Св. Иларий Пиктавийский (ум. ок. 367) обращался к императору Констанцию: "Для того вы и поставлены, за тем вы и смотрите, чтобы ваши подданные пользовались дорогою для них свободой. Возмущенный мир церкви нельзя восстановить, разрозненных нельзя собрать иначе, как предоставив им полную свободу жить но своим убеждениям, без всякого рабского принуждения. Если бы вы употребили насилие даже в интересах истинной веры, и тогда епископы, с их учительским авторитетом, пошли бы против вас и сказали: Бог- Господь всей вселенной. Он не нуждается в подневольном послушании, не требует вынужденного исповедания. Его нельзя обмануть, а Его благоволение можно заслужить искренним исповеданием Его" [2, с. 55-56]. В подобном либеральном духе веротерпимости и уважения к свободе человека высказывались и другие выдающиеся христианские авторы первых веков христианской веры: Св. Феофил Антиохийский, Лактанций, Тертуллиан.
Либерализм возможен различный. Хорошо известны злоупотребления экономического либерализма, которые мало чем отличаются от знаменитого "естественного отбора", когда побеждает сильнейший и наглейший. Но речь о том, что высокие истины религии могут постигаться только свободно. Следовательно, должно иметь место уважение к свободному выбору человеком своего мировоззрения. Вместе со злоупотреблениями либерализма можно выкинуть и элементарное уважение к свободе человека, источником которой является Сам Бог.
Что нашло на соборных отцов рубежа II - III тысячелетий? Какой дух? Думается, не Святой, ибо там, где "Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3, 17). Казалось бы, все Православие основано на Св. Предании. Многие православные утверждают, что Православие и есть Св. Предание. Не может быть, чтобы высокопреосвященные архиереи его не знали. Отрицание принципа свободы совести в ОСК не подкреплено ни одной ссылкой на свв. отцов.
Знать-то они его знают, но, похоже, здесь действует другой, совсем не евангельский фактор. Православие в течение большей части своей истории существовало в условиях империи, как указывалось, являлось государственной религией, пользовалось определенными привилегиями. Отсюда почти автоматически следовала необходимость борьбы со всевозможными "еретиками". Причем борьбы не только путем убеждения, но и принуждения с помощью государства. Ортодоксальные христиане с принятием христианства как государственной религии из гонимых превратились в гонителей. "Еретики" преследовались, ущемлялись в правах и т.п. Достаточно вспомнить судьбу старообрядцев или русских протестантов в Российской империи, репрессии против русских, принимавших католичество. РПЦ, несмотря на разгром большевиками, последующее многолетнее полулегальное существование и не совсем понятное "духовное возрождение" во время "перестройки", психологически остается в имперском прошлом, когда у нее существовала монополия в религиозной сфере, а каждый русский обязан был быть православным. Канонизация последнего императора, кстати говоря, весьма будет способствовать укреплению монархического типа сознания и этнического понимания религиозности, не соответствующего современному пониманию свободы вероисповедания. Данное понимание закреплено в международных документах, признанных Россией (например, в "Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод").
Другой причиной неприятия архиереями принципа свободы совести является то историческое обстоятельство, что за свободу совести боролись не христианские церкви большинства, а религиозные меньшинства (секты), люди вообще нецерковные, в общем - всяческие "не наши". Принцип свободы совести действительно восторжествовал в эпоху секуляризации в Европе. Но вот как понимал это обстоятельство B . C . Соловьев (1847-1900): "Нельзя отрицать того факта, что социальный прогресс последних веков совершился в духе человеколюбия и справедливости, т.е. в духе Христовом. Уничтожение пыток и жестоких казней, прекращение, по крайней мере на Западе, всяких гонений на иноверцев и еретиков, уничтожение феодального и крепостного рабства — если все эти христианские преобразования были сделаны неверующими, то тем хуже для верующих" [3].
Действительно, то, что христианский принцип свободы совести оказался восстановленным не христианами или бывшими христианами, порвавшими с Церковью, это вина христиан, и им следует признать свой грех в этой области и покаяться, а не упорствовать в церковно-корпоративных амбициях. Католическая Церковь совершила подобный акт на Втором Ватиканском Соборе, приняв "Декларацию о религиозной свободе" (7 дек. 1965), где совершенно определенно признаются принципы свободы совести и свободы вероисповедания. (Свобода вероисповедания является логическим продолжением свободы совести.) Действительно, никому на земле нельзя отнимать у людей Божий дар - свободу. Строго говоря, в ОСК РПЦ отрицается не столько свобода совести как таковая, сколько свобода совести, юридически оформленная в виде конституционного принципа. Надо отдать дань мужеству соборных отцов. Они решились подрывать не только основы конституционного строя России (Ст. 28 Конституции РФ), но и международного права. Ведали ли они, что творили? Митр. Кирилл считает возможным для себя публично заявлять, что западный либерализм чужд России, забывая при этом, что вся система имеющегося у нас права построена на принципах либерализма: состязательности судебного процесса, презумпции невиновности, неотчуждаемости прав человека. Он элементарно путает правовой либерализм с психологическим эгоизмом. Отметим, что либерализм в изначальном смысле - это культура уважения к личности.
Но хотелось бы спросить архиереев, а что, собственно, вы предлагаете? Если не казни вероотступников, как в исламском мире, то дискриминацию "еретиков", фило-католиков и прочих инакомыслящих, как это уже было в Российской Империи? Соборные отцы оказались единомышленниками с Римским Папой Пием IX , о котором Ф. Тютчев сказал в стихотворении " Encyclica " (1864): «Его погубит роковое слово: "Свобода совести есть бред"». Злые языки говорят, что РПЦ плохо относится к Католичеству. Действительно, к современному - может быть и не очень. А вот к католическому официозу середины прошлого века, к его пониманию свободы совести -так очень даже и хорошо. Впрочем, здесь могло иметь место и независимое творчество: есть общие архетипы сознания, характерные для "средневекового" мышления.
В то же время в других главах содержатся богословские рассуждения о человеке, сотворенном по образу и подобию Бога, наделенном достоинством, иногда нуждающемся в самой серьезной защите. Так, как в (12, 1): «Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений... о неотъемлемой свободе-и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной к "почести высшего звания Божия во Христе Иисусе" (Флп. 3, 14), к достижению совершенства Небесного Отца (Мф. 5, 48) и к обожению, то есть причастию Божеского естества (2 Пет. 1, 4)».
В (4. 6) говорится о человеке как онтологически свободном существе, о необходимости для человека «некой автономной сферы, где его совесть остается "самовластным" хозяином»: "Права на веру, на жизнь, на семью являются защитой сокровенных оснований человеческой свободы от произвола посторонних сил. Эти внутренние права дополняются и гарантируются другими, внешними - например, правами на свободу передвижения, получение информации, создание имущества, обладание им и его передачу" (4, 6).
Очевидно, что главы ОСК писались разными авторами, и части оказались концептуально не согласованными. Отрицание прав человека в третьей главе можно понять в связи с протестом против чрезмерного антропоцентризма, выраженном в (16, 4): Церковь "не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность". Авторов 3-й главы почему-то испугали права человека как потенциальный источник анархии. Но ограничение беспредельному своеволию человека полагает именно закон, так что никакой анархии не должно возникать. Документ показывает, насколько не усвоена до сих пор в нащем обществе концепция прав человека как юридическая теоретическая основа правовой защиты прежде всего слабых. Подобное пренебрежение к правам человека контрастирует с утверждениями ОСК, что "Церковь всегда выступает в защиту безгласных и бессильных" (6, 6). Юридическое признание прав человека предоставляет механизмы именно для такой защиты.
Одним из самых проблемных остается вопрос о форме государственности, наиболее совместимой с Православием. Православная Церковь большую часть своей истории существовала в условиях монархии. Если на Западе Церковь зачастую противостояла государству, что способствовало выработке политической культуры баланса и компромисса, то на Востоке она сливалась с государством, что приводило к цезарепапизму. Вместо симфонии реализовывался некий церковно-государственный симбиоз, который рассматривался подданными как представительство Бога на земле. Сформировался неписаный догмат: "православный должен быть монархистом". Политическая теология в данном случае простая: одному Богу на небе должен соответствовать один царь на земле. Поместный Собор Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. отменил 11-й анафематизм (монархический), направленный против отрицающих Промысел Божий в возведении на престолы православных государей и отрицающих излияние на них даров Св. Духа при помазании. Но это никак не повлияло на православное сознание. Многие об этом просто не знают. Из тех, кто знает, достаточное число говорит: "Ну и что? Это произошло под давлением политических обстоятельств". Как будто сам православно-монархический тип сознания сформировался не под давлением политических обстоятельств на протяжении долгого исторического периода.