сестры…”. И вот этими словами он начал “Священную войну”, “Отечественную”. Это не рассказ об этой войне - это целая велика тема, это рассказ об этом характере. Я хочу чтоб мы немного поняли этого человека, который столько лет руководил этой страной и которого страна звала отец и учитель.
Когда война кончилась ему на дачу привезли новую карту СССР. И вот он со своей трубкой начал обводить границы: и на Западе - ему границы очень нравятся и на Севере – все хорошо и на Востоке – его все удовлетворяет и Китай и Монголия – ему все подходит и вдруг эта трубка останавливается и он говорит: “А вот Дарданеллы, есть у нас претензии и на Турецкие земли и на Ливию. Я представляю как побледнел Молотов, еще страна лежала в развалинах, еще дымились эти развалины, а он уже думал о дальнейшем, он уже думал о новой войне.
Эта черта этих людей, этих великих диктаторов, очень печальная для их народов. Великие диктаторы, как много там общего, особенно в конце их жизни: Наполеон – безвластный, совершенно одинокий на острове Святой Елены и вот наш в таком могуществе, в такой власти, совершенно одинокий на этой даче, окруженный этими ничтожными соратниками с этими играми, которые описывает дочка: “Подкладывают помидоры под “задницу” Микояну”. И эта смерть, точнее убийство, и угасание вот в этой жалкой “луже” – это же символ!. И это умирание вот на этом диване, с этой рукой грозящей небу!.
В 1961 году его выносили из Мавзолея, наряды милиции оцепили красную площадь и у стены вырыли могилу. Когда отключали приборы, сотрудники милиции плакали, потому что он был как живой, у него росла щетина, они накрыли его до подбородка черной вуалью, оставив только лицо. Потом они переложили его в красный гроб и зарыли. Хотя было приказано закрыть его двумя железобетонными плитами (будь-то боялись что он встанет), но этого естественно не сделали. А зря! Он вернулся! В облаке новых мифов, он вернулся в свою страну. Отец и учитель, прочем он знал что он вернется. Он часто говорил одну фразу: “На мою могилу набросают много мусора, но время безжалостно сметет его”.