Диакон Алексей Ильин
О реформе гласовых гармонизаций
В нашей Церкви предметом многочисленных дискуссий стал феномен так называемого "партесного пения". В пылу полемики ему зачастую придают негативный оттенок. Желая преодолеть ненавистное засилье чуждой музыкальной культуры, наши клиросы находятся в поисках достойной замены. Иногда в качестве противоядия в бой кидают знаменный распев, забывая, что знамя – это совершенно другая культура, к нему нельзя приступать "с кондачка". Иногда в качестве альтернативы провозглашается принцип "простоты", "обиходности". Но сложившийся состав "обихода" уже немыслим без всё тех же образцов "партеса"; пусть и несложные для исполнения, но эти произведения несут в себе те же недостатки, от которых мы хотим избавиться. О неопределённости направления поиска свидетельствуют неутешительные наблюдения: автору известны храмы, где один и тот же хор способен сочетать в своём репертуаре "Покаяния отверзи ми двери" авторства А. Веделя и догматики знаменного распева. С точки зрения любого трезво мыслящего человека такое непостоянство небезопасно как для общего строя богослужения, так и для певчих наших хоров в частности. "Меру во всём соблюдай" - этого жизненного принципа придерживались ещё античные мудрецы, можно сказать, первые философы. К постоянству, равномерности и рассудительности в доброделании призывают нас и преподобные отцы, жизненным опытом познавшие многоплодность царской добродетели – рассудительности.
В рамках данной статьи хотелось бы указать на существенные причины бедственного состояния нашего богослужебного пения. Для автора, как человека, уже значительное время несущего послушание регента церковного хора, является глубоким основанным на опыте убеждением, что решение проблемы лежит вовсе не в плоскости выбора партеса, знамени или чего-либо другого в качестве единственного средства музыкального выражения. Требуется разобраться в вопросах более глубокого свойства, каковыми являются: во-первых, отношение к богослужению как к цельному священнодействию и, во-вторых, возможность органичного соединения эстетического и аскетического элементов как неизбежно присущих церковному песнопению составляющих. В заключение автор хотел бы предложить направление решения проблемы (именно направление; разработка его в последующем, возможно, позволит указать более детализированное решение).
В теории музыки есть такое понятие "музыкальный синтаксис". Подразумевается, что любое музыкальное произведение представляет собой нечто целое и в то же время (подобно литературному произведению) подразделяется на части, связанные друг с другом. Отмечают такие элементы как период, предложение, мотив. Сочетание этих элементов в различных комбинациях позволяет говорить о композиции произведения. Композицию видим не только в музыке, но и в живописи, литературе, архитектуре и т. д.
Своя композиция присуща и богослужению. И здесь композиционный канон, будучи богоустановленным по происхождению, совершен, он переосмыслялся в течение десятков столетий многими поколениями, живущими в Церкви, а потому логически понятен и, главное, назидателен, с каковой целью и устроялся. Искусство же и "профессионализм" певчих как раз и заключается в том, чтобы жить каноном богослужения, чтобы свои действия на клиросе соотносить с действиями священнослужителей в алтаре. Так вот, с настоящим профессионализмом у нас проблемы, и очень серьёзные.
Кратко говоря, цельности богослужения у нас нет. Есть отдельно взятые песнопения, между собой не связанные стилистически, а иногда и вовсе не соответствующие общему ходу службы: мы можем встретить и громогласное "Свете тихий", и окрашенное в беспросветный минор "Хвалите имя Господне". И способствует этому в течение последних двух-трёх столетий ложное направление в нашем церковно-композиторском творчестве. Возникает ощущение, что композиторы зачастую заняты оттачиванием собственного мастерства, словно уже не знают, с какой стороны подойти к песнопению. Многие наши композиторы мыслят свой опус как самостоятельное и законченное произведение, совершенно вне контекста окружающих его других уставных песнопений. Зайдите в любой церковный магазин или лавку; в том разделе, где продаются нотные издания для клироса, вы найдёте сотни сборников для больших и малых хоров известных и не очень авторов-составителей. Но у всех этих сборников есть одно общее свойство – они (за редчайшим исключением!) игнорируют пласт изменяемых церковных песнопений. В основном это касается стихир. Если прокимны, задостойники и тропари великих праздников хоть как-то представлены, то специально расписанных стихир к тем же праздникам вы не встретите вовсе. Является ли это опущение существенным недостатком?
В литургической науке принято условное разделение богослужебного материала на изменяемые и неизменяемые песнопения. К числу последних относятся 103-й псалом в начале вечерни, гимны "Свете тихий…" и "Сподоби, Господи…", пение стихов из 134-го и 135-го псалмов на полиелее, песнь Богородицы в начале 9-ой песни канона и др. В объёме изменяемых песнопений мыслится вся совокупность песнопений Октоиха, Минеи, Триоди, являющаяся богатейшим наследием многовековой церковной гимнографии. Между тем, именно этот поэтический пласт пребывает в явном пренебрежении со стороны наших церковных хоров. И проблема эта не нова – обеспокоенность церковным пением была предметом обсуждений ещё на Поместном Соборе 1917-18 годов. Соответствующим отделом был принят ряд положений об упорядочении богослужебного пения, касающихся, в частности, вопросов осмогласия и свободных духовно-музыкальных сочинений. Позволим себе привести одно из положений дословно. "Отдел выражает горячее желание, чтобы песнотворцы и певческие деятели прониклись усердием и отнеслись с полным вниманием к музыкальной обработке и исполнению за церковными службами изменяемых песнопений (стихир, канонов, антифонов, Блаженн, тропарей, кондаков, подобных и самогласных), до настоящего времени затеняемых песнопениями неизменяемыми и вообще весьма слабо представляемых на клиросе. Между тем они, будучи по существу нарочитыми, собственно и непосредственно относятся к данным церковным празднествам и службам. Не только опущение их в большей части, но и исполнение в певчески необработанном виде и нетщательное ведет к обезличению празднеств и служб. Вместе с тем, через изъятие из церковных служб изменяемых песнопений, составляющих главное содержание богослужебных книг, утрачивается для верующих огромная доля многовековой православной церковной поэзии, исчезают дары творческого вдохновения великого сонма святых песнотворцев".
Основная масса богослужебного материала, отведённого хору (или лику, в терминологии церковного устава) для исполнения, состоит из изменяемых песнопений: стихир, тропарей, ирмосов, седальнов, прокимнов. Воскресное всенощное бдение в несокращённом виде приблизительно на 70-80% состоит из таковых. Но ни для кого не секрет, что объём этот приходится весьма серьёзно сокращать. И причины тому веские. В первую очередь, нельзя не учитывать современного жизненного ритма, и вполне резонно по этой причине вносить какие-то коррективы в практику выполнения предписаний Устава. Но это – одна сторона проблемы. Собор заостряет внимание не только на сокращении стихир, но и на небрежном их исполнении. Как это понимать? Как вообще может иметь место небрежность к такому незамысловатому с точки зрения сложности музыкального построения материалу, как гласовая попевка?
Казалось бы, всё предельно просто: в минеи или октоихе указан глас для исполнения тропаря или стихиры, им и нужно руководствоваться. Но певчие наших "правых" хоров почему-то предпочитают или сложить гласовые песнопения на плечи "левого" хора, или заменить гласовую мелодию авторской. Так, на протяжении уже долгих десятилетий всем известное постовое "Покаяния отверзи ми двери" по возможности стараются исполнять в авторской редакции А. Веделя (применяются, конечно, и другие обработки), хотя уставом указаны 8-ой и 6-ой гласы. И в качестве главного аргумента обыкновенно приводят недостаточную для торжественности момента музыкальную выразительность гласовой мелодии. Так ли это? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить: а с какой целью вообще создавался гласовый материал? Нас сейчас не интересует история становления певческого обихода, нам не важно, почему гласов всего 8, а не 7 или 9. Нам интересно, почему вообще богослужение имеет певческий элемент, почему оно не читается всё целиком, а ещё и поётся? Ответ находим в словах святителя Григория Нисского: "Всё, что согласовано с нашей природой, приятно ей. И музыка согласна с нашей природой. Поэтому великий Давид к мудрому учению о добродетелях присоединил сладкопение. В высокие догматы он влил как бы медовую сладость, при помощи которой наше естество излечивает себя. Исцелению нашего естества способствует гармоничность жизни, которой, по моему мнению, прикровенно способствует сладкопение". Очевидно, что музыкальный аспект есть не столько допускаемый по снисхождению к человеческой немощи элемент богослужения, каковое мнение можем встретить у некоторых теоретиков, сколько существенная, неотъемлемая, хотя и второстепенная (вслед за словом) составляющая материи богослужения. Мало того, гармоничное пение (здесь не имеется в виду многоголосое пение, построенное по законам гармонии, хотя явно и не отрицается) задаёт гармоничный же строй души, а потому является элементом аскетического делания. "Исполнение псалмов с мелодией есть доказательство гармонии душевных помыслов, а мелодичное чтение есть признак упорядоченности и мирного состояния разума", - говорит святой Афанасий Великий. Замечание очень важно, и следование этому принципу, на наш взгляд, непременно должно быть отражено в церковно-певческом обиходе, иначе святоотеческий опыт так и останется для нас отвлечённой схоластикой.