Положительные идеалы Победоносцева столь же определены, как и критика современного строя заподно-европейской государственной и общественной жизни. «Есть в человечестве, -говорит он, -натуральная сила инерции, имеющая великое значение...». Она покоится не на знании, а на основном мотиве человеческих действий – непосредственном ощущении, чувстве, опыте. «Самые драгоценные понятия, какие вмещает в себя ум человеческий, находятся в самой глубине поля и полумраке; около этих-то смутных идей, которые мы не в силах привести в связь между собой, вращаются ясные мысли, расширяются, развиваются, возвышаются». В политическом отношении эта сила бессознательных ощущений родит уважение к старым учреждениям, которые «тем драгоценны, потому незаменимы, что не придуманы, а созданы жизнью, вышли из жизни прошедшей, из истории и освящены в народном мнении тем авторитетом, который дает история и одна только история». С вышеуказанной силой непосредственно связывается и главная опора общественной жизни – вера, стоящая выше всяких теоретических формул и выводов разума. «Народ чует душой, что абсолютную истину нельзя уловить материально, выставить осязательно, определить числом и мерою, но что в нее можно и нужно веровать, ибо абсолютная истина доступна только вере». С господством веры связывается господство церкви и особенно церковного обряда, в котором народ непосредственно, тем же чутьем, а не рассуждением, воспринимает смысл церковного учения. Слагаясь исторически, в связи с народной жизнью, обряд составляет неотъемлемую часть этой жизни. Поэтому не может быть речи о соединении различных церквей на теоретическом основании соглашения относительно понимания догматов; церкви останутся различны, пока будет различен обряд, т.е. пока будут существовать нации. Победоносцев не допускает порицания членами одной церкви членов другой за веру («каждый верует, как ему сроднее»), но вера в безусловную истину своей религии ведет к тому, что человек, убежденный в ней, «считает своим долгом не только исповедовать открыто свое учение, но, в случае нужды, и насильно навязать его другим». Согласно с этим Победоносцев не допускает равноправности церквей в государстве, тем менее – отделения церкви от государства. Идеалом для него является положение церкви в России. «Религиозная жизнь такого народа как наш, оставленного самому себе, неученого» - для Победоносцева «таинство». «Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует; остается служба церковная и несколько молитв, которые, передаваясь от родителей к детям, служат единственным соединительным звеном между отдельным лицом и церковью. В иных глухих местностях народ не понимает решительно ничего, ни в словах служб церковных, ни даже в Отче наш. И однако во всех этих невоспитанных умах воздвигнут, как это было в Афинах, неизвестно кем алтарь неведомому Богу». Что «народ наш невежда в своей вере, исполнен суеверий, страдает от дурных и порочных привычек, что наше духовенство грубо, невежественно, бездейственно» - все это явления несущественные.
Победоносцев верил в прочность патриархального быта, в растительную мудрость народной стихии, и не доверял личной инициативе. Он верил в простой народ, в силу народной простоты, и не хотел разлагать эту наивную целостность чувства ядовитой прививкой рассудочной западной цивилизации. За Побеносцевым остаются его заслуги: основание церковно-приходских школ, строительство благообразных сельских храмов, издание благочестивых книг и молитвенников для народа, забота о благочинном пении в храмах, материальная помощь духовенству, усиление церковной благотворительности. Он сумел понять и оценить С.А. Рачинского и его «сельскую школу». Но с Рачинским он разделяет и его основную ошибку. «Сельская школа» должна быть окончательной школой, не следует внушать ученикам беспокойного и тщеславного желания идти дальше, искать высшего или другого, и тем колебать устои социальных группировок. Он боялся, что религиозное просвещение поведет к протестантизму. После реформы Победоносцева академический строй был очень резко изменен. Усиливалась власть Епархиального епископа над академией, ректор не должен был читать больше двух лекций в неделю. Отменялась публичность академических диспутов. Степень доктора и вообще присуждались теперь без защиты диссертации, по одному только отзыву рецензентов. Нужно было избегать открытого спора, разногласия, напрасной гласности. И открытым возражением ведь только привлечешь излишнее внимание к противнику. Победоносцев боялся привлекать внимание к религиозным вопросам, он боялся споров и не согласий. Он сомневался, готова ли Церковь к самозащите. Он предпочитал ее ограждать извне государственной опекой и силой. Победоносцева скорее беспокоило пробуждение религиозных интересов в русском обществе. Он ценил религию как быт, но не как искание. Если в 70-х годах Победоносцев работает в «Петербургском отделе» уже ранее существовавшего в Москве «Общества любителей духовного просвещения», открытого в 1872 г. в связи со старокатолическим движением. То в 80-х годах такие собрания стали уже невозможны. Победоносцев вводит жесткую духовную цензуру и в начале 90-х годов многие богословские издания закрываются. Победоносцев сочувствовал развитию изданий для народа. Возникает ряд новых изданий: «Воскресный день», «Кормчий», «Пастырский собеседник», «Русский паломник», «Троицкие листки». Значение этих изданий не следует принижать. Однако, жанр богословской литературы несомненно снижается, до уровня простой назидательности. Победоносцеву удалось внушить русскому духовенству, что «богословие» не принадлежит к существу православия, т.е. русской «простой» и народной веры, ибо ведь массы этого «простого народа» спасаются без всякого богословия, и без всяких размышлений и культуры, и «спасаются» вряд ли не надежнее, чем умствующие и пытливые через меру интеллигенты. Вера сдвигалась таким образом и снижалась до уровня безотчетных чувств и благочестивых настроений. Догматы же воспринимались скорее в каноническом, чем в богословском порядке, как ограждающие слова, не как животворящая истина. Под предлогом смирения и непостижимости внимание верующих от догматов отвлекается, - как постичь их слабым разумом!.. Но смирение так часто прикрывает равнодушие или даже маловерие... Сердце отвыкает жить и питаться догматом, напрасно огражденным, и догмат оказывается духовно как бы ненужным. Обличение рассудочности и рационализма в своей чрезмерности оказывалось не безопасным и для самого учения веры. Больше ценились добрые чувства и еще дела. Слишком многое в учении веры начинало казаться каким-то напрасным тонкословием. Пусть лучше душа останется в полусвете, но соблазнам беспокойного ума не будет дано лишнего повода. Вера истолковывается скорее, как доверие, чем как опыт духовной жизни.
В своей государственной деятельности Победоносцев остался всегда верен своим воззрениям. Они отражаются и в его юридических трактатах. В «Московском сборнике» Победоносцев старается доказать, что понятие закона неотделимо от понятия заповеди, нравственной правды закона, хранителем которого является власть, регулирующая его применение в конкретных случаях и не позволяющая гражданам запутаться в сетях массы частных постановлений права. Детальной выработке норм Победоносцев не придает по этому значения. Для своего «Курса гражданского права» Победоносцев выбрал «сравнительную методу изложения: в начале каждой статьи указывается основная идея учреждения, потом оно объясняется, в отличительных его чертах, по римскому, французскому и германскому праву. Когда в уме читателя готов по возможности полный и закругленный образ учреждения, излагается оно по русскому закону, с предварительным очерком его происхождения и исторического развития на нашей почве. Таким образом, читателю возможно, в потребных случаях, судить, в чем русский закон учреждения соответствует или не соответствует общему его типу, как он выразился в истории, в экономии и в праве Западной Европы.