Юстиниан отнюдь не был "принцем крови": он родился в 482/3 г. в Иллирике, в крестьянской семье (поздние версии его биографии считали его даже чуть ли не славянином). Его дядя, Юстин, сделавший блестящую карьеру — от простого солдата, пришедшего в столицу юношей-бедняком, до могущественного императора (правил в 518—527 гг.), приблизил к себе проявлявшего способности племянника, сделал его наконец консулом, так что после смерти Юстина Юстиниан стал "естественным образом" византийским правителем. Опорой во власти ему стала его супруга Феодора, прошедшая жизненный путь от юной циркачки и александрийской куртизанки до всемогущей императрицы, оказывавшей на самого Юстиниана очевидное влияние.
Уже в начале своего правления, в январе 532 г., Юстиниан испытал сильное потрясение: внезапно вспыхнувшее в столице так называемое восстание "Ника" (названное так от греческого восклицания восставших, означающего "побеждай!"), в котором участвовали как представители соперничавших ранее между собой цирковых (а на деле отчасти политических) партий (прежде всего "прасинов" — "зеленых" и "венетов" — "синих", разделявшихся по цвету одежд участников конных ристаний), так и городские низы, и чиновники, и даже сенаторы, — все были недовольны жесткими мерами начавшего твердо править Юстиниана. Но после подавления восстания репрессивные действия царя лишь усилились, а сам верховный правитель всеми силами стал утверждать самодержавный принцип власти, не терпящий никакой критики или свободомыслия. Юстиниан сам стал "вечным консулом", сам стал воплощением закона, утвердив вновь проведенную кодификацию, сам стал верховным богословом, искореняя ереси (на V Вселенском соборе в Царьграде-Константинополе) и покончив с язычеством: в 529 г. он закрыл тысячелетнюю платоновскую Академию, заставив философов бежать из Афин.
Сам Юстиниан, вполне в соответствии с византийским понятиями, осуществлял свои планы под лозунгами реставрационной политики. Восстановление величия империи — как вне ее границ, так и внутри, стало смыслом проводимых акций. Законодательные проекты Юстиниана были призваны подвести итог правовой истории Рима и Ромейской (= Римской, т.е. Византийской) империи. Комиссии под руководством юриста Трибониана создают Кодекс Юстиниана — свод законов, куда вошли эдикты от эпохи Адриана до 534 г. (год издания второй, завершающей, редакции Кодекса). Все не вошедшие в свод законы признавались недействительными. В 533 г. те же правоведы издают Дигесты (или, по-гречески. Пандекты) — собрание творений классических юристов, а на следующий год — Институции Юстиниана, ставшие своеобразным справочником для юристов. Когда был создан свод законов, изданных после 534 г., получивший наименование Новеллы (т.е. новые постановления), завершилось формирование всеобъемлющего Свода гражданского права (Corpus juris civilis), ставшего основой не только средневекового законодательства, но и сводов нового времени, например, Кодекса Наполеона, ставшего основой конституций многих современных государств — от Франции до Бразилии.
В результате многочисленных военных экспедиций, предпринятых в 530—532 гг. против сасанидского Ирана в Азии, в 531—535 гг. против вандалов в Африке, в 535—546 гг. против готов в Италии (Риме) и Далмации, Юстиниан дополнял свой официальный императорский титул предикатами "Готский", "Африканский", "Вандальский" и расширил пределы империи почти до размеров древних императоров. При этом василевс, верный царскому принципу "stabilitas loci" (постоянства местонахождения), сам в походы не ходил, сидя во дворце в Константинополе, а отправлял во главе войск профессионалов-военачальников, будь то Велисарий, или евнух Нарсес, или собственный двоюродный брат Герман. Нельзя сказать, что разовые отдельные удачные кампании решали политические противоречия раз и навсегда: так, Рим несколько раз переходил из рук в руки — от византийцев к готам и наоборот, а с персами лишь в 562 г. "вечный" мир стабилизировал на некоторое время ситуацию на востоке.
Внутриполитические мероприятия Юстиниана, его непримиримая борьба с оппозицией и вообще с инакомыслием были отмечены категорическим радикализмом. В результате ему удалось создать жестко централизованное бюрократическое государство, социальные связи которого, в конечном счете, вели к персоне монарха, который волен был казнить и миловать, награждать и ссылать, став в полном смысле слова автократором-самодержцем. Власть императора распространялась и на церковь, ставшую элементом государственной структуры; византийский правитель легко в этот период вмешивался и в дела папства, и отдаленных армянских князей, а Средиземное море почти вновь становилось внутренним морем Империи.
Но репрессивными мерами не удалось решить ни одну из действительно важных проблем общественной и экономической жизни. Вновь обратимся к свидетельствам Прокопия: "Как только Юстиниан достиг царской власти, он сумел тотчас же привести все в расстройство. То, что ранее было запрещено законом, он ввел в государственную жизнь; то же, что существовало и вошло в обычай, уничтожил, словно он для того и принял царский облик, чтобы изменить облик всего остального. Существовавшие должности он упразднил и для управления государственными делами ввел те, которых не было. Так же поступил он с законами и с солдатскими списками, побуждаемый к этому не соображениями справедливости или полезности, но стремясь лишь к тому, чтобы все выглядело по-новому и несло бы отпечаток его имени. А все то, что он был не в состоянии изменить, старался по крайней мере связать со своим именем.
Он никогда не мог насытиться грабежом богатств и умерщвлением людей. Но, разграбив дома многих состоятельных людей, он искал новые [жертвы], тотчас же отдавая ранее награбленное каким-нибудь варварам или тратя на бессмысленное строительство. Сгубив безо всякого основания мириады людей, он начинал замышлять погибель еще большего числа...
В христианской вере он, казалось, был тверд, но и это обернулось погибелью для подданных. В самом деле, он позволял священнослужителям безнаказанно притеснять соседей, и, когда они захватывали прилегающие к их владениям земли, он разделял их радость, полагая, что подобным образом он проявляет свое благочестие.
И творя суд по таким делам, он считал, что совершает благое дело, если кто-либо, прикрываясь святынями, удалялся, присвоив то, что ему не принадлежало. Он полагал, что справедливость заключается в том, чтобы священнослужители одерживали верх над своими противниками. И сам он, предосудительнейшими средствами приобретая имущество здравствующих или умерших и тотчас пожертвовав его какому-нибудь храму, гордился этой видимостью благочестия, на самом же деле стремясь лишь к тому, чтобы имущество это не вернулось вновь к тем, кто претерпел такое насилие. По той же причине он совершал и несметное число убийств. В своем стремлении объединить всех в единой христианской вере он бессмысленным образом предавал гибели остальное человечество, совершая это под видом благочестия. Ибо он не считал убийством, когда его жертвами становились люди не одной с ним веры. Таким образом, предметом его забот было, чтобы беспрестанно шло истребление людей, и вкупе со своей супругой он без устали выдумывал предлоги, которые вели к этому...
Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных законов, но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные богатства. Он не видел ничего постыдного в том, чтобы отнимать у своих подданных имущество, воруя по мелочам, если под каким-нибудь предлогом не мог забрать все, либо неожиданно предъявив обвинение, либо воспользовавшись завещанием, которого не существовало. И пока он правил римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение не оставались крепкими, закон не был прочным, дела — надежными, а сделка — действительной. И когда он посылал кого-нибудь из своих приближенных с каким-либо поручением, и попутно им случалось погубить многих из тех, кто попался, но при этом награбить кучу денег, они сразу же казались автократору достойными быть и называться славными мужами, как в точности исполнившие все, что им было поручено. Если же они являлись к нему, оказав людям какую-то пощаду, он впредь проявлял к ним недоброжелательность и враждебность. Отвергнув их как людей старого уклада, он более не призывал их на службу. Поэтому многие старались показать себя перед ним негодяями, несмотря на то, что по своему нраву такими не являлись. Многократно дав кому-либо обещание и скрепив его для пущей важности либо клятвой, либо грамотой, он тотчас же становился преднамеренно забывчив об этом, полагая, что подобный поступок доставит ему некую славу. [...] Солдаты, которые несли охрану дворца, явившись в царский портик, силой добивались судебного решения. Все, так сказать, оставили свои посты и по собственному произволу шли путями, которые раньше были для них невозможны и недоступны. В делах был полный разлад, ничто не соответствовало своему названию, и государственный строй уподобился игрушечному царству" .
Поэтому, когда в ноябре 565 г. престарелый Юстиниан умер, то, по словам церковного историка Евагрия, "весь мир наполнился ропотом и смутами". Здание построенной на крови империи оказалось колоссом на глиняных ногах.
Итак, каждый из трех рассмотренных "великих" византийских императоров сам по себе был фигурой неоднозначной, подчас противоречивой даже в глазах их современников, и уж тем более они разнились друг от друга и в своих деяниях, и в своих характерах, и в замыслах. Роднило их одно — они для своих современников и потомков были носителями идеи. Идеи власти — сакральной, божественной, святой. Носителями идеи власти Великих василевсов.