Первое известное преследование имело место, когда некие Вальденсы, иначе называемые "ревностными евангелистами", отвергли учение о транс субстанции, тайне исповеди и почитании образов. Их отказ подчиняться папскому эдикту вызвал жестокие гонения в виде многочисленных сожжений в 1336 г. Муки, которые жертва должна была пройти перед казнью, слишком бесчеловечны, чтобы их описывать. Заинтересованного читателя можно отослать к книге В. Дюрана (69).
В 1555г. вновь запылали костры; "сотня женщин сначала подверглась пыткам, а затем они были убиты, а другие женщины и дети были проданы в рабство" (70).
Затем настал черед альбигойцев. Они отвергали учение об обедне и почитании образов, за что их постигла та же судьба. Бзовий, римский католический историк, заявляет, что папа Иннокентий III "провозгласил священную войну против них и поощрял крестоносцев многими наградами за то, чтобы они вели ее неуклонно" (71). Один крестовый поход за другим организовывался для их наказания. Арнольд Амори, папский легат, сообщал Папе:
"Наши люди, не щадя ни чина, ни пола, ни возраста, убили около 20000 человек мечом: а когда избиение людей было завершено, весь город был разграблен и сожжен. Так удивительно яростно было Божественное возмездие... "(72).
В Лаворской резне 400 человек было сожжено на одном костре, о чем было сказано: "Они сияли удивительно и отправились вечно гореть в аду" (73). В Броме 100 альбигойцев были "дико ослеплены и носы их отрезаны" (74). В 1210 г. вновь 140 человек было сожжено на костре. В Мармане было убито 5000 человек по приказу епископа, а город был сожжен в 1218 г. (75).
В XIV в. страшная судьба постигла и лоллардов -последователей несчастного Уайклиффа. Их вина состояла в том же - отказе повиноваться папскому диктату. Потом настала очередь гуситов, последователей Яна Гуса, а также гугенотов- В 1567 г. около 20 тысяч таких "еретиков" было казнено. В 1572 г. тысячи гугенотов были приглашены на празднество в Париже в честь брака Генриха Наваррского, но вместо того, чтобы устроить им праздник, ночью зазвонили церковные колокола... То, что произошло вслед за этим, рассказано римско-католическим историком Мезарэ:
"Шестьдесят тысяч человек, направляемых яростью, вооруженные кто как мог, бежали туда, куда вели их злоба, жажда мести и грабежа. Воздух содрогался от шипения, богохульства и ругательств убийц... они не щадили ни стариков, ни женщин, ни ни даже младенцев... Шестьсот домов было разграблено и четыре тысячи человек убито со всей жестокостью, какую можно себе представить" (76).
Согласно иезуитскому историку Бонави, только за три дня было убито 25000 человек (77). Человеческое сознание не может не содрогнуться, узнав, что, помимо вышеописанных жестокостей, за три месяца было убито 70000 гугенотов (78). Во время царствования королевы Марии в Англии было сожжено на костре 286 протестантов, в том числе епископы Крэкмер, Хупер, Летимер, Ридли и Фаррар. Жертвами становились как христианские еретики, так и нехристиане. Во время кровавой инквизиции в Испании около 23000 евреев были преданы мечу и 200000 репрессированы. В Нидерландах 50000 человек были обезглавлены, помимо 25000, преданных ранее смертной казни в этой стране (79). Рассказы о диких преследованиях христианских собратьев и нехристиан со стороны приверженцев христианства потрясают всех историков, когда-либо бравшихся за перо, чтобы отобразить эти ужасные сцены. Даже христианские историки, такие как Уилл Дюран вынуждены отметить: "Делая любые скидки, требуемые от историка и дозволенные христианину, мы должны оценить инквизицию, наряду с войнами и преследованиями нашего времени, как одно из темнейших пятен в истории человечества, раскрывающих свирепость, не свойственную ни одному зверю" (80).
Другой писатель, не менее ревностный христианин, отмечает с тяжелым сердцем;
"Почти вся Европа в течение многих столетий была залита кровью, пролившейся по прямому подстрекательству или при полном одобрении духовных властей и общественного мнения, направляемого католической церковью... При этом жертвы умирали не быстрой и безболезненной смертью, а такой, которая тщательно выбиралась из наиболее мучительных, которую человек только мог вынести. Обычно их сжигали заживо, нередко на медленном огне, после того, как их стойкость была испытана самыми мучительными пытками, какие только мог измыслить изощренный ум. Любой хорошо знающий историю не может усомниться в том, что римская церковь пролила больше крови, чем какой-либо другой институт, существовавший в истории человечества" (81). Очевидно, что церковь подавляла все ростки свободного мышления, но чем более жесткую позицию она занимала, тем более упорное сопротивление она встречала. Мартин Лютер, немецкий монах (1483-1546), восстал против власти папства в октябре 1517 г. Это породило великое движение, известное в истории под именем Реформации (82). Налоги, взимаемые церковью, свободная продажа индульгенций, осуществляемая под эгидой папы, и растленная мораль духовенства не могли более быть терпимыми любым здравомыслящим человеком. Был поднят всеобщий протест против ортодоксии, назрели радикальные реформы в церковных делах. Это разделило христианский мир на два враждующих лагеря. Паписты остались католиками, а остальные назвались протестантами. Протестантское христианство возникло из чистой ненависти к папству и, строго говоря, действительные религиозные реформы никогда не были его единственной целью. Претендуя на возврат к догмам церкви Нового Завета, на самом деле оно было его соперником. В то же время, отвергая папскую власть над религиозными и общественными Делами, протестантство достигло немногого. Задуманное как средство от болезни, оно, увы, на деле оказалось хуже самой болезни. Единственное благо, которое христианство получило от этого движения, было введение некоторой свободы мысли в вопросах догм, да и то не без огромных оговорок. Междоусобная война, последовавшая за этим расколом, поглотила огромное количество "солдат креста" с обеих сторон. По некоторым данным половина всего населения Германии исчезла, а во многих районах количество людей, имущества и скота уменьшилось еще сильнее: целые провинции были опустошены, целые города превратились в развалины (83).
Новая надстройка Реформации, возникшая на руинах папства, оказалась не лучше поверженного врага. Протестантство оказалось так же мало расположенным к религиозной терпимости, как и католицизм. Если у католицизма был такой ужасный институт, как инквизиция, протестантство занималась охотой на ведьм. Множество несчастных бездетных женщин и старых дев были убиты по обвинению в колдовстве. Эта охота на ведьм поглотила жизни стольких же женщин, сколько инквизиция уничтожила мужчин за ересь (84). Фанатическое неистовство можно представить себе из советов самого Лютера: "одержимый ребенок должен быть брошен в реку и утоплен или излечен" (85). Охота на ведьм, как и инквизиция, использовала те же жестокие и гнусные методы сожжения заживо несчастных невинных и подозреваемых. Все это красноречиво говорит о пресловутой "терпимости" христианства. Можно процитировать известного английского философа: "В так называемую эпоху веры, когда люди действительно придерживались христианской религии во всей ее полноте, существовала инквизиция с ее пытками, миллионы несчастных женщин были сожжены как ведьмы, и все виды жестокостей совершались над самыми различными людьми во имя веры" (86).
Кровавый шлейф истории христианства подтверждает приговор, вынесенный ему таким историком, как Робертсон: "Если бы мерой заслуги христианства как цивилизующей силы могло быть количество пролитой им крови, то лишь его рекорд в. области охоты на ведьм может поставить его на первое место среди всех религий" (87).
Лютеран разделяла зияющая пропасть многочисленных отличий, и со временем возникло огромное число сект, необратимо различавшихся в мельчайших деталях. Робертсон указывает, что "в XVI веке существовало, по меньшей мере, 80 протестантских сект, именовавшихся по их догматам или по именам лидеров" (88).
Это печальное зрелище доктринального раскола заставляет Робертсона горько иронизировать:
"Действительно, нет более гротескного зрелища в человеческой истории, чем сочетание фразы "религия любви" с массовыми ожесточенными спорами, составляющими основную массу христианской богословской литературы всех времен" (89).
Можно, однако, упомянуть мимоходом, что, хотя некоторое свободомыслие и было посеяно на бесплодной почве христианства, тем не менее, эмпирические науки не одобрялись церковью, даже реформированной. Наоборот, научный прогресс подавлялся ею вопреки логике. Церковь смирилась только с теми научными теориями, которые ей были навязаны силой, Марджори Боуэн отмечает в связи с этим;
"Ни в одном случае церковь не одобряла приобретения новых знаний, кроме тех случаев, когда эти знания поддержали ее собственные претензии" (90).
Противодействие церкви прогрессу легко себе представить по папской булле, изданной в 1864 г. "Если кто-либо говорит, что Римский папа может и должен примириться с прогрессом, либерализмом и современной цивилизацией, пусть он будет предан анафеме" (91),
Степень неодобрения церковью прогресса может быть оценена по замечанию Лютера о Копернике, которого он изобличал как "астролога-выскочку, который утверждает, что его авторитет выше, чем авторитет Священного Писания". Галилею пришлось предстать перед судом за свои открытия, и 22 июня 1633 г. в Риме его заставили встать на колени и отречься от гнусной" ереси, что Земля движется вокруг Солнца (92).
Единственным свидетельством прогресса за это время были постановления Трентского Собора, созванного в 1545 г. и решившего вопросы догматов веры раз и навсегда. На этом Соборе была утверждена доктрина Божественного происхождения книг Ветхого и Нового Заветов и установлено, что те, кто бросит сомнения на их Божественность, должен быть предан анафеме (93).