Наконец, отметим, что в развивающихся странах на сельское хозяйство ложится трудная задача «поддерживать» относительно избыточное население, пока его не смогут вобрать в себя другие подразделения экономики. В историческом прошлом такая задача не была актуальной для шедших по пути индустриализации государств Европы (и США) ввиду другой демографической ситуации и — главное — высокой трудоинтенсивности промышленности в тот период. Современные же ее отрасли характеризуются капиталоемкостью и вносят скромный вклад в решение проблемы занятости.
Богатство функций, выполняемых сельским хозяйством, предъявляет к отрасли сложные многогранные требования, тем более, что речь не сводится лишь к экономической стороне дела. В агропроизводстве всегда присутствует и естественно-исторический аспект, связанный с непосредственным использованием природных ресурсов, необходимостью поддержания экологического равновесия в окружающей среде и сохраняющейся сильной зависимостью конечных результатов от климатических условий и стихийных факторов. В полной мере оценить эту ипостась сельского хозяйства можно при знании основных закономерностей того длительного пути развития, которым прошли отрасль и аграрное общество в целом.
Вопросы
1. В чем заключаются глобальные сдвиги в занятости населения по отраслям на протяжении XIX—XX вв.?
2. Каковы в этом отношении различия между промышленно развитыми и развивающимися странами?
3. Что обусловливает интеграцию сельского хозяйства с другими отраслями экономики?
4. Какие основные хозяйственные задачи выполняет агропроизводство?
Историческая география мирового сельского хозяйства: локальные цивилизации
Агрикультурные основы цивилизационного процесса. Сельскохозяйственной деятельностью человечество занимается примерно 10 тыс. лет, или на протяжении всего лишь 1—2% своей истории. Однако именно зарождение земледелия позволило людям сделать решающий шаг в своем культурном и экономическом развитии. Господствовавшее до этого присваивающее хозяйство, которое включало собирательство, охоту и рыбную ловлю, определяло их сильнейшую зависимость от природы и не допускало той территориальной концентрации населения, что в состоянии обеспечить становление и прогресс цивилизации. Более того, само это население, не располагая надежной и устойчивой продовольственной основой, росло исключительно медленными темпами — меньше, чем на 0,01% в год. Голод был частым явлением, что также сказывалось на его численности.
Поэтому не случайно тот перелом в жизни человечества, который произошел с переходом к производящему хозяйству, получил в науке название «неолитической» (или аграрной) революции, а сам человек, согласно неуважительной по отношению к нашим предкам, но широко распространенной терминологии, из дикаря стал варваром. Этот длительный и очень постепенный, несмотря на революционное содержание, процесс по своей многосторонней значимости не имеет аналогов в общественной истории. Благодаря ему людские группы, которые ранее выступали только как верхнее звено биоценозов, превратились одновременно в силу, противостоящую природе. Приспособление к естественным ландшафтам сменяется все более целенаправленным воздействием на них, что постепенно, но неуклонно преобразовывало лик поверхности Земли.
Земледелие возникло, согласно достаточно общепризнанным концепциям, на базе собирательства. При заготовках семян и плодов диких съедобных растений какая-то их часть по разным причинам оказывалась невостребованной и давала всходы близ стойбищ. А далее в дело вступал бессознательный отбор. В пользу данной научной конструкции, подтверждаемой все новыми палеоэтноботаническими исследованиями, свидетельствует и то обстоятельство, что многие сельскохозяйственные растения, особенно в тропическом поясе (например, масличная и саговая пальмы), часто поныне встречаются по соседству с жильем и на обрабатываемых участках, и в форме полукультурных насаждений, и в дикорастущем виде.
Дискуссии вызывает другой вопрос: о территориальном очаге или очагах первоначального появления земледелия. Некоторые ученые во главе с английским археологом Г.Чайлдом, автором термина «неолитическая революция», придерживаются принципа моноцентризма и полагают, что наиболее благоприятные предпосылки для становления агрикультуры имелись в Юго-Западной Азии; именно там на естественно орошаемых речными разливами долинных землях были одомашнены такие важнейшие зерновые, как пшеница и ячмень, и некоторые зернобобовые. Другие сторонники моноцентризма, и в их числе видный американский географ К.Сауер, считали, что территории подобного рода сильно страдали от засух и наводнений, и поэтому ареалами возникновения земледелия могли быть скорее богатые влагой возвышенные районы Юго-Восточной Азии с их сильной дифференциацией в агроприродном отношении. В обоих случаях при данном подходе решающим фактором в ходе земледельческого освоения планеты оказывается глобальный процесс диффузии нововведений, и имеются основания говорить о формировании мировой хозяйственной системы еще в глубокой древности. Именно последнее обстоятельство вызывает скепсис в свете бесспорной в дальнейшем культурной изоляции ряда регионов.
Иной позиции придерживался замечательный российский географ и биолог Н.И.Вавилов, согласно взглядам которого на Земле насчитывается семь основных очагов происхождения культурных растений, ставших древнейшими земледельческими областями. В этом процессе начальное преимущество получили горные территории ввиду многообразия и пестроты их ландшафтов. Развитие и конкретизация вавиловских идей привели к выделению новых очагов и подобластей, что, казалось бы, лишь подтверждает теорию. Однако географическая картина стала в итоге слишком дробной и породила не лишенные основания сомнения: обязательно ли агрикультура была привязана при своем возникновении к немногим центрам или же речь идет о панойкуменном явлении, практически непрерывном для всей обжитой тогда части земного шара?
Заметим, что многообразие культурных видов флоры, привязанных, согласно археологическим находкам, к тому или другому району в далеком прошлом, не может служить исчерпывающим свидетельством древности его земледельческой истории. Ибо нельзя исключать миграционные движения и сопутствующий им перенос и передачу трудовых навыков жителям других областей и регионов, что открывало перспективы для окультуривания новых растений и отказа от привнесенных, если их возделывание не приносило должной отдачи.
Мобильность населения резко усилилась с возникновением скотоводства, зародившегося, согласно современным взглядам, в рамках земледельческого хозяйства, приобретшего тем самым комплексный характер. Дальнейшим принципиальным этапом стало обособление пастушества, которое, например, в Западной и Центральной Азии датируют обычно концом II—началом I тысячелетия до н.э., т.е. эпохой раннего железа. Это было новое крупное общественное разделение труда, приобретшее отчетливо выраженный географический аспект. Пастушество, переросшее в кочевничество, позволяло заметно расширить кормовую базу для численно возросших стад и потому получало стимулы к пространственному распространению, прежде всего при засухах и общей аридизации климата.
Доместикация животных — искусство более высокое, чем окультуривание растений, поскольку эта победа человеческого ума и воли над менее послушным исходным материалом. Причем, если овцу или корову, чтобы они служили людям, достаточно было приручить, то верблюд и лошадь требуют не только приручения, но и обучения. Подвижность кочевников, связанная с появлением новых средств передвижения, многократно сократила время на преодоление расстояния между различными этническими и общественными группами, открыла дополнительные возможности для культурных контактов и обмена товарами, в том числе с оседлым земледельческим населением. Обладание скотом стало служить символом богатства, показателем социального положения личности и формой накопления. Произошедшее углубление общественного разделения труда привело к тому, что через Азию, где этот процесс нашел свое наиболее яркое воплощение, на протяжении многих веков проходила одна из магистральных линий развития человечества.
Кочевое хозяйство, обнаружившее на обширных безлесных пространствах высокую экономическую эффективность, оказалось слишком «вписанным» в естественное окружение. Отсюда подверженность всем нюансам внутригодовых и многолетних ритмов. Опора на одну отрасль, которая полностью базируется на производительных силах природы, определила наличие у кочевых обществ единых закономерностей, прослеживаемых через века в разных географических областях. Творческое воздействие номадов на ландшафт оказалось весьма ограниченным, ибо они не пошли дальше разведения архаичными методами домашнего скота, его содержания на неокультуренных пастбищах и организации водопоев.
Поэтому надежную основу роста цивилизации, включившего в себя становление мирохозяйственной системы, составили земледельческие общества, более гибкие в своих требованиях к природным условиям и обладавшие лучшими адаптационными возможностями для развития, в частности, на путях интенсификации агропроизводства. Возможно, что именно на посылке, что человечество на каждом кардинальном витке истории обращается к более интенсивным формам хозяйствования, возникла концепция единой траектории аграрной эволюции. Речь идет о теории «трех стадий»: собирательство—пастушество—земледелие, которая в мировоззренческом плане сложилась под явным влиянием учения Дарвина.