11.4. Демографическая политика
В основе промышленно-экономической стратегии Китая лежит концепция ресурсосбержения. Но для того чтобы выйти на уровень материального достатка среднеразвитых стран Европы, о чем объявило китайское руководство, КНР потребуются природные ресурсы еще одной планеты “по имени Земля”. Отсюда и выдвижение тезиса “демографического империализма”. Авторы этого тезиса У.Гогуан и Ван Чжаоцзюнь в книге “Китай после Дэн Сяопина: десять сущностных проблем” пишут, что любой стране мира будет угрожать крах, если хотя бы 10% китайцев устремятся за пределы своей страны. Этот тезис уже реализуется в Сибири и на нашем Дальнем Востоке.
Даже если Пекину удастся ужесточить демографическую политику “одна семья – один ребенок”, то к 2015 г. численность населения КНР возрастет как минимум на 300 млн человек. Примерно на 125–140 млн человек увеличится армия наемных работников.
КНР преодолевает немало серьезных проблем. В частности, по неофициальным данным, почти 1/4 взрослого городского населения – безработные, а это почти 250 млн человек. Такое сложное социальное явление порождает, как правило, настроения эмиграции. Она есть и в Китае: официальная и нелегальная. Китайцы чрезвычайно трудолюбивы, быстро, адаптируются в новой обстановке, легко приспосабливаются даже к экстремальным условиям, неприхотливы в еде, легко переносят жару и холод и т. п. Вот эта уверенность в своих силах, способность жить везде и является одной из немаловажных причин готовности безработного жителя Поднебесной к эмиграции.
По данным экспертов, на территории Российской Федерации, особенно на Дальнем Востоке и в Забайкалье, нелегально проживает около 2 млн китайцев. Они занимаются торговлей, земледелием, заводят семьи и получают вид на жительство. Если называть вещи своими именами, идет тихая, ползучая китаизация приграничных земель России, особенно Приморья. Всего же китайцы с помощью официальных и неофициальных каналов “осваивают” 72 страны мира.
К концу XX в. демографическая нагрузка на китайские части российско-китайских речных бассейнов превышала российскую в 17 раз. Немалая часть китайцев (по российским стандартам) вовлечена в различные формы проникновения на юг Дальнего Востока, Забайкалья, Сибири, а также на территории Казахстана и Киргизии, куда также активно проникают китайские казахи и киргизы. Не сняли китайцы и своих претензий в отношении Горно-Бадахшанской области в Таджикистане. /с. 371/
Политика “демографического империализма”, т.е. усиливающиеся миграционные процессы из Китая, могут повлиять и на умы среднеазиатских республик.
Если учесть, что население Средней Азии удваивается через каждые 23–25 лет, а его расселение жестко ограничено пустынями и высокогорными территориями, то не исключено, что внимание узбеков, казахов, киргизов, как и китайцев, может быть привлечено к жизненным пространствам Алтая, Сибири. Пока же в Средней Азии идет борьба за перераспределение сфер национального влияния и пересмотр нарезанных в начале 1920-х гг. границ. Так, Ферганская долина после ликвидации СССР превратилась в объект острых территориальных разногласий между Узбекистаном, Киргизией и Таджикистаном.
Сейчас таких территориальных споров между тремя бывшими советскими республиками более десятка. Они принесли уже кровь и трагедии для тысяч людей. Эти военные конфликты “выдавливают” в основном русское население (но не только русское) в Россию. Но в этно-территориальные конфликты, происходящие в Средней Азии, Казахстане, Киргизии, могут вмешаться не только этнические казахи и киргизы Китая, но и уйгуры, монголы, тибетцы, проживающие на северо-западе КНР, во Внутренней Монголии. Что касается Внешней Монголии, то территория ей не нужна, жизненного пространства населению хватает, но подпирает с юга могучий сосед – Китай. Куда пойдет его экспансия? В Улан-Баторе этого не знают, как не знают и в Москве.
11.5. Сущность геополитики Китая
На протяжении столетий геополитика Китая носила двойственный характер. Это обусловлено тем, что, с одной стороны, “Срединное царство” принадлежало к Rimland, “береговой зоне” Тихого океана, а с другой – Китай никогда не был талассократическим государством, так как всегда ориентировался на континентальные архетипы. Само историческое название Китая – “Срединное царство” – говорит о его теллурократических устремлениях.
С начала XIX в. Поднебесная постепенно превращается в полуколонию Запада (преимущественно Великобритании). Поэтому вплоть до 3 октября 1949 г. (победа народа под руководством коммунистов над Гоминьданом) геополитика Китая была в своей основе атланти-стская. Китай выступал в качестве евразийской береговой базы Запада. После победы над Гоминьданом и провозглашения Китайской Народной Республики в течение десяти лет Китай шел в русле просоветской – евразийской по сути – политики. Затем КНР исповедовала идеологию автаркии – опоры на собственные силы. /с. 372/
После смерти Мао Цзедуна КНР с конца 1970-х гг. вновь стала входить в русло атлантистской геополитики. Это было обусловлено прагматической философией Дэн Сяопина (отца китайских реформ) и его сторонников. Больше дивидендов получал Китай от контактов с Западом, нежели с СССР, а теперь с Россией: во-первых, на Западе – деньги, кредиты, технологии, необходимые для индустриального развития КНР: во-вторых, пекинское руководство смотрело в XXI в. – население Китая к середине будущего тысячелетия перевалит за 1,5 млрд человек, значит, нужны новые территории, а они есть только на Севере и Дальнем Востоке. Следовательно, дружба с СССР, а сейчас с Россией связывает свободу геополитических действий Китая в Монголии, Забайкалье, в Казахстане и на Дальнем Востоке. Отсюда можно сделать вполне обоснованный вывод, что Китай опасен для России и как геополитическая база атлан-тизма, и как огромный инкубатор по производству людских ресурсов (общеизвестно, что Китай – страна самой высокой в мире демографической плотности).
Вашингтон очень хочет сделать Пекин своим союзником. В свое время была опубликована статья К. Либерталя “Стал ли Китай нашим союзником?”, где, в частности, говорится, что американские отношения с Китаем значительно улучшились по сравнению с теми временами, когда администрация Буша вступила в Белый дом, объявивши Китай “стратегическим конкурентом”. Ныне, по мнению автора, признаки серьезного сотрудничества налицо повсюду. Например, Китай сотрудничает с США в глобальных усилиях борьбы с терроризмом.
Однако не все так оптимистично, как утверждает американский журналист. Что мешает укреплению отношений Китая с США? А прежде всего авантюристическая политика Вашингтона в Персидском заливе (Пекин страшится повышения цен на нефть), а также отношения США и КНДР. Кроме того, китайские военные “весьма подозрительны к недавнему наращиванию военной мощи в соседствующих с КНР районах, усилению военных контактов США с Тайванем и продаже ему оружия”11.
Создается впечатление, что главная целевая установка Китая на настоящем этапе – избежать ввязывания в какое бы то ни было подобие “холодной войны” с США, выигрывать время как для всемирного укрепления собственной экономики, так и для формирования надежного геополитического тыла: преимущественно в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. /с. 373/
Показательно, что после демонстрации укрепления китайско-американских связей одним из основных направлений дипломатической активности Китая были страны АСЕАН. Тут при действенном участии КНР разворачиваются работы по внушительным проектам строительства Трансазиатского газопровода, Паназиатской железной дороги, по Программе освоения зоны р. Меконг. Китай подписал соглашения о сотрудничестве в финансовой сфере с Малайзией, о предоставлении кредитов Индонезии.
Объем торговли Китая со странами АСЕАН растет ежегодно. Предполагается завершить в 10-летний срок процесс формирования совместной зоны свободной торговли Китая и АСЕАН. В речах официальных лиц, уже муссируется идея о создании “азиатской валюты” наподобие евро, основой для чего послужил бы, разумеется, китайский юань.
Вопросы субрегионального экономического сотрудничества в бассейне р. Меконг активно обсуждались и осенью 2003 г. Не замаячила ли впереди перспектива формирования чего-то подобного “Восточно-Азиатскому СЭВу” масштабному экономическому союзу, который помог бы обеспечить Востоку экономическую базу в противостоянии хищническому натиску Запада? “Антитеррористическая война”, развернутая Соединенными Штатами, их авантюрная ближневосточная политика, агрессивный курс по отношению к мифической “оси зла” как нельзя лучше благоприятствуют вызреванию такой тенденции.
“Восточно-Азиатский СЭВ” (или нечто в этом духе) явился бы надежным геополитическим тылом Китая, послужил бы ему страховкой на случай опасных боев при вовлечении в мировую глобализацию, руководимую Соединенными Штатами.
11.6. Интеграция в “Большой Китай”
В XXI в. Китай вступил с грузом проблем в демографической, социальной, экологической и геополитической областях. И он прилагает все силы, чтобы решить эти проблемы. Поэтому к геостратегии Ктая присматривается не только Россия, но и страны Азиатско-Тихоокеанского региона, США, государства Западной и Восточной Европы, Ближнего и Среднего Востока и т. д.
По мнению большинства историков и политологов, Азиатско-Тихоокеанский регион в XXI в. приобретет еще более важное геополитическое значение. Он превратился в одно из главных геополитических, экономических звеньев в мировой системе отношений. Экономика Китая, Тайваня, Малайзии, Филиппин, Таиланда в 1990-х гг. росла самыми высокими темпами в мире. Во многом это /с. 374/ было достигнуто благодаря созданию Азиатско-Тихоокеанского экономического сообщества.