Путьформалистовкхудожественнойпрозеначинаетсяслитературнойигрывихнаучныхстатьях.
Говоряо «литературности»опоязовскойкритики, преждевсегоимеютввидуШкловского18. Именноон «канонизировал»научнуюстатьюкаклитературныйжанр. Первыйпризнак «литературности»: всвоихстатьяхШкловскийговоритнетолькоолитературеилитераторах, ноиосебе: «Номалоликакиефамилиипопадаютсявместе. Вотещеодна: ВикторШкловский»19. ЛичностьШкловского — вцентрестатейШкловского. Здесьможноговоритьобобразефилологавфилологическойстатье, обисследователекакравноправном (аподчасиглавном) героеисследования.
КаждоепредложениевстатьяхШкловского — потенциально — ходвлитературнойигре. Издвухпредложенийможетвырастиигровойэпизод. Возьмем, например, одинизмногочисленныхрискованныхпараллелизмов «Гамбургскогосчета»:
«Фрейдспрашивалсвоихдетей: “Зачемтыушибся?”
ЯспрашиваюАндреяБелого: “Зачемвампонадобиласьантропософия?”»20ЗдесьШкловскийведетмногозначнуюигрусчитателями. Преждевсегоонвыстраиваетуравнение: отношениеШкловский-критик / писательАндрейБелыйравняетсяотношениюврачФрейд / ребенок-пациент. Критиклукавопровоцируетразличныепрочтенияэтогоуравнения: каквыпадпротивАндреяБелого («ушибся» — ошибся), какутверждениевластикритиканадписателем (равнойвластиврачанадпациентом, взрослогонадребенком), наконец, какшутку, никчемунеобязывающую. Эллипсис (отсутствиелогическойсвязкимеждудвумяпредложениями) обеспечиваетШкловскому «алиби»: онневыноситкритическийприговор, аиграет.
Нокактолькочитательвключаетсявигру, следуетпрограммныйтезис — очереднойманифестформализма: «Антропософиянужнабылакакпредлогдляусиленияметафорическогорядаврусскойпрозе»21. Теориявоспринимаетсянафонеигры, игра — нафонетеории. Сталкиваяпротивоположныеэлементы, Шкловскийдержитчитателявнапряженииитакубеждаетеговсвоейправоте; непростоаргументирует — внушает.
Таксоседствонаучногоихудожественногостилейвпределаходнойстатьисоздаетнеобычныйэффект. Воспринимаемыепоконтрастуснаучнымиэлементами, темсильнеехудожественныеэлементывоздействовалиначитателя.
Другимосновополагающимпринципомформалистическойигрыявляетсяобнажениеприема.
ВстатьяхШкловскогоэтотпринципстановитсякомпозиционным. Онипостроенынадемонстративныхотступлениях, подчасэтолирическиеотступления. Оченьважнаименнодемонстративностьэтихотступлений: онидразнят, провоцируютчитателя. Так, вкниге «Розанов», вошедшейвкнигу «Ходконя», Шкловскийпослевводныхтеоретическихрассужденийпрямозаявляет: «ТеперьперейдемкРозановудляновыхотступлений». ЧерездвестраницыШкловскийироническинастаиваетнасвоемприеме, педалируетприем: «Яразрешаюсебе, следуяканонуромана XVIII века, отступление». И, недаваяопомнитьсячитателю, разворачиваетотступлениеоботступлениях (введенноелукавойотбивкой: «Кстати, оботступлениях»22).
Классификацияотступлений, даннаявэтомотступлении, относитсякроману XVIII века — новедьвисследованииШкловскогоречьидетнеоромане XVIII века, аоРозанове. Чемжемотивированоэтоотступление? Этоавтометаописание; говоряо «далековатом»предмете (романахСтернаиФилдинга), Шкловскийобосновываетсобственнуюманеруписьма: «Играяснетерпениемчитателя, авторвсевремянапоминаетемуобоставленномгерое, ноневозвращаетсякнемупослеотступления, исамонапоминаниеслужиттолькодляподновленияожидания»; «Третьярольотступленийсостоитвтом, чтоонислужатдлясозданияконтраста»23.
Какавторыромановотвлекаютсяотсвоихгероев, такиШкловскийотвлекаетсяотпроизведенийиавторов, которымпосвященаегостатья. Онведетпостояннуюигрусчитателем: уходитотзаявленнойтемыивнезапновозвращаетсякней, проводитпараллелипоконтрастуиопять-такипоконтрастувводитвисследовательскиестатьимини-новеллыавтобиографическогосодержания. Таккритикдобиваетсядвойногоэффекта: соднойстороны, убеждаетчитателявверностисвоеготезиса, сдругойстороны, завораживаетеголовкостьюлитературногофокуса, утверждаетсебявкачествегероясобственнойстатьи, книги.
В. В. РозановиВ. Б. Шкловский: подготовкафилологическойпрозы
НеслучайносамыеяркиепримерылитературнойигрыШкловскоговзятыизброшюрыоРозанове. Свой «ходконя», свойпутькхудожественнойпрозеШкловскийсверялстворчествомРозанова, экспериментШкловскогобылпродолжениемэкспериментаРозанова.
ИменновстатьеоРозановефилологформулируетпринципиальныетезисыонастоящемибудущемлитературы, даетсвоисамыесмелыепрогнозы. Местороманадолжензанятьновыйжанр, склеенныйиздневников, писем, газетныхстатейифельетонов. ОбразецтакогожанраШкловскийнаходитв «Опавшихлистьях»Розанова: «Триразбираемыхегокнигипредставляютжанрсовершенноновый, “измену”чрезвычайную. Вэтикнигивошлицелыелитературные, публицистическиестатьи, разбитыеиперебивающиедругдруга, биографияРозанова, сценыизегожизни, фотографическиекарточкиит. д. Этикниги — ненечтосовсембесформенное, таккакмывидимвнихкакое-топостоянствоприемаихсложения. Дляменяэтикнигиявляютсяновымжанром, болеевсегоподобнымроманупародийноготипа, сослабовыраженнойобрамляющейновеллой (главнымсюжетом) ибезкомическойокраски <…> КнигаРозановабылагероическойпопыткойуйтиизлитературы, “сказатьсябезслов, безформы” — икнигавышлапрекрасной, потомучтосоздалановуюлитературу, новуюформу»24.
Чтонамособенноважновэтихположениях? То, чтоонимоглиопределятьивомногомопределилинетольконаучную, ноитворческуюпозициюформалистов. ГоворяоРозанове, Шкловскийформулировалсобственныезадачивлитературе. Онисамхотелпредпринять «героическуюпопыткууйтиизлитературы», «создатьновуюлитературу, новуюформу».
ЭтаформавиделасьШкловскому «подобнойроманупародийноготипа», «жанром-вместо-романа». ИзучаятворчествоРозанова, Шкловскийготовилпочвудляновогожанра — филологическогоромана.
СамРозановпрекрасноотдавалсебеотчетвжанровойновизнесвоих «Опавшихлистьев». Вэтойизобретеннойимформеонвиделприговортрадиционномуроману, тотжанр, которыйдолженсместитьизаменитьроман, всюпредшествующуюлитературу: «Иногдакажется, чтояпреодолеваювсюлитературу. Инеоттого, чтосилен. Но “Господьсомной”. Этотак. Так. Так»25. Розановнеразвозвращалсякмыслиоконцепрежнейлитературы, отом, чтоименновегосочиненияхиположенейпредел: «…иногдакажется, чтовомнепроисходитразложениелитературы, самогосуществаее. И, можетбыть, этоестьмоемировое “emploi” [призвание]… Явновомнеестькакое-тозавершениелитературы, литературности, еесущества, — какпотребностиотразитьивыразить. Большечтожеещевыражать? Паутины, вздохи, последнееуловимое»26.
Чтоещеможно «выразить»? Чтоесть «последнееуловимое»? «Шумитветеринесетлисты…Такижизньвбыстротечномвременисрываетсдушинашейвосклицания, вздохи, полумысли, получувства…»27Собираяэти «полумысли»и «получувства», авторсоздаетновыйжанр (какбы «потусторону»литературы) — «11-уюили 12-уюлитературнуюформу»28, особогородачеловеческийдокумент.
Вэтомдокументевсепроникнутопринципомпротиворечия.
Во-первых, этопротиворечиявотношенияхсимплицитнымчитателем. Вначале «Уединенного»Розановдемонстративноотказываетсяотдиалогасчитателем: «Ах, добрыйчитатель, яужедавнопишу “безчитателя”, — простопотому, чтонравится»29. Авдругойкнигезаявляет: «Будулиячитаем? Ядумаю — вечно. Какаяпричиназабыть? Никакой…Ивечнокого-тоутешу. Ивечнокому-топошепчунаухо…Самоеобыкновенное…Какясиделиковырялвносу. Этовечное…Хорошо»30.
Во-вторых, этопротиворечиемежду «смирением»иписательским «эгоизмом». Соднойстороны, самоуничижение, отказпризнатьзасвоимтворчествомкакое-либозначение, дажекакой-либосмысл: «Чтоэто, неужелиябуду “читаем”?.. <…> Для “самого” — ненадо, и, м. быть, неследует». Ноприэтомв «Опавшихлистьях»всюду — «я»; «я» — вцентре, всесводитсяк «я» (иногдадажесвызовом: «Намнеигрязьхороша, п. ч. это — я»31). Розановборетсяс «я»и «раздувает»его, проклинаетсебяивсеже «всяческидемонстрирует»себя.
В-третьих, этопротиворечиемеждуестественностьюилитературностью. ВкнигахРозановадостигаетсяпределестественности. Вначале «Уединенного»Розановнастаивает: егомысли «“сошли”прямосдуши, безпереработки, безцели, безпреднамеренья — безвсегопостороннего…Просто — “душаживет”…тоесть “жила”, “дохнула”…Сдавнеговременимнеэти “нечаянныевосклицания”почему-тонравились. Собственно, онитекутвнаснепрерывно, ноихнеуспеваешь (нетбумагиподрукой) заносить — иониумирают. Потомнизачтонеприпомнишь. Однакокое-чтояуспевалзаноситьнабумагу. Записанноевсенакапливалось. Ивотярешилэтиопавшиелистьясобрать»32. Созданныйимновыйжанравторпротивопоставляеттрадиционномуроманукакестественнуюформуискусственной.
Новместестемрезультатрозановскогоэксперимента — этокакразпревращение «не-литературы»в «литературу», тотальнаяэстетизациявсего «мимолетного» — случайного, интимного, бытового — всеготого, чтопреждебыло «потусторону»словесности. «Онтащитвпечатьто, чтопечататьбылонепринято», «сделалсяписателемдомозгакостей», «преодолевлитературу, необычайнорасширилвозможностииформылитературы», — таковатенденциярозановскоготворчества, отмеченнаяСинявским33. Розановисампрекраснопонималэтосвоепротиворечиемежду «естественным»и «литературным»: «Литературуячувствуюкакштаны»; «Несулитературукакгробмой, несулитературукакпечальмою, несулитературукакотвращениемое»34.
Носнятьэтоидругиепротиворечияоннехочет: внапряжениипротиворечий «живойжизни» — смыслего «Опавшихлистьев».
ЧтожеинтересуетШкловскоговнаследииРозанова? Чтофилологотмечаетвтом, окомпишет? Чтоберетунего?