"Могу сказать, что перед нами редкий тип прирожденного героя. Это человек, идущий по жизни не то чтобы победительно, но с полным ощущением себя персонажем приключенческого романа или кинобоевика. Он одинок, независим, благороден, причем это не поза, а норма жизни! Соответственно все жизненные блага, соблазны, конъюнктуру и т. п., он воспринимает спокойно и с легким презрением, как и подобает настоящему ковбою. Цой - вне национальностей, классов, партий, родин. Вообще, вне конкретики. Он - бунтующий символист и абсурдист, продукт гниения российской интеллигенции: довольно сытой, но желающей быть ещё сытее».
Об уникальности творчества Виктора Цоя говорил и Борис Гребенщиков: «Мы свое нашли, теперь над этим работаем и с этой гонки сходим. Остается вакуум. Кто этот вакуум заполнит? И я сказал ему: «Вот ты и заполнишь, потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия и в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за все это».
«Книг воспоминаний о Цое я не читал, но более-менее представляю, какой образ Цоя существует у современной молодежи. Он слеплен из последних альбомов группы «Кино» и кинофильмов «Асса», «Игла». Но этот образ сильно перекорежен: Цой, на самом деле, был гораздо веселей, приземленней, человечней, чем его представляют. Этот мифологизированный образ Цоя, одинокого гения, демоновского Врубеля – действительности, конечно же, не соответствует»[5].
«Цой, его метод (общий имидж, мрачноватые миманс и интонация, словарь и фразеологическая скупая графика, замешенные на сленге подворотен, манера пения и поведения при сем) есть не что иное, как воплощенная в эффективнейшем синкретическом жанре социальная оборона подростков конца 70-х - начала 80-х годов против социокультурных форм Большого Совка. Это ответ на пышную, бодряческую и слащавую совковую эстетику от лица и духа молодежной субкультуры Санкт-Питер-Ленинграда».
Как мы видим, образ Виктора Цоя далек от реальности. Причина, мифологизирования, на мой взгляд, кроется в острой потребности общества в кумире, в герое который скажет: « я вот этой лажи не принимаю, это не то, чем мы все должны заниматься». Не кумир находит себе публику, а публика выращивает себе кумира, поощряя в человеке с задатками те его влечения, какие ей наиболее в нём желательны. Начинающий кумир усиливает то в своём творчестве, что встречает наибольшее "ура". Он оказывается выразителем настроений толпы, центром сбора масс с целью совместного чувствования, так вышло и с Цоем.
2.3. Кто слушает
«Только то может считаться молодежным искусством, что в искусстве сама молодежь делает для себя. Цой сочинял песни только про себя. Практически он вёл песенный дневник. И то, что у него получалось, было про всех юных. Ну, почти про всех, про абсолютное большинство. Вот почему оно, абсолютное большинство, голосует своими надписями за Цоя, хотя многие из ныне голосующих услышали Витю уже тогда, когда его не было в живых. Значит, в его песнях и сейчас жива истинная жизнь юных, та, которая подарила Цоя и которую он выразил. Они считают, что ни они, ни другие авторы за них не скажут правду о них лучше, чем Цой»[6].
Из выше приведенного высказывания Дидурова становится понятно, что музыка Виктора Цоя это музыка изначально молодежная. Основной аудиторией слушателей являются подростки 14-16 лет (число юношей и девушек примерно равно). Большинство из которых - школьники, учащиеся ПТУ, как правило, дети небогатых родителей, подростки.
Подросток – человек, ощущающий себя на краю бездны. Не ребенок и не взрослый. «Ты уже взрослый, поэтому ты должен, и ты – еще маленький, поэтому ты не можешь». Основным способом решения проблем в подростковом возрасте являются их отрицание и уход от реальности. Однажды серые будни взрывает фигура кумира, появляется идеал, способный воплотить все мечты. Вокруг него строится – тщательнейшим образом – иллюзорная крепость, защищающая от всех напастей: вероломства учителей, предательства друзей, непонимание близких.…
Услышав в песнях кумира близкие для себя слова, подростки приходят к выводу, что наконец-то нашелся человек способный их понять. В большинстве случаев подросток не только находит в своем кумире «спасителя», но и в какой-то степени идентифицирует себя с ним. Одеваясь также как и кумир, копируя манеру говорить, не слишком уверенный в себе молодой человек обретает те качества, которые особенно ценит или приписывает своему идеалу. Подросток находится в постоянной фрустрации по поводу своей несостоятельности, «невзрослости». Сливаясь с идеализируемым объектом, он наконец-то чувствует себя успешным, свободным, красивым, ловким, талантливым. В конечном счете, отношение к кумиру становится любовью к себе идеальному.
Одно дело необходимость и потребность в кумире у подростков, совсем другое дело, когда герой необходим обществу в целом. Виктор Цой первым почувствовал дух перемен, уловил смену настроений народа, это были и его настроения. Поэтому именно Виктор Цой стал настоящим героем своего времени. Хмурый, немногословный, одетый во все черное.… Это был настоящий триумф одинокого романтика, вечного бойца, вечно уходящего в ночь из тёплого дома. Кассета «Кино», «Группа крови», мало чем отличалась от предыдущих, но среди всеобщего распада она воспринималась как монолит, символ веры – и подростки молились на нее.
«Мы хотели песен – не было слов.
Мы хотели спать – не было снов.
Мы носили траур – оркестр играл туш…
… В наших глазах – звездная ночь.
В наших глазах – потерянный рай.
В наших глазах – закрытая дверь.
Что тебе нужно – выбирай…»
Вряд ли нашёлся бы молодой человек, который сказал бы: «Это не про меня»[7].
Поэзия Цоя - это точный слепок с определенного слоя подростковой психологии. В его текстах - максимализм, агрессия, педалирование темы войны, причем войны всех против всех, битвы без цели и смысла - это то состояние войны, вечной оппозиции, в котором подросток находится по отношению к миру.
Творчество Цоя делает рок музыку доступной более массовой аудитории. В своем творчестве он создает массовую версию некогда элитарного мифологического пласта рок-субкультуры. Классический текст “Звезда по имени Солнце” позволяет увидеть технику создания этого массового мифа. “Застылость” мифологического пейзажа, цикличность, характерная для мифологического понимания времени, символика цвета - мастерски создается некая вневременная схема, стержнем которой становится идея войны “между землей и небом”, извечной битвы, лежащей в основе круговорота природы. Но эта установка на вневременность совпадает с подростковым мироощущением, для которого все происходящее сейчас, в данный момент, кажется вечным и незыблемым. Подростковому сознанию чужда мысль о том, что “все течет, все изменяется”. С такой установкой удачно согласуется навязчивый лейтмотив “умереть молодым” (“война - дело молодых / лекарство против морщин”). 16-летнему юноше всегда кажется, что он не доживет даже до тридцати, а 40 лет для него - это уже глубокая старость[8].
Как замечает Борис Гребенщиков: «Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность. Полное неприятие бессмысленности жизни. Собственно об этом и все его песни были»[9].
Можно сделать вывод, что песни Виктора Цоя это его отношение к той действительности, которая его окружала. Удивительно, что те же чувства испытывает каждый подросток, вне зависимости от ситуации в стране и обществе. Поэтому песни Виктора Цоя живут до сих пор и, мне кажется, будут жить ещё очень долго.
2.4 Почему слушают
Почему же именно Цой стал одновременно чуть ли не символом восьмидесятых и вневременным кумиром наших подростков? Люди, близко знавшие Цоя, рассказывают о нем как об обычном и даже закомплексованном человеке. Один из основателей группы «кино» Алексей Рыбин говорил, что Цой всегда сомневался в качестве своих текстов, часто срывался и вообще был очень деспотичным лидером. А старейший друг Цоя, глава тогдашних питерских панков Андрей «Свин» Панов просто называл Виктора «шизоидом»: «Ну представьте себе – человеку оставили на месяц сто рублей он пошел, купил за девяносто семь гитару, а на остаток набрал беляшей по шестнадцать копеек, сожрал их от жадности сразу. Траванулся, еле откачали.…».
Но в массовом сознании Цой отпечатался совершенно по-другому. Герой-одиночка, бросающий вызов миру, как в фильме «Игла». Его образ кинематографичен, сродни немногословным героям вестернов. Его музыка проста, даже примитивна – минимальный низкочастотный ритм. Посредственный гитарист «Кино» Каспарян, очень слабый ударник Гурьянов воспринимаются как некий звуковой фон. Основа – басисты мирового класса – Тихомиров и Титов. Ритмическая пульсация сочных звуков бас-гитары, пробуждающая темные, почти первобытные инстинкты. «Сильные», «героические» тексты Цоя на бумаге распадаются на несколько довольно банальных «боевых» клише, работающих, в конечном счете, на создание образа загадочного «астрального воина»: «Как шатаясь, бойцы о траву вытирали мечи…», «Весь мир идет на меня войной…», «Пожелай мне удачи в бою…», Трубадур эпической банальности. Собственно говоря, сочетание специфического образа, простой но «цепляющей» музыки и героической патетики поздних текстов Цоя сформировали в сознании слушателя масштабную мифологическую фигуру, не потерявшую актуальность в наши дни.