Картиной этих отрицательных сторон жизни мелкого чиновника, придумавшего для пополнения своего скудного заработка оригинальный кустарный промысел и специализовавшегося на стихоплетстве, и исчерпываются положительные качества драматического творчества Гнедича. Но и с этой стороны его комедия не чужда искусственности и шаржа. И в этом отношении она еще очень далека от того, чтобы ее можно было признать бытовой комедией. Узко задуманная, она не широко и исполнена. Мелкие интересы приниженных людей не поставлены в ней в перспективу общественной жизни или хотя бы жизни одного определенного круга или класса современников, не разработаны в широкую картину быта одного из классов столичного населения, не продуманы художественным сознанием и не возведены в типичное явление современности. Впрочем, случайность сюжета должна была исключить возможность такого обобщения. В литературном отношении комедия не лишена некоторых достоинств, как и язык ее. Она не растянута, в ней есть движение, написана она хорошим языком. Однако искусственность ее окончания ничем не искупается и отодвигает комедию далеко назад от новой эпохи в драматическом творчестве, которая почувствовалась в некоторой доле реализма ее содержания, в обработанности ее литературной формы и языка. Впрочем, Гнедич не назначал своей комедии для театра и широкой публики. Происхождение и задача комедии весьма скромны: она назначалась для развлечения ограниченного круга друзей Гнедича на домашнем спектакле у Олениных, в подгородной их даче Приютине, в день именин Елизаветы Марковны, супруги А. Н. Оленина, 5 сентября 1815 г. Случайность и спешность составления комедии лишили ее названия.
Гораздо шире и разнообразнее проявилось поэтическое творчество Гнедича. Он писал и самостоятельные стихотворения, и переводные, и заимствованные из Феокрита, Байрона, Мильтона, Шенье, Анакреона, Оссиана. Его поэтическое дарование и изящный вкус, развитой солидным образованием, вылились в искренних, иногда стройных и трогательных стихотворениях. Формы их были так же разнообразны, как разнообразны были мотивы, вызывавшие Гнедича на поэтическое творчество. Он упражнялся во всех родах и видах поэзии, от лирики до сатиры. Но почти во всех произведениях Гнедича заметны отзвуки его личности. Грустный, больной и одинокий, он избрал для своей музы такие сюжеты, которые отвечали бы его внутреннему настроению, где он мог бы выразить то «тайное сетование», которое до конца жизни не оставляло его вместе с физическим недугом. И эти произведения Гнедича дышат чрезвычайною теплотой. Всегда, почти всю свою жизнь одинокий, он превосходно выразил это состояние в одном из своих стихотворений:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Ничьей не ласкаем рукою,
От детства я рос одинок сиротою,
В путь жизни пошел одинок,
Прошел одинок его тощее поле,
На коем, как в знойной Ливийской юдоли,
Не встретились взору ни тень, ни цветок;
Мой путь одинок я кончаю,
И хилую старость встречаю
В домашнем быту одинок;
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Под влиянием глубоких личных переживаний Гнедич написал трогательное и сильное стихотворение «К Провидению». Непритворной грустью дышат в нем следующие стихи:
Я сердце чистое, как жертву для небес,
Хранил любви в груди суровой;
И за годы тоски, страдания и слез
Я ждал любви, как жизни новой;
И что ж? Произнося обет ее святой,
Коварно в грудь мне нож вонзали;
И оттолкнув меня, убитого тоской,
На гроб с улыбкой указали.
Личные переживания дали Гнедичу повод посвятить некоторые свои стихи мотивам общественного значения. В этом случае Гнедич лишь расширял значение опытов собственной жизни и, выходя за рамки индивидуальных горизонтов, становился лириком «гражданских мотивов». И в этих стихотворениях Гнедич обнаружил много наблюдательности, искренности и одушевления. В одном из них читаются такие страстные строки:
Погибни же сей мир, в котором беспрестанно
Невинность попрана, злодейство увенчано;
Где слабость есть порок, а сила — все права!
Где поседевшая в злодействах голова
Бессильного гнетет, невинность поражает
И кровь их на себе порфирой прикрывает!
В числе таких произведений особенно можно назвать «Общежитие», «Перуанец к Испанцу», «Военный гимн греков».
Поэтические произведения свои Гнедич печатал во всех современных ему журналах и альманахах. Его с удовольствием везде принимали, а многое из его произведений с удовольствием и читали. «Теперь редко кто заглядывает в произведения Гнедича, говорит Сушков, хотя и встречаются в его стихотворениях места замечательные по мысли, чувству или отделке. Некоторые из них очень нравились в свое время. Так, например, «Послание Перуанца к Испанцу» наделало много шума. Замечены были и его «Простонародные песни Греков». Теперь он известен только как переводчик Гомеровой Илиады, которую также очень не многие читают и которая остается как бы учебной книгой».
Сам Гнедич намечал широкие задачи своей музе и не ставил ей никаких ограничений какими-либо предвзятыми взглядами, которых не имел. В обращении «К моим стихам», касаясь их тем и посвящая их Дружбе, он говорит:
И если она не найдет в вас ни прелестей слова,
Какими нас Музы из уст их любимцев пленяют,
Ни пламенных чувствий, ни дум тех могучих, какие
Кипят на устах вдохновенных и души народов волнуют:
То — нежная в чувствах, найдет хоть меня в моих песнях,
Души моей слабость, быть может, ее добродетель;
Узнает из них, что в груди моей бьется, быть может,
Не общее сердце; что с юности нежной оно трепетало
При чувстве прекрасном, при помысле важном иль смелом,
Дрожало при имени славы и гордой свободы;
Что, с юности нежной любовию к музам пылая,
Оно сохраняло, во всех коловратностях жизни,
Сей жар, хоть не пламенный; но постоянный и частый;
Что не было видов, что не было мзды, для которых
Душой торговал я; что, бывши не раз искушаем
Могуществом гордым, из опытов вышел я чистым;
Что жертв не курив, возжигаемых идолам мира,
Ни словом одним я бессмертной души не унизил;
Но ежели Дружба найдет в моих песнях нестройных
Хоть слово для сердца, хоть стих, согреваемый чувством;
Но ежели в сих безыскусственных звуках досуга
Услышит тот голос, сердечный язык тот всемирный,
Каким говорит к нам бессмертная матерь-Природа,
Быть может, стихи мои, вас я сберег не к забвенью.
Эту исповедь Гнедич признавал для себя обязательной и еще раз повторил ее в речи, произнесенной в собрании Вольного общества любителей российской словесности. Он говорил: «Сердцем добрый, духом возвышенный и свободный, да не изменяет себе служитель муз ни в каких случаях жизни; да не рабствует перед фортуною и не страшится бедности! Бедность — превосходнейшее училище людей. Если она усевает путь жизни терниями жестокими, то на каждом шагу открывает такие опыты, такие истины, какие не видимы с высоты чертогов. На сем пути человек узнает человека и научается любить его: ибо видит, что большая часть людей — несчастны; на сем пути, привыкая ожидать всего единственно от себя, убогий приобретает мужество и силу души, первые свойства гениев благородных, свойства, чуждые сынов счастия, которые возрастают, как ветви на опорах, слабые чтобы выносить удары бури. Я не говорю, что богатство бесполезно для ума, но что ум не должен раболепствовать фортуне. Если же писателю такое отречение тягостно, да оставит он поприще письмен, да ищет другого пути: их много, чтобы приносить пользу отечеству и заслуживать доброе имя. Фортуна же и меценаты, которых он будет искать, продают благосклонности свои за такие жертвы, которых почти нельзя принесть не на счет своей чести». Подлость для Гнедича была презреннейшим пороком. Хотя он глубоко уважал Ломоносова, но стих: «Нас рабство под твоей державой возвышает», заставил его еще более ценить личную свободу. Гнедич любил и ценил свободу, но свободолюбие его чуждо было крайностей свободомыслия и не касалось предметов священных для человека. Гнедич был глубоко религиозен. Внутреннее чувство он ставил выше всяких умствований. «Так как мы чувствуем Бога и совесть, — рассуждает он, — то и должны им верить: все доводы будут всегда ниже убеждений сего ощущения... В буре бедствий светильник философии гораздо менее успокаивает, чем маленькая лампада перед образом Святой Девы... Строгие, чистые нравы и благочестивая мысль еще более нужны в союзе с музами, чем гений». Гнедич сочинил даже особую для себя молитву, так как чувствовал нужду в такой, «в которой бы душа его находилась в собственных отношениях к Богу». Вместе с тем он любил свое отечество — Россию и так характеризовал себя в послании «Иностранцам — гостям моим»: