Епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев)
В православной традиции тема примата тесно связана с темой церковного авторитета, которая, в свою очередь, для православного богослова неотделима от понятия "кафоличности", или "соборности".
Как известно, в силу разных исторических обстоятельств Православная Церковь никогда не имела и до настоящего времени не имеет единой административной структуры управления. "Первым среди равных" в ряду Предстоятелей Поместных Православных Церквей признается Патриарх Константинопольский, который с византийских времен носит титул "Вселенского", однако ни данный титул, не первенство чести не дают Константинопольскому Патриарху никаких юрисдикционных прав вне пределов своего собственного Патриархата.
Примат Константинопольского Патриарха складывался постепенно, и решающими событиями в его формировании были возвышение Константинополя в качестве столицы империи и усвоение ему статуса "нового Рима" в IV веке и разделение Церквей в XI веке. II Вселенский собор (381 года) своим 3-м правилом постановил: "Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что град сей есть новый Рим". IV Вселенский собор (451 года) дал следующую мотивацию этого решения: "Престолу ветхого Рима отцы прилично дали преимущество, поскольку это был царствующий град. Следуя тому же побуждению, и 150 боголюбезнейших епископов предоставили равные преимущества святейшему престолу Нового Рима, правильно рассудив, чтобы город, получивший честь быть городом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим Римом, и в церковных делах был возвеличен подобно тому, и был вторым после него". Таким образом, первенство Римского епископа воспринималось восточными Отцами не как обусловленное преемством этого епископа от апостола Петра, а как основанное на политическом значении Рима как столицы империи. Точно так же, преимущества Константинопольского престола вытекали не из его древности (Иерусалимский, Александрийский и Антиохийский престолы были древнее) и не из каких-либо иных церковных предпосылок, а исключительно из политического значения Константинополя как "города царя и синклита".
После же того, как единство между Западной и Восточной Церквами в XI веке было нарушено, первенство чести среди Православных Церквей как бы автоматически перешло к Константинопольскому Патриарху. Это первенство сохранилось за ним и после того, как Константинополь в середине XV века прекратил быть "городом царя и синклита" и Византийская империя перестала существовать. Во времена Оттоманской империи Константинопольский Патриарх обладал привилегиями "этнарха" греческой нации и фактически возглавлял все православное население этой империи. Однако за пределы Оттоманской империи его власть не распространялась. Формирование в XIX-XX веках национальных государств на территориях, некогда подвластных туркам, привело к возникновению новых автокефальных церквей вне юрисдикции Константинополя.
В настоящий момент существует 15 Поместных Православных Церквей, каждая из которых является полностью самостоятельной в вопросах внутреннего управления и никоим образом не подчиненной Константинополю. Данная структура управления порождает целый ряд неудобств, одним из которых является отсутствие верховного арбитра в тех случаях, когда возникает разногласие или конфликт по церковно-политическим вопросам между двумя или несколькими Поместными Церквами. В православной традиции не существует механизма, который обеспечивал бы урегулирование подобного рода разногласий. Поэтому в каждом конкретном случае вопрос решается по-разному: иногда созывается некое межправославное совещание, решения которого, впрочем, имеют лишь консультативный характер и не обладают обязательной силой для той или иной Поместной Церкви; в других же случаях две Церкви, находящиеся в состоянии конфликта, ищут решение путем двусторонних переговоров или привлекают посредника.
Еще одним неудобством, порождаемым отсутствием единой административной системы управления в Православной Церкви, является невозможность урегулировать вопрос о пастырском окормлении так называемой "диаспоры". Суть проблемы заключается в том, что Константинопольский Патриархат c 1920-х годов претендует на право церковной юрисдикции над теми странами, которые не принадлежат к православной традиции, тогда как другие Поместные Церкви имеют свои дисапоры в Европе, Америке и на других континентах и не собираются от них отказываться. В результате в некоторых городах Европы, например, имеется по нескольку православных епископов, каждый из которых окормляет паству своей Поместной Церкви. Вопрос пастырского окормления диаспоры может быть решен лишь Всеправославным Собором. Подготовка к такому Собору велась достаточно интенсивно на протяжении тридцати лет (начиная с 1960-х и вплоть до начала 1990-х годов), однако в настоящий момент фактически приостановлена из-за разногласий между Церквами по вопросу о том, каким должны быть статус Собора и его повестка дня.
Итак, в Православной Церкви в мировом масштабе не существует какого-либо внешнего механизма обеспечения "соборности", нет внешнего авторитета, - в лице ли одного человека или в форме коллегиального органа, - который гарантировал бы единство Церкви в церковно-политических вопросах. Это, однако, не означает, что соборность в Православной Церкви существует только в теории, а не на практике. Практически соборность на межправославном уровне выражается, во-первых, в том, что все Поместные Православные Церкви имеют между собою полное евхаристическое общение. Во-вторых, Православные Церкви заботятся о сохранении единства вероучения, для чего в необходимых случаях созываются межправославные совещания. В-третьих, Предстоятели или официальные представители Церквей время от времени встречаются друг с другом для обсуждения важных вопросов или обмениваются посланиями. Таким образом, даже в отсутствие Всеправославного Собора Православная Церковь во всемирном масштабе сохраняет свой соборный, кафолический характер, несмотря на отсутствие четких механизмов обеспечения этой соборности.
Вообще в православной традиции понятие соборности гораздо органичнее связано с идеей местной Церкви [1], чем с идеей Вселенской Церкви как совокупности местных Церквей. Первоначально Церковью Христовой была община учеников Спасителя в Иерусалиме: это и была та самая единая, святая, соборная и апостольская Церковь, которая обладала всей полнотой церковности и кафоличности. Уже в I веке христианские общины стали возникать вне Иерусалима, и каждая местная община воспринималась не как часть Вселенской Церкви, а как сама "кафолическая" Церковь во всей ее полноте. Гарантом кафоличности каждой местной Церкви, то есть Церкви конкретного места, было наличие в ней единого евхаристического собрания, возглавляемого епископом как избранным Предстоятелем народа Божия.
Именно такая экклезиология характерна для ранних Отцов Церкви, в частности, для священномученика Игнатия Богоносца. В своих посланиях Игнатий неустанно подчеркивает первенствующую роль епископа как главы евхаристического собрания, утверждая, что "на епископа должно смотреть как на Самого Господа" (Еф. 6). Все в Церкви должно совершаться с ведома епископа: "Без епископа никто не делай ничего, относящегося к Церкви. Только та Евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это... Непозволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви; напротив, что одобрит он, то и Богу приятно" (Смирн. 8). И далее: "Почитающий епископа почтен Богом; делающий что-либо без ведома епископа служит диаволу" (Смирн. 9). Игнатий постоянно подчеркивает необходимость единства пресвитеров и диаконов со своим епископом: "Епископ председательствует на месте Бога, пресвитеры занимают место собора апостолов, а диаконам вверено служение Иисуса Христа (Магн. 6); "Пресвитерство так согласно с епископом, как струны в цитре" (Еф. 4). Народ Божий, по учению Игнатия, должен "почитать диаконов как заповедь Иисуса Христа, а епископа - как Иисуса Христа, Сына Бога Отца, пресвитеров же - как собрание Божие, как сонм апостолов" (Трал. 3). Эта экклезиология ведет Игнатия к следующей классической формуле: "Где будет епископ, там должен быть и народ, так же как где Христос, там и кафолическая Церковь" (Смирн. 8).
Первенствующая роль епископа, по учению ранних Отцов, обусловлена тем, что он занимает место Христа в евхаристическом собрании. Именно это понимание объясняет тот факт, что так называемый монархический епископат - один епископ в каждой евхаристической общине или Церкви - стал общепринятым в Древней Церкви [2]. Будучи единоличным возглавителем Церкви данного места, епископ, тем не менее, управляет Церковью не единолично, а в соработничестве с пресвитерами и диаконами. Епископ не обладает церковной властью или авторитетом сам по себе, в силу полученного им сана: он является священнослужителем внутри местной церковной общины, которая доверила ему это служение. Вне церковной общины служение епископа теряет смысл и действенность.
В рамках местной Церкви примат епископа является безусловным и безоговорочным. Для православной традиции, основанной как на богословском наследии Отцов Древней Церкви, в частности священномученика Киприана Карфагенского, так и на более поздних полемических сочинениях византийских богословов, всякий епископ, а не только епископ Рима, является преемником апостола Петра. Крупный византийский богослов XIV века (кстати, закончивший свои дни в лоне Католической Церкви) Варлаам Калабрийский пишет: "Каждый православный епископ есть викарий Христа и преемник апостолов; так что, если все епископы вселенной отпадут от правой веры и только один останется хранителем правых догматов... в нем спасется вера божественного Петра". И далее: "Епископы, поставленные Петром, являются преемниками не одного Петра, но и других апостолов; в равной мере, епископы, рукоположенные другими, являются преемниками Петра" [3].