В августе 1920-го Унгерн перебазировал свою дивизию из Даурии на запад — в городок Акша, откуда открывался более короткий и прямой путь на Ургу. Однако ненависть к большевизму толкнула его на усиление конфронтации с красными. Барон начал боевые действия против войск советской Дальневосточной республики, но соотношение сил уже тогда было не в его пользу. В начале октября, теснимый численно превосходящим противником, Унгерн с несколькими сотнями всадников растворился в северомонгольских степях (10). За этим кондотьером Гражданской войны шли преступники, которым ни при каком режиме нельзя было надеяться на пощаду, слабовольные, страшившиеся побега, и подобные ему самому конкистадоры Евразии, авантюристы-мечтатели, ласкаемые имперскими ветрами.
Отряд Унгерна материализуется близ Урги, к изумлению засевших в столице Халхи «гаминов» — солдат и офицеров китайской республиканской армии. Последовало два отчаянных штурма, но силы были слишком неравными: скудно экипированной дивизии унгерновцев, насчитывавшей менее 1000 всадников при 4-х орудиях и десятке пулемётов, противостоял 12-тысячный, хорошо вооруженный и снаряженный экспедиционный корпус с мобильной артиллерией и огромными запасами всего, что необходимо для военной кампании: от патронов до продовольствия. Кроме того, под ружьё было поставлено до трех тысяч ополченцев из числа китайских колонистов, живших в Урге (11). Понеся существенные потери, Унгерн отошел в восточную часть Монголии, туда, где уже весной 1920 г. развернулась партизанская борьба с китайскими оккупантами и где располагалось историческое ядро империи Чингисхана...
Под его знамена стекались русские, буряты, монголы — князья со своими воинами и простые скотоводы-араты, буддистские священники и монахи. Даже владыка Тибета — Далай-Лама XIII, объявивший барона борцом за веру (китайцы запретили ламаистские богослужения и арестовали «живого Будду» — ургинского первосвященника и правителя Монголии Богдо-Гэгэна) прислал ему группу своих гвардейцев. Монголы, окружившие Унгерна почётом и поклонением, называли его Цаган-Бурханом, «Богом Войны», и считали воплощением Махакалы — идама, ламаистского божества о шести руках, жестоко карающего врагов «желтой веры».
Пополнив свои полки, демонический барон вернулся к Урге и начал её осаду, несмотря на почти десятикратное превосходство китайцев в живой силе и неисчислимый перевес в оснащённости тяжёлым оружием, другими средствами ведения современных войн. Казалось бы, при таких условиях об успехе нельзя и думать, однако хорошее знание противника спасло барона и его войско. Воспользовавшись ошибками неприятеля, Унгерн провел образцовую кампанию психологической войны по-азиатски и за какие-нибудь два месяца сумел его деморализовать. Главной из ошибок было заключение под стражу Богдо-Гэгэна. Китайские солдаты восприняли его как кощунство и ждали за это кары сверхъестественных сил. Каждую ночь они смотрели на гигантские костры, разжигаемые казаками Унгерна на вершине священной горы Богдо-ула, находившейся к югу от монгольской столицы, полагая, что там приносятся жертвы могущественным духам, которые накажут обидчиков «ургинского Будды». Ламы и лазутчики из лагеря барона распространяли по городу выгодные для него слухи.
Сильным ударом по боевому духу «гаминов» стал визит в Ургу самого Унгерна. В один из солнечных зимних дней он появился посреди осажденной, ощетинившейся штыками, пулеметами и орудийными дулами столицы у дома китайского губернатора Чен И. Приказав одному из слуг держать за повод коня, барон обошёл двор, тщательно его осмотрев, подтянул подпруги и выехал за ворота. Заметив спавшего на посту у тюрьмы китайского часового, он угостил его ударами своего ташура (камышовой трости), растолковал разбуженному солдату, что спать на карауле нельзя и неспешно выехал из города в сторону Богдо-улы (12). Никакой погони «гамины» организовать не успели. Визит барона посчитали знамением, чудом, также как и похищение — опять среди бела дня, на виду у всего города, унгерновскими агентами, бурятами и тибетцами, слепого Богдо-Гэгэна прямо из-под носа целого батальона китайской стражи. После этого один из генералов противника, Го Сунлин, бежал из осажденной Урги, уведя с собой наиболее боеспособную часть гарнизона — трехтысячный отборный кавалерийский корпус.
На рассвете 2 февраля 1921 года Унгерн пошёл на штурм. Китайцы сопротивлялись яростно — так, как могут сопротивляться лишь обреченные, но нападавшие имели успех повсюду. На следующий день «гамины» обратились в повальное бегство. «Безумному барону» достались фантастические трофеи, в том числе — огромное количество золота и серебра из кладовых двух располагавшихся в Урге банков; от Богдо-Гэгэна он получил титулы цин-вана, князя 1-го ранга, и наивысший, ханский, со званием «Возродивший государство великий батор, командующий», а также право носить монгольский халат-курму священного жёлтого цвета (13). После освобождения столицы состоялась коронация Богдо-Гэгэна — яркое, исполненное восточного колорита действо, ставшее триумфом Унгерна и Конной Азиатской дивизии. «Бог войны» фактически стал военным диктатором большей части Халха-Монголии.
Однако война с китайцами была ещё не окончена. Масса республиканских войск и беженцев-колонистов докатилась до монголо-русской границы и вернулась к Урге. На стороне китайцев был численный перевес и четкое понимание того, что лишь победа спасёт их от гибели в голодных зимних пустынях. Тем не менее, в ожесточенном сражении под Чойри-Сумэ и нескольких боях меньшего масштаба войска барона разгромили «гаминов» наголову. Бежать удалось немногим, оккупационная китайская армия перестала существовать. Унгерн опять получил большую военную добычу — винтовки, патроны, артиллерию, несколько тысяч пленных и прочее. После этого в Пекине начали всерьёз опасаться, что барон двинется на штурм китайской столицы: до неё от рубежей Халхи, где остановился Унгерн со своими опьянёнными победами всадниками, оставалось порядка 600 вёрст — несколько дневных переходов. Однако вместо этого в начале апреля барон вернулся в Ургу и приступил к подготовке своего последнего похода — в Советскую Россию, к Байкалу.
Войска Унгерна, составлявшие, по разным оценкам, от четырех–пяти до десяти тысяч семисот пятидесяти сабель и штыков (14), — включая подчиненные ему отряды полковника Казагранди, есаула Кайгородова, атамана Казанцева и другие белопартизанские группы, — выступили в конце мая. С этими ничтожными силами барон бросил вызов огромному государству, режиму, одержавшему победу в Гражданской войне: тотальное превосходство красных его, искавшего подвига и смерти, смущало меньше всего. Унгерн рассчитывал поднять антибольшевистские восстания на Алтае, в верховьях Енисея, в Иркутской губернии, в Забайкалье, надеялся на помощь атамана Семёнова, японской императорской армии.
Однако народ безмолствовал, Семёнов и японцы никакой поддержки наступавшим не оказали. Красная армия вместе с революционными монгольскими частями заняла Ургу и другие важные пункты на территории Халхи, нанесла тяжёлый удар по вторгшимся в Россию отрядам белых. Убедившись в бесперспективности борьбы в Прибайкалье, барон вернулся в Монголию. Но и здесь почва из-под ног «Цаган-Бурхана» уходит: он понимает, что скудные ресурсы страны не позволят ему сколько-нибудь долго сражаться с большевиками. Унгерн решает уйти в Тибет и вместе со своим войском поступить на службу к Далай-Ламе (15). Для него Тибет был хранилищем священного знания, где-то там располагалась легендарная Шамбала, «подземное королевство» Агарти — страна древних магов, из глубины своих пещер правящих миром. Унгерн ощущал себя орудием их вселенской воли...
Однако замысел барона осуществлен не был. Узнав о его намерениях, группа офицеров Азиатской дивизии составила заговор. Ближайший помощник Унгерна, генерал Резухин, был убит, ему самому удалось спастись, но власть над своими полками барон утратил. Возглавившие их заговорщики двинулись на восток, в Маньчжурию, Унгерн же отправился в Монгольский дивизион, единственное подразделение, на преданность которого ещё можно было рассчитывать. Однако монголы, согласно одной из версий произошедших событий, его обезоружили и связали, отдали своему «Цаган-Бурхану» поклоны и оставили его в юрте, а сами умчались в степь. 22 августа связанного барона обнаружил красный разъезд. Конные разведчики доставили Унгерна в штаб советского Экспедиционного корпуса. Затем его переправили в Верхнеудинск, оттуда — в Иркутск, из Иркутска он попал в столицу Сибири — Новониколаевск. Здесь, при огромном стечении публики, 15 сентября состоялся суд. Барон был признан виновным по всем пунктам обвинения и приговорён к смерти. Вечером того же дня стрелковый взвод привел приговор в исполнение (16)...
Личность барона Унгерна сложна и неоднозначна, она (и это не красное словцо) буквально соткана из противоречий. Этот человек родился в культурном центре Европы, но действовал главным образом во Внутренней Азии; противник эмансипации во всех ее видах, целую страну освободил от чужеземного ига; воспитанник европейской военной школы, возрождал стратегию и тактику Чингисхана; питомец цивилизации Запада, мечтал о том, чтобы наводнить его потоками желтых орд. Чистопородный тевтон, он был наделен чертами типического русского самодержца, восточного сатрапа и ясновидца; «последний рыцарь», выходец из Средневековья, отмечен неизгладимым клеймом «железного», XX века; реакционер-монархист, непримиримый борец с Революцией, сам являлся пассионарием — носителем революционной идеи, только с обратным знаком, и поднял восстание против современного мира.