Оба Определения были непосредственной реакцией Церкви на происходящие в стране политические события, попыткой вовлечь верующих в противостояние власти, привлечь их к активному участию в антиправительственных акциях. Ситуация усугублялась тем, что Церковь заняло откровенно негативную позицию в отношении не только «церковной политики» советского государства, но и всей его внутренней и внешней политики. К примеру, патриарх Тихон и Собор в специальных посланиях осудили стремление правительства выйти из мировой бойни и заключить мирный договор с Германией. Содержавшаяся в них патриотическая риторика, призывы к продолжению войны «до победного конца», к защите «Земли Русской» несмотря ни на что, по существу обрекали население на дополнительные тяготы и лишения, а в перспективе делали вполне возможным быстрое поражение в борьбе с превосходящим врагом, за которым мог последовать и распад Российского государства.
Хотя в исторической литературе весенние месяцы 1918 г. и рассматриваются как период «мирной передышки», но название это условно. Подразумевается, что от заключения Брестского мира (март) до возникновения фронтов в Сибири, на Волге и Северном Кавказе (июнь) не велось широкомасштабных военных действий. Однако мира не было, шли локальные бои, происходило формирование вооруженных сил и «белых», и «красных», активно действовали подпольные антиправительственные вооруженные группы, вспыхивали мятежи и восстания, шел процесс стихийной национализации церковно-монастырской собственности. Налицо была эскалация насилия, жестокости, классового противостояния, и каждая из сторон совершала шаги навстречу к столкновению, еще более жестокому и беспощадному.
Все это не могло не отражаться на настроении православной паствы. В ее рядах происходила ускоренная поляризация по политическим взглядам, а это, в свою очередь, отражалось и на отношении к Декрету о свободе совести. Как свидетельствовал В.Д. Бонч-Бруевич, «трудящиеся повсюду приветствовали декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви, необходимость которого давно назрела» .
В редакции многих центральных и местных газет и журналов поступало множество писем от приходских священников и рядовых верующих, в которых они сообщали о поддержке декрета, призывали Церковь к прекращению противостояния власти. К примеру, в письме в газету «Знамя Христа» сельский священник призывал духовенство: «Наш долг, наша обязанность не возбуждать темные массы. Не творить тех бунтов, которых в России и так немало, а выяснять всем и каждому, что… отделение церкви от государства и другие запреты в связи с этим нисколько не унижают христианства… Когда всмотришься внимательно во все происходящее, то невольно поднимается вопрос: от кого и от чего наши иерархи призывают спасать Христову веру?» .
Проходившие в стране митинги, собрания, демонстрации, конференции различных общественных организаций нередко принимали специальные резолюции и обращения к власти с просьбой ускорить проведение в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви. В подтверждение сошлемся на резолюцию Первой Московской конференции женщин-работниц, состоявшейся в начале 1918 года. В ней, в частности, говорилось: «конференция считает необходимым энергично проводить в жизнь декрет об отделении церкви от государства и школы, так как этот декрет уничтожает все религиозные гонения, существовавшие до сих пор, обеспечивает полную свободу совести, свободу вероисповеданий, делает религию делом совершенно свободного выбора, не обещающим никаких привилегий и не грозящим никакими стеснениями. Обеспечивает воспитание детей в духе истинного знания науки» .
И все же события зимы-весны 1918 г. были в определенной мере неожиданными для большевиков, рассчитывавших на быстрое и относительно безболезненное введение декрета об отделении церкви от государства. Залогом тому были уверенность в полной дискредитации «политического лица» духовенства и органов церковного управления, рост антиклерикальных настроений в массах и ширящаяся поддержка идей светского государства во времена Временного правительства. Не случайно же, что большевики даже и не планировали создание специального государственного органа, ответственного за реализацию их программных установок отделения церкви от государства и школы от церкви. Но провести в жизнь декрет, что называется сходу, оказалось невозможным. К политическому противодействию органов церковного управления и руководителей религиозных организаций присоединилось прикровенное, а где и откровенное недовольство со стороны многомиллионного крестьянства. Если в целом оно поддерживало меры экспроприации церковно-монастырской собственности, провозглашение равенства граждан вне зависимости от их отношения к религии, расторжение «союза» Православной церкви и государства, то относительно таких мер, как устранение из школы Закона Божьего, лишение прихода собственности, введение гражданской метрикации и некоторых других, его позиция была не столь однозначной. И было бы упрощением утверждать, что на сторону Церкви встали лишь представители «свергнутых классов» да отдельные «верующие-фанатики».
Крестьянство выступало в тот момент против, как ему казалось, насильственного «обмирщения» своего традиционного уклада жизни, против ломки «незыблемых», в том числе и в силу «освящения» их православными канонами, устоев жизни «по вере» в российской деревне. Подтверждение тому можно найти и в переписке партийных лидеров. К примеру Е. Ярославский в письме В.И. Ленину отмечал: «Проведение декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви встретило особенно упорное сопротивление в деревне. Целый ряд иногда кровавых столкновений происходит на почве того, что население противится выносу икон и предметов культа из школ. Местные Советы совершенно не считаются с волей подавляющего большинства, а иногда и единодушной волей единоверческого православного населения. Во всех почти рабочих и крестьянских собраниях в провинции подают ораторам записки об этом. На этой почве ведется агитация против Советской власти вообще и падает на восприимчивую почву. На женском съезде в Москве мне было подано 16 записок почти однородного характера: зачем насильно выносят иконы. Были записки и заявления: мы со всем согласны с большевиками, а этот вопрос нас отталкивает от них« .
Мешало проведению декрета и отсутствие на местах подготовленных работников и специальных органов, занимающихся «церковной политикой». Непоследовательность местных властей, которые сами, а то и под нажимом различных социальных групп, явочным порядком, в силу своего разумения, не дожидаясь указаний из центра, претворяли декрет в жизнь. Нередко их «инициативы» шли вразрез законам, издаваемым центром, что зачастую порождало многочисленные конфликтные ситуации между властями и верующими, выливалось в различные формы политического протеста. Эмоционально и откровенно говорилось об этом в одном из писем (апрель 1918 г.) петроградского священника М.В. Галкина управделами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу: «На почве издания декрета уже по местам возникали эксцессы, уже пролилась человеческая кровь, которой можно было бы избежать… Часть вины за эту кровь я чувствую на себе. Может быть, я недостаточно настойчиво стучался в Ваши двери, чтобы повторить Вам о том, от чего Вы все равно не уйдете, — о необходимости координировать действия различных комиссариатов, направленные к ликвидации вековой связи между церковью и государством, в каком-то особом аппарате, каким должна явиться особая ликвидационная коллегия, непременно в Москве… Объединение вокруг клерикальных кругов политических элементов страны идет столь быстрыми шагами, что Вы бы ужаснулись, увидев эту картину во весь грозный рост. Отсутствием разъясняющих положений уже ловко пользуются ваши политические противники… Создается и уже создана организация, вплоть до приходских, губернских и всероссийского церковных »комиссаров«. Организации надо противопоставить организацию. Слову — убежденное слово. Силе, если угодно, ту правовую силу, которая могла бы заставить служителей алтаря стоять у алтарей и не вторгаться со специфическим »восторговским« духом в несродную их званию и сану область чистой политики« .
Жизнь настойчиво требовала создания специального органа в системе государственного управления, который бы взял на себя координацию действий в центре и на местах по реализации норм и положений декрета. Первоначально эти обязанности были возложены на образованную в апреле 1918 г. межведомственную комиссию при Наркомюсте, в составе представителей от комиссариатов внутренних дел, просвещения, призрения, а также от православной, старообрядческой, римско-католической, греко-католической и других церквей . Несколько позже, 8 мая 1918 г. по поручению Совнаркома Наркомюст образовал специальный отдел (порядковый номер среди отделов -VIII) по проведению Декрета об отделении церкви от государства в жизнь во главе с П.А. Красиковым.