Смекни!
smekni.com

История Религии (том 1) (стр. 39 из 54)

Дерзкая мечта Александра перемешать все население державы, превратив его в один народ, управляемый царем-богом, не осуществилась. Однако и эллины, и «варвары» отныне оказыва­ются в одной упряжке как царские подданные. Это положение, ранившее самолюбие греков, ком­пенсируется для них тем, что эллинистическая культура становится ведущей в Азии и Север­ной Африке. Ее каноны прочно выкристаллизо­вались за века: от крито-микенского периода до времени Перикла и Аристотеля. Она покоряет своей удивительной цельностью и завершеннос­тью.

Двинувшийся при Александре на восток по­ток греков-переселенцев не иссякает в течение столетия после его смерти. Покровительствуе­мые царями колонисты из Афин, с Архипелага, из Ионии проникают все дальше в глубь Азии и Африки. Простонародный язык греков (койне1) начинает играть роль универсального. Он позво­ляет грекам хотя бы отчасти ощущать себя дома всюду: и у берегов Аму-Дарьи, и у границ Индии.

Мир постепенно становится эллинским; в то же время меняется и само эллинство: стремление к комфорту, чувственность, изнеженность и лю­бовь к роскоши сменили простоту и строгость, которые ценились прежними поколениями. В литературе и искусстве также намечается тяга к изысканному, возбуждающему нервы, эротическо­му. Многие писатели того времени указывают на признаки повсеместного нравственного упадка.

В развитом обществе отход от религии все­гда сопровождается разгулом суеверий. Закли­натели, знахари, толкователи снов и маги прочно и надолго обосновываются в городах. Мысля­щие люди ищут ответа у философов, влияние ко­торых возрастает как никогда раньше. Филосо­фия впервые становится популярной во всех слоях общества. Философы заняты не судьбой Все­ленной и человечества, а участью индивида. Сре­ди эллинистических мыслителей мы прежде все­го видим моралистов и учителей жизни. В этом они сближаются с мудрецами Индии и Китая, которые проповедовали в ту же эпоху.

Греческая философия выступает теперь не столько как наука для любознательных, сколько как панацея, сулящая человеку спасение и внут­ренний мир. Четыре школы времен эллинизма: скептическая, эпикурейская, киническая и стои­ческая — получают широкое распространение в массах.

________________________________________________________________________

' Койне — разговорный язык, на котором общались между собой носители разных греческих диалектов. В койне диалектные особенности были стерты, что способствовало взаимопониманию.

Эпикур и скептики Афины и Элида, III в. до Р.Х.

Сын бедного афинского переселенца Эпикур (341—271 гг. до Р.Х.) провел детство на остро­ве Самое, родине Пифагора. Мать его была зак­линательницей злых духов и зарабатывала на хлеб своим искусством. Эпикур еще ребенком вынуж­ден был сопровождать ее, когда она ходила по домам, воюя с демонами, и ужас от постоянной близости чего-то зловещего повлиял на мальчи­ка: отечественная религия предстала перед Эпи­куром в отталкивающем виде, отождествляясь с ремеслом матери.

Высылка эмигрантов из Афин заставила Эпи­кура в 322 г. уехать в Малую Азию. Там он скитался несколько лет, изучая философию, читая лекции и терпя порой крайнюю нужду. Посте­пенно у него сложилась собственная система взгля­дов. Стержнем эпикурейства стала не космоло­гия, а новое отношение к жизни.

В тридцать два года Эпикур начинает пропо­ведовать свою доктрину и излагать ее письменно. Летом 306 г. он возвращается в Афины, где бы­стро находит учеников, ставших его преданными и любящими друзьями. Неизменно спокойный и просветленный, он делает их как бы членами од­ной семьи. По примеру слушателей Платона и Аристотеля они приобретают для Эпикура учас­ток земли близ Дипилонских ворот. Туда, в тени­стый сад, сходятся все желающие принять учас­тие в беседах мудреца. Философ угощает их хлебом и родниковой водой и учит находить ра­дость в самом простом и необходимом.

Рис. 127

Эпикур. IV-V вв. до Р.Х.

О чем же велись беседы среди мирт и цветов Эпикурова сада?

Начать с того, что философ, считая Вселен­ную скоплением атомов, тем не менее всегда от­клонял обвинения в нечестии или атеизме. «Боги существуют, — заявлял он. — Познание их — факт очевидный. Но они не таковы, какими пред­ставляет их толпа».

Эпикур не признавал ничего чисто духовно­го и даже природу богов рассматривал как мате­риальную.

Их бытие рисовалось ему вершиной мирового совершенства, и потому он считал их свободными от такой тяжкой обязанности, как руководство миром. Мир людей и мир богов, согласно Эпику­ру, — две почти ничем не связанные сферы. Следовательно, это должно устранить всякий страх перед божественным. Столь же бессмыслен и страх перед Судьбой.

Человек должен выкинуть из головы и мысль о смерти. «Смерть, — доказывал Эпикур, — не имеет никакого отношения к нам: ибо то, что раз­ложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет никакого отношения к нам». Смерть не касается ни живых, ни мертвых, «так как для од­них она не существует, а другие — уже не суще­ствуют».

Покончив, таким образом, с «самым страш­ным из зол», Эпикур пребывает в уверенности, что нашел секрет счастливой жизни. Тщеславие, вла­столюбие, алчность, распутство — все это, по мне­нию философа, болезни, которые изнуряют чело­века, лишая его внутреннего равновесия. «Благополучие и счастье не в обилии денег, не в высоком положении, не в должностях каких-либо или силе, но в свободе от печали, в умеренности чувств и расположении души, полагающих (все­му) пределы, назначенные природой».

Проповедуя воздержание, Эпикур полагает, что нравственное поведение естественно для че­ловека, что сама природа его направлена к доб­родетели. Он проходит мимо трагических конф­ликтов личности, которые с такой силой изображали Софокл и Еврипид.

Эпикур не признает ничего, что стояло бы над людьми, требуя от них борьбы с миром и с собой. Библейский Иов восставал против зла, требовал справедливости, ибо знал, что мир и человек име­ют высшее предназначение. Эпикур же не верит ни в осмысленность мира, ни в конечную Правду и кротко приемлет жизнь такой, какова она есть.

Так же, как эпикурейство, кратчайший путь к нерушимому внутреннему миру предлагал и скеп­тицизм.

Патриархом скептиков считается Пиррон (365—275 гг. до Р.Х.) из пелопоннесского горо­да Элиды. Подобно Эпикуру, он искал секрет счастья, понимая его как свободу от оков мира.

Признав, что чувства не дают подлинной картины бытия, а разум не способен давать неоспоримые доказательства, скептики возвели со­мнение в принципы, полностью отрицая объек­тивную ценность любого теоретического утверж­дения. Они считали, что мы обречены жить одними «мнениями», что нет рационального критерия, ко­торый был бы достаточно прочным фундамен­том мировоззрения. В этом бесспорная заслуга пирронистов в истории мысли.

Практический же смысл философского скеп­сиса виделся в воздержании от суждений, в не­возмутимости, бесстрастии. В этом пункте Пиррон сомкнулся в Эпикуром, и греческая мысль еще раз пересеклась с буддийской. Путь Пиррона вел к тупику, между тем как человек искал выхода, искал решения коренных жизненных проблем.

«Жить согласно природе!»

Афины и Коринф, VIII вв. до Р.Х.

Принято думать, что толпы оборванных молодых людей, которые слоняются по дорогам и улицам больших городов, появились только в нашу эпоху, пресыщенную цивилизацией. Между тем антич­ный мир тоже знал своих «хиппи»; они во мно­гом были похожи на нынешних, хотя, в отличие от них, исповедовали ясную и законченную филосо­фию опрощения.

Подобные взрывы отвращения к цивилиза­ции сопровождали ее многие века, от Лао-цзы до Руссо и Толстого. Это явление неслучайное; оно тесно связано с противоречиями, изначально при­сущими цивилизации.

Самая серьезная попытка «вернуться к при­роде» исходила из мысли, что человек должен искать руководства и чем-то, стоящем над ним. В качестве такой основы часто называли «естествен­ный Порядок», отражающий Божественное бы­тие. «Все выходит хорошим из рук Мироздателя, все вырождается в руках человека», — говорил Руссо, выступая против условностей и искусст­венности цивилизованной жизни. В Греции вы­разителями этого протеста стали киники. Теоре­тические основы их учения довольно слабы; кинизм не столько теория, сколько способ суще­ствования. А в эпоху, когда люди теряли почву под ногами, этот вызывающий и в то же время равно доступный и беднякам, и пресыщенным образ жизни помогал самоутверждению личности.

Рис. 128

Диоген и Александр Македонский. Рельеф. Копия картины. IV в. до Р.Х.

Среди киников наибольшую, правда, несколь­ко скандальную известность получил Диоген Синопский (400—323 гг. до Р.Х.). Желание опроститься приняло у него гротескные формы. Человек образованный, писатель и моралист, он стал ходить по улицам полуголым, ночевать в боль­шом кувшине из-под зерна («Диогенова бочка»), лакать воду, как собака, отправлять естественные нужды при всех, заявляя: «Что естественно, то не постыдно». Он даже пытался есть сырое мясо.

Одно огорчало его: мало было людей, желаю­щих следовать его примеру. Он ходил по улицам с фонарем среди бела дня, заявляя, что тщетно ищет хотя бы одного настоящего человека.

В III в. до Р.Х. кинизм стал очень популя­рен. Но именно тогда это учение начинает дегра­дировать. Киники незаметно превращаются в «циников» в современном смысле слова. Они проповедуют животный эгоизм, учат равнодушно переносить смерть близких. Уроки трудолюбия сменяются оправданием паразитизма, аскетизм — умением жить за чужой счет.

Цивилизация несет в себе много темного — но не такова ли участь всего созданного челове­ком? Пороки цивилизации — его пороки. В то же время нельзя не признать, что и в цивилиза­ции человек реализует заложенные в нем твор­ческие возможности. Киники, как говорится, вме­сте с водой выплескивали и ребенка. Негативное отношение к городской жизни они переносили на культуру вообще, отдавая предпочтение полу­животному образу жизни, а это было уже настоя­щим посягательством на дух и культуру.