| «В качестве примера необычайно длинных слов, встречающихся в русском языке, наш спутник привёл слово «защищающихся», которое, если его записать английскими буквами, выглядит так: zashtsheeshtshayoushtsheekhsya». |
В Петербурге Льюис Кэрролл, по его словам, открыл немало удивительного:
| «Неподалёку от Адмиралтейства стоит великолепная конная статуя Петра Великого... Лошадь поднялась на дыбы, а у её задней ноги извивается змея, на которую, как мне кажется, лошадь наступила. Если бы этот памятник был воздвигнут в Берлине, то Пётр, несомненно, был бы самым деятельным образом вовлечён в убийство чудовища. Здесь же он не обращает на змею никакого внимания: «правило умерщвления» в России не действует. Мы обнаружили также две гигантские фигуры львов, бывших до такой степени трогательно ручными, что каждый из них, как котёнок, катил перед собой большой шар». |
После Петербурга последовали Москва, затем знаменитая Нижегородская ярмарка, опять Москва, Троице-Сергиева лавра. И снова звучит голос наблюдателя-парадоксалиста:
| «Во второй половине дня мы посетили дворец митрополита и были представлены епископом Леонидом главе Русской Православной Церкви митрополиту Филарету. Митрополит мог говорить только по-русски, поэтому беседа между ним и Лиддоном (весьма интересная и продолжавшаяся более часа) велась чрезвычайно оригинальным способом. Митрополит произносил фразу по-русски, епископ переводил её на английский язык, затем Лиддон отвечал по-французски, а епископ переводил его ответ на русский язык для митрополита. Таким образом, разговор двух людей вёлся на трёх языках!» |
Переезжая из города в город, Кэрролл оставался всё тем же чудаком, находясь как бы в центре магического круга и расцвечивая необычайными узорами своего восприятия то, что ускользало от внимания всех остальных людей. Выражаясь языком Королевы из Зазеркалья, можно сказать, что «его бега хватало только на то, чтобы оставаться на прежнем месте; чтобы попасть в другое место, нужно было бежать вдвое быстрее». В нелинейном мире это нормально.
Льюис Кэрролл был крайне педантичен и консервативен (в том числе и в методах обучения — он преподавал классическую геометрию «по Евклиду»). Дав обет безбрачия, что требовалось для принятия духовного сана, обязательного для членов колледжа Крайст Чёрч, он тратил всё своё душевное тепло на детей. С ними автор «Алисы» всегда чувствовал себя в Стране Чудес, с ними ему было легко и хорошо. И это несмотря на то, что он страдал болезненной застенчивостью и, кроме того, заикался. Именно дети служили для него неиссякаемым источником вдохновения, для них он выдумывал разные истории и задачи, например такую: «Кошка съедает мышку за 1 минуту, за сколько минут кошка съест 6106 мышек?» (Ответ: Не скоро, скорее мышки съедят кошку.)
Одной из своих юных приятельниц Эдит Рике (эта девушка стала впоследствии вычислителем в обсерватории) Кэрролл посвятил книжку «История с узелками». Для детей он написал сказку «Охота на Снарка» (to snark — рычать, Snark — «рычун»)3, в подзаголовке которой стоит «Агония в пяти приступах»: несколько героев охотятся на Снарка, некое несуществующее чудовище, но в конце выясняется, что они охотятся не на Снарка, а на Буджума — другое несуществующее чудовище. (Кстати, сейчас это словечко вошло в лексикон физиков — буджумом называют топологический дефект векторного поля, характеризующего, скажем, поток сверхтекучей жидкости.) Парадоксы, парадоксы...
Замкнутый и чопорный со взрослыми, Кэрролл писал детям письма-сказки, письма-поэмы. Впрочем, Винни Пух легко распознал бы в некоторых из них письма-«ворчалки», письма-«дразнилки» и т.д. В письме к одной девочке от 30 ноября 1879 г. Льюис Кэрролл писал: «...Я был очень занят — мне пришлось отправлять пачки, почти полные тележки писем. Это занятие настолько утомило меня, что я стал ложиться спать через минуту после того, как вставал, а иногда даже за минуту до того, как вставал! Слышала ли ты, чтобы кто-нибудь уставал до такой степени?»
Софистика? А может быть, просто нелинейная логика? Во всяком случае, у него были все основания для усталости: журналы, куда Кэрролл заносил краткое содержание любого полученного или отправленного им письма, содержали почти сто тысяч таких рефератов.
Надеюсь, теперь всем ясно, что стилистические особенности и пространственно-временные характеристики жизни и творчества Льюиса Кэрролла позволяют рассматривать его как нелинейную и неравновесную систему с чётко выраженными аттракторами в области парадоксов, абсурда и любви к детям. Нужно подчеркнуть, что переходы из области притяжения одного аттрактора к другому не сопровождаются у него катастрофами и бифуркациями, а происходят плавно.
Много ещё можно было бы рассказывать о не укладывающемся в обычную логику явлении по имени Льюис Кэрролл, но, остановившись, мы всегда вправе повторить за Шехерезадой: «Эта история — ничто по сравнению с той, которую мы расскажем в следующий раз».
Примечания Н.М. Демуровой
1. Выражение К.И. Чуковского. См. его книгу «От двух до пяти».
2. Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье (Перевод В. Азова. Стихи Т.Л. Щепкиной-Куперник). М.–Пг., 1924. с. 16–17. (Существуют и современные переиздания.)
3. Ю.А. здесь использует вариант перевода, предложенный одним из толкователей поэмы Кэрролла. Слова «Snark», которым Кэрролл обозначает своего загадочного персонажа, не было в английском языке до его появления. Теперь оно вошло в словари со ссылкой на Кэрролла.