Есть все признаки по формированию “Большого Китая”, или Китайского общего рынка, куда войдут Китай, Тайвань, Сянган (Гонконг), Аомэнь (Макао), Сингапур. На общей национальной и культурной базе между этими странами и территориями складываются и упрочиваются тесные производственно-экономические связи, образуя костяк “Большого Китая”. Конкурируя между собой, субъекты – элементы потенциального “Большого Китая” – идут по пути тесной интеграции. Согласно прогнозу Мирового банка, в начале XXI в. частный импорт Китая вместе с Гонконгом (Сянганом) и Тайванем составит около 650 млрд долл. против 530 млрд Японии. В это же время ВВП “Большого Китая” достигнет почти 10 трлн долл., а США – 9,7 трлн.
Итак, в перспективе в первой половине XXI в. на мировую арену может выйти мощнейшая мировая супердержава с четвертью населения земного шара, расположенная на стратегически важном геополитическом пространстве. Она сможет регулировать жизнь не только этносов, проживающих на территории “Большого Китая”, но и многочисленных китайских общин, разбросанных по всему миру.
Сейчас в АТР переплетаются интересы многих государств, в первую очередь промышленно и финансово развитых, включая и Россию, имеющую с Китаем 4000-километровую границу.
Таким образом, “Большой Китай” может в XXI в. стать объективной реальностью. По своим макроэкономическим показателям это геополитическое объединение уже сейчас значительно превосходит Германию, Францию, Италию и Великобританию, вместе взятые в число важнейших макроэкономических показателей журнал “Asiaweek” включает экспорт, валютные резервы без золотого запаса, баланс текущих операций, объем операций на фондовых биржах). Для сравнения можно сказать, что показатели по экспорту России и потенциальных членов “Большого Китая” соотносятся как 1:14, а по валютным резервам – как 1:55.
Можно утверждать, что в результате бурных экономических и политических процессов в АТР сложилась принципиально новая геополитическая обстановка, которая очень благоприятна для создания “Большого Китая”. Китай в XXI в. в отличие от нынешней России сосредоточен на самом себе. Его внешняя политика имеет подчиненное значение по отношению к внутренней, направленной на экономическую и социальную трансформацию страны. Но в условиях зависимости Пекина от внешних инвесторов и кредиторов, а также в силу потенциальной возможности создания структуры, аккумулирующей силы коалиции, направленной на сдерживание китайской /с. 375/ мощи, Китай может вести свою сложную комбинационную игру. И в этих условиях политика добрососедства для Китая – не благотворительность, не жест доброй воли, а объективная необходимость.
Внешняя политика “Срединного царства” в конце XX в. была направлена на стратегический выигрыш времени для создания экономической и военной мощи, для превращения Китая в мировую сверхдержаву, коей он станет к 2030–2040 гг. И осуществляться это будет за счет присоединения (вслед за Гонконгом) Макао, а самое главное – Тайваня и других островов типа Спратли с огромными морскими шельфами. На острова в Южно-Китайском море КНР предъявляет особые права, хотя не меньше прав на спорные острова имеется у Вьетнама, Японии и других приморских государств. Геостратегической целью Китая станет достижение преобладающего влияния в Азиатско-Тихоокеанском регионе: от Филиппин и Индонезии до Бирмы.
На Севере внешняя политика Китая держит в поле зрения Монголию и Россию. КНР станет активно добиваться фактического признания “особых отношений” с Монголией, т.е. присоединения более 1,5 млн км2 территории с населением чуть менее 2 млн человек. Это станет возможным, если Китай заставит своих соседей отказаться от участия в антикитайских коалициях, признать его ведущую роль в регионе. Одной из его конечных целей является проведение другими странами торгово-инвестиционной политики в пользу Поднебесной.
Эта цель выступает как средство достижения глобальной цели -превращения Китая в супердержаву, способную бросить вызов не только США и Западу в целом, но даже коалиции ныне самых могущественных стран. Нет оснований утверждать, что для достижения своих целей Пекин прибегнет к военной силе. Он будет стремиться не вступать в открытую борьбу, а подавлять волю других стран своей мощью (демографической, экономической, военной), разделять потенциальных конкурентов, не вступая в связывающие его действия союзы, отдавая тем самым приоритет коренным интересам Китая, а не мирового сообщества.
11.7. Перспективы российско-китайских взаимоотношений
Еще в начале 1960-х гг., когда обострились советско-китайские отношения, Председатель ЦК КПК Мао Цзедун заявил, что четыре тысячи лет тому назад, когда в Китае уже была письменность, варвары, населяющие территорию нынешней России, еще ходили в звериных шкурах. В этом заявлении, как в зеркале, отражается /с. 376/ великоханский шовинизм китайцев, обусловленный замкнутой расово-культурной спецификой. Это высокомерие китайцы демонстрируют везде, во всех уголках земного шара, где бы они ни поселились. И те страшные погромы китайских кварталов, что произошли в 1998–1999 гг. в Индонезии, – месть не только за нещадную эксплуатацию индонезийцев со стороны хуацяо (этнических китайцев), но и за их снобистское поведение.
Эти и другие факты позволяют с определенной долей осторожности сделать вывод, что Китай является потенциальным геополитическим противником России на Дальнем Востоке. Наши ученые, специалисты по Китаю, и геополитики предлагают разные варианты решения этой проблемы. Например, А. Дугин считает, что “геополитическая задача России в отношении самого восточного сектора своего “внутреннего” южного пояса заключается в том, чтобы максимально расширить зону своего влияния к югу, создав как можно более широкую пограничную зону”. Применительно к Китаю, по его мнению, “речь идет о силовом позиционном геополитическом давлении, о провокации территориальной дезинтеграции, дроблении, политико-административном переделе государства”12.
А. Дугин полагает, что необходимо установить более тесные отношения с Синьцзянем (Северо-Западный Китай) территорией, имеющей долгую историю политической автономии и населенную уйгурами – тюркским этносом, исповедующим ислам. Китайцы контролируют эту провинцию, часто применяя военную силу, подавляют все попытки населения региона отстоять религиозную и этническую автономию. “Южнее Синьцзяня, – пишет автор, – простирается Кунь Лунь и Тибет... отдельная страна с особым населением, специфической религией, древнейшими политическими и этническими традициями. Власть Пекина здесь... основана на прямом насилии, как и в Синьцзяне”13. И Россия, по его мнению, геополитически прямо заинтересована в активной поддержке сепаратизма и начале антикитайской национально-освободительной борьбы во всей этой области. В будущем данные территории должны вписаться в евразийскую континентальную федерацию, так как их с атлан-тизмом не связывает ни география, ни история. Кроме того, “без Синьцзяна и Тибета потенциальный геополитический прорыв Китая в Казахстан и Западную Сибирь становится невозможным”.
Другой подход к российско-китайским взаимоотношениям сформулировал А. В. Митрофанов, специализирующийся по вопросам геополитики. “Антиамериканизм, – считает он, – это основа /с. 377/ сближения Китая и России, так как нам следует крепить фронт против лицемерного и беспощадного агрессора, коим являются США”14. Автор полагает, что установление общей стратегии развития России и Китая на мировой арене способно прервать длительную гегемонию в АТР США с их военной мощью, подкрепляемой экономическим потенциалом политически пораженной Японии.
Какие шаги, по мысли А.В. Митрофанова, должна предпринять Россия? Она “должна всемерно способствовать росту военной мощи Китая на основе широкомасштабных продаж российской военной техники”15. Тезис довольно спорный. Но автор идет еще дальше. Он пишет: “Россия должна снять все территориальные препятствия (?) для расширения Китая на Запад. Поддерживая непререкаемый суверенитет Китая над Синьцзян-Уйгурским автономным районом, Россия должна способствовать восстановлению суверенитета КНР над всем Туркестаном (?), включая Южный Казахстан... это изменит геополитическую обстановку в регионе в лучшую сторону... Россия получит надежную базу для развития собственных коммуникаций на Юг через территорию стабильного Великого Китая”16.
Развивая этот тезис далее, автор полагает, что подвижка границ Китая далеко на Запад всецело в интересах России. В этом случае ракетно-ядерные силы Китая получат возможность накрывать все интересные для блока России и Китая цели на территории Западной Европы, включая Лондон и Осло. Восточная граница Западной Европы соприкоснется с границей Китая на территории Турции. Это будет лучшим средством отрезвления для атлантических демагогов, одурманенных собственным величием и паническим страхом за Западную Европу.
А далее автор озвучивает идеи умиротворения, которые усыпляюще действовали на умы народов Европы в 1937–1938 гг.: “Приобретение Монголии (Китаем), так же как и дружественная уступка российских прав на недвижимость в Маньчжурии в 1954 г., придает чувство успокоенности и умиротворения Китаю относительно его северных границ. Россия должна добиваться смягчения позиции Пекина по Тайваню с целью установления между ним и Россией крупномасштабных экономических и культурных отношений”17.
Как гласит русская поговорка: “Гладко было на бумаге, но забыли про овраги”. Конечно, неплохо бы спросить у самих китайцев, какой из почти взаимоисключающих геополитических проектов им больше по душе? /с. 378/
Митрофанов, конечно, прав в формулировке целей российско-китайского союза. Безусловно, экономическая целесообразность сближения России и Китая создает хорошую основу для политического и этнического союза. Более тесное сотрудничество может быть в военной области, при разработке и переработке сырья, энергоносителей, в аэрокосмической сфере, в обрабатывающей, машиностроительной, химической и других отраслях промышленности.