.
И.Вороницын
Причины, породившие в низах народной жизни у угнетенных классов борьбу против католицизма, бывшего орудием подчинения и господства, вызвали у образовавшейся среди горожан интеллигенции стремление освободиться от тяжелых оков религиозного мировоззрения. Первые робкие проявления светской мысли, освобождающейся от опеки религии и становящейся в явную или скрытую оппозицию ей, заслуживают нашего внимания, как первые ласточки атеистической весны XVIII века.
В XIV веке начинается так называемый Ренессанс или Возрождение. Формально Возрождение — это возврат в античной образованности, забытой или непонятной в период средних веков. По существу, Возрождение — это движение общественной мысли, знаменующее распад католико-феодального уклада и возникновения новых социальных сил, стремящихся к образованию буржуазного общества. Эти новые силы находят в античной образованности необходимые им элементы для светского понимания человека и жизни.
Аскетическая средневековая мысль была сосредоточена на предметах божественных, относилась с презрением к миру и в человеческой жизни видела лишь временное состояние, переход и подготовку к загробному существованию. Сам человек рассматривался исключительно под углом зрения его духовного несовершенства, его греховности, являющейся препятствием для его возвращения в небесное отечество. Он изучался не физически, а морально, как предмет милосердия божия и спасения сыном божиим от первородного греха. Эта мысль была устремлена только к небу.
Возрождение обращает ее снова на землю. В протиположность занятию предметами божественными, оно все свое внимание направляет на предметы человеческие, все рассматривает под углом зрения земной человеческой жизни и ее интересов. Это настроение представляет собой наиболее характерную черту эпохи Возрождения и получает название гуманизма, а люди, занимавшиеся изучением классической древности и у авторов ее находившие основы нового светского мировоззрения, называются гуманистами {От латинского слова humanus, означающего «человеческий», в противоположность divinus — «божественный».}.
Среди гуманистов Возрождения и среди ученых и философов, изучавших под влиянием Возрождения человека и его общественную жизнь, мы и находим первые проявления светского свободомыслия в вопросах религии.
Свободомыслие до Возрождения.
Как и всякое общественное движение, Возрождение появилось не вдруг, и ряд составляющих его элементов встречается время от времени у отдельных людей предшествовавшего периода.
Аскетизм стоял в слишком резком противоречии с естественными человеческими интересами, чтобы возмущение его идеалами не прорывалось на поверхность духовной жизни и не отражалось в литературе. Гнет католицизма в свою очередь не мог не приводить отдельных людей при благоприятных обстоятельствах к отрицанию его крайностей. Светская власть, часто вступавшая в конфликты с властью духовной, также находит своих теоретиков. И, наконец, разум не раз громко заявляет о своих правах.
Этот разум заявил, например, однажды о своих правах в лице ученого монаха Иоанна Эригены Скотта, шотландца или ирландца, жившего в IX веке. Обладая крайне путанным умом и другими качествами, вроде нетерпимости и самомнения, этот монах пришел, однако, к выводу, что философия, т.-е. светская наука, должна быть поставлена выше богословия, и не побоялся публично высказывать этот свой взгляд и ряд других взглядов, грешивших не меньшей еретичностыо: «Я не боюсь авторитета (церкви) и не боюсь ярости непросвещенных умов. Я не боюсь громко заявлять мысли, которые отчетливо сознает и с достоверностью доказывает мой разум… Авторитет происходит от истинного разума, а отнюдь не разум от авторитета. Какой бы ни был авторитет, но если он не признан разумом, он не имеет силы. Наоборот, разум, непоколебимо основанный на собственной силе, не нуждается в подкреплении со стороны какого-либо авторитета». Это — чистейший рационализм, т.-е. провозглашение первенства разума над авторитетом веры.
У Иоанна Эригены были и другие мысли, в известной мере роднящие его с новой философией. У него находили даже скрытый пантеизм. Но свои истинные взгляды он старательно облекал в туманную форму, делая их, таким образом, доступными лишь немногим, ибо он придерживается того мнения, что истинное знание удел избранных, а толпа должна удовлетворяться истинами веры. Это очень напоминает Вольтера с его знаменитым: «если бы бога не было, его нужно было бы выдумать», с той только разницей, что в устах вольнодумного монаха средних веков это лицемерие естественно, тогда как вольнодумец XVIII века в своем цинизме нам кажется отвратительным.
Святая церковь и благочестивая светская власть ополчились на Эригену. Он был изгнан из Парижа, где блистал своей ученостью при дворе Карла II Лысого, пытался затем учить в Оксфорде, но и оттуда был вынужден удалиться, нашел, наконец, прибежища в монастыре в Мэльмсбери и там обрел бесславный и мученический конец (ок. 877 г.). Молодые монахи, его собственные ученики, воспламененные святой ревностью к вере, перочинными ножиками закололи еретика. Церковь приложила все старания к уничтожению его сочинений, но жизненность его взглядов сказалась в том, что в XIII веке он нашел продолжателей и его учение подверглось в 1226 г. специальному осуждению.
Скотт Эригена принадлежал к числу основателей схоластики или школьной философии, сослужившей большую службу богословию, но одним из своих течения, так называемым номинализмом, часто встававшей в оппозицию с церковными учениями. «Номиналисты» отстаивали в противоположность «реалистам» то положение, что общие понятия — родовые и видовые — существуют лишь как собирательные обозначения, как «пустые звуки», а не существуют в действительности. Номинализм, как говорит Фр. Ланге, «был в сущности скептическим принципом в противоположность всему стремлению средних веков к авторитету; он обратил резкость своего аналитического образа мышления и против иерархического здания церкви так же, как он ниспроверг иерархию мира понятий». Еще с большей резкостью подчеркнул прогрессивную роль номинализма в истории философии К. Маркс. «Материализм — родной сын Великобритании. Уже ее схоластик Дунс Скотт задавался вопросом: «не может ли материя думать?». Чтобы сделать возможным такое чудо, он взывал к божьему всемогуществу, т.-е. другими словами, саму теологию заставил проповедывать материализм. Он был кроме того номиналист. Номинализм играет очень большсую роль у английских материалистов и вообще является первым выражением материализма». (К. Маркс о французском материализме XVIII века). А материалистическое учение является единственным, истребляющим самые корни религиозной веры. Поэтому естественно искать можно у номиналистов средневековья первые зародыши антирелигиозной мысли.
Самой яркой фигурой среди них нам представляется Абеляр (1079—1143), романтическая любовь которого к Элоизе и испытанные, как последствие этой любви, страдания вдохновили не одного поэта.
В свое время Абеляр пользовался славой замечательного философа и сотнями насчитывал своих учеников, хотя его смелые взгляды вызывали не раз неудовольствие Рима. Он не порывал с христианством, повидимому, даже в самых глубоких тайниках своей мысли и в мыслителях древности, которых он почитал и у которых учился, стремился найти элементы христианства, как морального учения. Отсюда следует вывести заключение, хотя он прямо этого не говорит, что вопрос об «откровении» для него не существовал: зачем откровение, если та мораль, которую оно принесло будто бы в мир, существовала задолго до пришествия Христа?
В одном из сочинений Абеляра — в разговоре между философом-христианином и иудеем, устами христианина утверждается то положение, что христос только возродил и очистил от устарелостей древний нравственный закон, из чего следует сделать заключение, что божественное происхождение христа отвергается. Подчинение веры разуму провозглашается, как единственный путь к истине. Действительное существование ада и рая и следовательно, загробной жизни подвергается настолько сильному сомнению, что можно почти с полной уверенностью говорить об их отрицании.
Насколько нерелигиозным был этот монах, видно из его автобиографии. Рассказав в ней о тех преследованиях, которым он подвергался со стороны правоверных католиков, он выражает намерение бежать от христиан к язычникам, к магометанам и жить с ними даже на условии формального перехода в их веру. Чтобы притти в XII веке к такому намерению, — а этот план, по признанию Абеляра, часто приходил ему в голову, — нужно было быть неверующим, во всяком случае если не атеистом, то скептиком, сомневающимся в самом существовании бога. Не даром основным принципом познания истины он признает сомнение: «через сомнение мы приходим к исследованию, а через исследование к истине».
В условиях того времени Абеляр не мог полно и недвусмысленно высказывать свое неверие. Но он сумел прибегнуть к обходному движению и в своей книге «Да и нет» собрал и сопоставил, не подвергая критике, но с явно подрывною целью, противоречивые ответы, которые давались церковными авторитетами на самые основные вопросы христианской религии.
Оппозиционное течение в отношении религии и церкви, самым ярким представителем которого был Абеляр, получает сильное подкрепление в лице т. н. аверроизма, философского направления, родственного схоластике и названного так по имени арабского философа Аверроэса.
Аверроэс был последним из великих арабских врачей и философов, продолжавших учение древне-греческого философа Аристотеля. Он был придворным врачем одного из калифов, вследствие своего неправоверия впал в немилость, был отвергнут мусульманским миром, но нашел последователей среди евреев, а через их посредство и среди христиан.
Он не был борцом против религии в собственном смысле этого слова. Для него все религии были одинаковы, при чем тот вывод из этого положения, что, следовательно, все религии одинаково ложны, им не высказывался, но достаточно ясно подразумевался. Религия нужна для необразованной и темной массы народа. Он же сам и другие образованные люди в ней не нуждаются, им, наоборот, нужна свобода от религии. От Аверроэса именно берет свое начало сильно распространенное позже учение о двойственной истине: истине философской и истине богословской, религиозной, которые могут существовать рядом несмотря на свою полную противоположность. Эта «двойная бухгалтерия» сыграла впоследствии очень печальную роль.