Грачев В. Н.
В 1833 г. царь Николай I (1826-1855) высказал А. Львову пожелание о создании русского народного гимна. Обстоятельства его появления до сих пор существуют в двух версиях. Согласно первой из них, императором был объявлен конкурс на создание лучшего варианта гимна, в котором приняли участие М. Глинка, М. Виельгорский и А. Львов. Музыка М. Глинки («Патриотическая песнь») якобы показалась царю слишком светской, М. Виельгорского — недостаточно яркой, и предпочтение было отдано сочинению А. Львова. Согласно другим мнениям, никакого конкурса не было, и А. Львов сочинил музыку, согласно персональному пожеланию императора Николая Павловича.
По-видимому, истина находится где-то посредине между этими двумя версиями. История не сохранила следы официального конкурса. Так что, вероятно, официально император действительно его не объявлял. Но он должен был учитывать возможность того, что у А. Львова необходимый гимн мог и не получиться. Тогда пришлось бы искать альтернативу... Для этого нужен был конкурс. Но негласный, что позволяло благородному и деликатному государю избежать ситуации с появлением «официальных неудачников» в среде лучших представителей русского дворянства. Поэтому стоит прислушаться к свидетельству Е.Н. Львовой (мачехи А. Львова), которая оставила письменное свидетельство о проведении закрытого конкурса в царской семье. «О музыке «Боже, Царя храни» ни слова не было слышно; — пишет она, — знали мы, что многие новую музыку сочиняют на эти слова(1), что даже у императрицы в гостиной поют и играют сочинения эти, что царь слышит и ни слова не говорит...».(2) Так что император, по-видимому, лично прослушал и оценил все варианты. Но выбрал один: А. Львова. Кто же этот человек, ставший автором музыки «Народного русского гимна»?
Алексей Федорович (1798-1870) — сын Федора Петровича Львова, директора Придворной певческой капеллы Санкт-Петербурга, сменившего Д. Бортнянского на этом посту. Алексей Федорович Львов был необыкновенно талантливым и разносторонним человеком. Как отмечали современники, он был живым идеалом русского дворянина, воплотившим в себе наиболее яркие черты русского характера: благородство, чувство чести, замечательное сочетание скромности и личного мужества, осознание личного долга в служении Престолу и Отечеству «кровью и делом». Высокую нравственность и благородство он проявлял в любой работе, чем бы ни занимался: в строительстве поселений и мостов, в воинской службе, в музыкальной деятельности.
В 1818 г. он окончил Институт путей сообщения первым учеником: его имя золотыми буквами выгравировано на доске почета. Был храбрым воином. Как боевой офицер, отличившийся в сражениях с турками при Шумиле (1828), награжден Владимирским крестом с бантом и орденом св. Анны на шею. История запечатлела удивительный поступок А. Львова как человека чести и достоинства. В 1929 г. он отклонил предложение всесильного графа А. Бенкендорфа, который хотел поручить А. Львову ключевой пост в тайной полиции Жандармского корпуса, «как несовместимое с честью русского офицера»... Но, удивительное дело, обостренное чувство чести у молодого русского офицера оказалось по душе императору Николаю Павловичу, который вскоре после этого случая предложил А. Львову заняться делами императорской квартиры. Что это означало в практическом плане?
А. Львов стал личным «ангелом-хранителем» царя Николая Павловича и его семьи. Возглавляя личный конвой Его Императорского Величества, состоявший из двух (Горский и Кавказский) полуэскадронов в 138 всадников, он отвечал за личную безопасность императора во время его поездок по России и за рубежом. Блестящий офицер, обладающий выдающимися личными качествами, оцененный самим императором, талантливый инженер. Наверное, перечисленных достоинств уже достаточно для того, чтобы говорить о незаурядности фигуры А. Львова. Но у него была еще одна и важнейшая сторона дарования: он был замечательным музыкантом.
А. Львов остался в истории как талантливый скрипач, дирижер, музыкальный теоретик и композитор. Он был музыкантом европейского уровня: Институт музыки Академии наук Флоренции избрал его своим членом-корреспондентом. Его исполнением на скрипке восхищался Р. Шуман. Вот что он писал: «Львов настолько замечательный и редкий исполнитель (на скрипке — ВГ.), что его можно поставить наряду с первоклассными артистами; он представляет [собой] явление как будто из другой сферы, из которой музыка выливается во всей сокровенной чистоте; и музыка настолько новая, своеобразная и свежая в каждом звуке, что ее, как прикованный, хочешь слушать и слушать».(3)
И вот этот русский воин — музыкант в начале 30-х годов оказался человеком, очень близким к императорской семье. Человеком, не только вхожим к императору по долгу придворной службы, но и благодаря личной дружбе, которой царь удостоил замечательного русского дворянина. Их связывали почти родственные отношения: император Николай I был посаженым отцом на свадьбе Александра Федоровича и крестным его детей.
А.Ф. Львов нередко проводил вечера в царской семье, аккомпанируя на скрипке пению великой княжны Ольги Николаевны. Он писал музыкальные пьесы для домашних концертов у царя: Николай Павлович играл на трубе, а его супруга Александра Федоровна аккомпанировала ему на фортепиано. А иногда А. Львов устраивал для царской семьи квартетные вечера, на которых сам исполнял партию первой скрипки, а граф М. Виельгорский — виолончели. Алексей Федорович аранжировал богослужебные напевы для удобства исполнения: император с семьей любил по вечерам петь православные молитвы.
В 1832 г. А. Львов сопровождал Императора в официальной поездке в Австрию и Пруссию, где его, как обычно, приветствовали русским гимном, созданным на основе «God, save the King». Главной целью зарубежного визита царя было восстановление Священного союза христианских государств Европы. Но это не получалось. Все были «за», но никаких практических совместных шагов не предпринимали. «Священный союз» бездействовал. Постепенно охладевали отношения России с Англией. Уже не за горами был венгерский кризис (1849), приведший (1854) к Крымской войне с участием Англии и Франции против России. Император, по-видимому, делился некоторыми сомнениями со своим другом А. Львовым. Что же произошло затем?
Об этом сам композитор написал следующие строки: «В 1833 г. Граф Бенкендорф сказал мне, что государь, сожалея, что мы не имеем своего народного гимна и скучая слушать музыку английскую столько лет употребляемую(4), поручает мне попробовать написать гимн русский. Эта задача показалась мне весьма трудною, когда я вспомнил о величественном гимне английском, оригинальном гимне французов и умилительном гимне австрийском. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войск, годный для народа — от ученого до невежды. Все эти условия меня пугали, и я ничего написать не мог. В один вечер, возвратясь поздно домой, я сел к столу, и в несколько минут гимн был написан. Написав эту мелодию, я пошел к Жуковскому, который сочинил слова («Молитва русских» — таково было первое название гимна), но как не музыкант, не приноровил слов к минору окончания первого колена. Однако положив гармонию простую, но твердую, я просил графа Бенкендорфа послушать. Он сказал государю, который вместе с императрицей и великим князем Михаилом приехал слушать гимн в Певческий корпус (23 ноября 1833 г.), где я приготовил весь хор и два оркестра военной музыки. Государь, прослушав несколько раз, сказал мне «C’est superbe». Мигом музыка гимна разнеслась по всем полкам, по всей России и, наконец, Европе».(5)
Некоторые подробности реакции государя на первом, закрытом исполнении гимна сохранились в воспоминаниях Е.Н. Львовой Она, в частности, отмечала, что по требованию Николая I гимн исполнялся четыре раза подряд, после чего царь обнял, поцеловал Львова и сказал: «Спасибо, спасибо, прелестно, ты совершенно понял меня».(6)
Первая публичная «презентация» гимна состоялась в Москве, в Большом театре. Вот как трогательно, с любовной детализацией малейших подробностей описана она в газете «Молва». «Вчера 11 декабря (1833 г. — ВГ.), Большой Петровский Театр был свидетелем великолепного и трогательного зрелища, торжества благоговейной любви народа Русского к царю Русскому. <...> Ожидание было главным, господствующим чувством. Наконец, поднялась занавесь, и огромная сцена театра пред глазами зрителей наполнилась великолепною труппой, простиравшейся до трехсот человек. Кроме певцов и певиц, вся русская драматическая труппа, театральная школа, одним словом, все, что имело голос, что могло петь, соединилось и составило собою хор необычайный, единственный. К полному оркестру театра присоединена была полковая музыка и оркестр хроматический (из трубачей). При первом ударе невольное влечение заставило всех зрителей подняться с мест. Глубочайшее безмолвие царствовало всюду, пока г. Бантышев своим звонким, чистым голосом пел начальное слово. Но когда вслед затем грянул гром полкового оркестра, когда в то же мгновение слилась с ним вся дивная масса поющих голосов, единогласное «Ура» вырвалось в одно мгновение из всех уст, потрясая высокие своды огромного здания. Гром рукоплесканий заспорил с громом оркестра... Все требовало повторения. И снова раздались те же клики, те же рукоплескания! Казалось, одна душа трепетала в волнующейся громаде зрителей, то был клич Москвы! Всея России!.. Боже, Царя храни. Этот клич останется навсегда призывным кликом России на пути к совершенству и славе».(7)
Несмотря на очевидный успех новой «Молитвы русских» в Москве, Николай I не спешил утверждать ее в качестве гимна и постарался сначала выяснить уровень его популярности в придворных кругах и армии. Второе официальное исполнение гимна А. Львова состоялось в годовщину изгнания французов из России на праздник Рождества Христова 25 декабря 1833 г. На торжественной литургии в Придворной церкви Зимнего дворца присутствовала царская семья, члены Госсовета, сенаторы, двор, гвардейский и армейский генералитеты. В закрытом параде-смотре приняли участие элитные подразделения: рота дворцовых гренадер и взводы гвардейского корпуса. Они состояли из героев Отечественной войны 1812 г. — из офицеров и солдат, имевших личные боевые награды за ту войну. После молебна к освящению знамен в «Зимнем» был исполнен новый гимн.