Составляющей частью этого мотива является гневное преображение героя. Его более подробное описание мы увидим в архаичных формах эпоса, однако редуцированные элементы находим и у Гомера. Ниже мы покажем, что устойчивой формой описания гневного преображения является огонь, охватывающий голову героя; именно это и происходит с Ахиллом:
Облак ему вкруг главы обвила золотой Тритогена
И кругом того облака пламень зажгла светозарный,
Словно как дым, подымаясь от града, восходит до неба <...>
В ужас впали возницы, узрев огонь неугасный,
Окрест главы благородной подобного богу Пелида
Страшно пылавший.... (XVIII, 205-207, 225-227).
Отметим, что таково описание Ахилла, поражающего троянцев криком. Возвращаясь к мотиву боя героя с войском в былинах, заметим, что, хотя гневного преображения там нет, но в отдельных случаях описывается такая ярость Ильи Муромца, что он как бы слепнет:
И сомутились у старого очи ясные,
И разгорелось у старого ретиво сердце;
Не увидел старый свету белого,
Не узнал старый ночи темныя,
И расходились у него плечи могучие
И размахнулись руки белые...
(Тих. – Мил., № 8, 261-267)
Ниже мы покажем, что в тех эпических традициях, где есть бой героя с войском, гневное преображение будет составной частью только этого мотива и никогда не будет связано с поединком.
Последнее, что следует отметить в связи с Ахиллом, это отсутствие его гибели в сюжете “Илиады”. Точно так же, как Илья Муромец (в подавляющем большинстве записей былины), Ахилл в финале поэмы – победитель.
Подведем предварительные итоги. Мы видим, что былина о Ермаке по структуре аналогична “Илиаде”. Разница между русским и древнегреческим сказаниями заключается в том, что в греческой поэме первый мотив воплощен в форме ссоры главного героя с эпическим государем, а в былине этот мотив предельно редуцирован; ссора же, будучи завязкой самсоновского варианта, с триадой мотивов не связана.
* * *
Продолжим наше рассмотрение античного эпоса и перейдем к “Одиссее”. Несмотря на то, что темой этой поэмы не является война, мы всё же находим в ней интересующий нас эпизод.
Редуцированную триаду мотивов мы видим в истории Телемаха. В отсутствие своего отца (вариант удаления главного героя) дома он противостоит женихам, затем вместе с Одиссеем бьется против них, и в ходе боя Телемах ранен в кисть руки (XXII, 277-278) – смягченная вариация гибели “младшего героя” (сам Одиссей, как и подобает главному герою, выходит из этого боя невредимым). Второй и третий триады мотивы совмещены здесь в одном сюжетном ходе, причем показательно, что третий мотив принимает вид “Едва-не-гибель младшего героя”. Повторим, что для нас важно наличие в эпосе ситуации, где “младший герой” может погибнуть, даже если тема его гибели не реализуется.
Не должно удивлять, что “Одиссея” дает гораздо менее показательный материал, чем “Илиада”, поскольку наш центральный мотив – бой героя с войском – принадлежит к числу позднейших в эпосе [Мелетинский. 1969. С. 434], а архаичность “Одиссеи” по сравнению с “Илиадой” давно доказана [Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику... С. 81-82]; [Ярхо. С. 294-299]. Уточним, что, говоря об архаичности “Одиссеи”, мы подразумеваем стадиальное сопоставление ядра обоих поэм. По ряду элементов стилистической обработки “Одиссея” выглядит более поздней по отношению к “Илиаде”. Здесь нет противоречия. То же происходит, например, в русском эпосе – в былинах об Алеше Поповиче сюжетное ядро принадлежит к древнейшим слоям эпоса, а новеллистическая обработка – к позднейшим.
* * *
Абрис античного эпоса будет неполон без анализа эпоса авторского – “Энеиды” Вергилия. Написанная как “состязание с Гомером”, “Энеида” воспроизводит ряд ситуаций “Илиады” и “Одиссеи”. “Цитатными” являются такие интересующие нас эпизоды, как вылазка Ниса и Эвриала (ср. вылазку Диомеда и Одиссея), “цитатой” из сказаний о Троянской войне (из киклической поэмы “Эфиопида”, приписываемой Арктину из Милета [Тронский. С. 71]) является гибель амазонки Камиллы (ср. гибель амазонки Пентесилеи); ряд других эпизодов (гибель Палланта в частности) будет рассмотрен в следующих главах.
Прежде чем переходить к детальному анализу этих и некоторых других сцен, отметим принципиальную разницу между главными героями Гомера и Вергилия, разницу, которая оказывает решающее влияние на состав сюжетных ходов. А именно: и Ахилл, и Одиссей обладают такой важнейшей чертой эпического героя, как строптивость (проявляющейся по-разному, но в данном случае это не принципиально), эта черта их характера определяет завязку каждой из поэм (ссора Ахилла с Агамемноном, гнев Посейдона на Одиссея). Благочестивому же Энею ничего подобного не свойственно (что и противопоставляет его как героя литературного – собственно эпическим героям); завязкой “Энеиды” служит гнев Юноны – но он обращен на Энея лишь потому, что Юнона ненавидит всех троянцев. Следствием отсутствия у Энея эпической строптивости является абсолютная невозможность какой бы то ни было реализации мотива “Ссора эпического государя с лучшим из героев” – Эней и сам не ссорится, и с ним поссориться нельзя.
Строптивость эпического героя проявляется также через богатырский гнев, обращенный на врагов, то есть через боевое исступление и реализацию мотива “Бой героя с войском”. Что же мы видим в “Энеиде”? Этот мотив в поэме воплощен многократно, но он занимает совершенно иное место, нежели в “Илиаде” и “Одиссее”. Там главный герой решительно выделяется из своего окружения: хотя различные герои “Илиады” способны повергать множество врагов, отсутствие Ахилла ведет к поражению ахейцев; в “Одиссее” контраст между главным героем и его спутниками еще значительнее. В “Энеиде” же подобного контраста нет и быть не может – Эней не выделяется из ряда исключительно сильных героев.
Итак, в “Энеиде” удаление главного героя от битвы никогда не принимает форму ссоры, то есть первый мотив почти всегда редуцирован, а воплощение второго не является релевантным признаком. Зато третий мотив представлен многократно, причем в самых различных реализациях.
Во время отъезда Энея в поисках союзников против Турна бой принимают несколько “младших героев”– пара Нис и Эвриал, а также сын Энея Асканий. Первые двое – юноши, почти подростки, они самовольно решаются пробраться сквозь вражеский лагерь и предупредить Энея о нападении, и, хотя их самовольство смягчено тем, что они просят позволения на эту вылазку, всё же в их образе отчетливо проступают черты юного героя, который самовольно вступает в бой с врагом и гибнет (IX, 176-449), – ср. былинного Ермака. К тому же типу героев принадлежит и Асканий (хотя, как мы отмечали, сын достаточно редко выступает в роли “младшего героя” при отце) – в отсутствие Энея он совершает свой первый подвиг, ведя войска на соединение с отцом и едва не гибнет от копья Ретея, которого вовремя убивает Паллант (X, 399-401). Как мы видели в случае с Ермаком, гибель “младшего героя” – не непременная черта эпического сюжета, важнее само наличие ситуации, в которой эта гибель возможна.
Зеркальным отражением пары Эней и Асканий является пара Мезенций и его сын Лавс – опять сын выступает в роли “младшего героя”. Если упомянутых выше юношей следует считать “младшим героем” сильного типа лишь исходя из структуры повествования, то Лавс однозначно превосходит родителя: он бьется, невзирая на приказ отца уйти из боя; примечательно, что отец в это время отдыхает на берегу реки (X, 833-840), что чрезвычайно напоминает русских богатырей, отдыхающих в шатрах, пока бьется Ермак или Илья (в самсоновском варианте былины). И здесь мы сталкиваемся с литературным переосмыслением эпической структуры: мотив, связанный со “своими”, перенесен на врагов. Это, в свою очередь, ведет к утрате внутренней логики мотива – Мезенций гибнет, как и Лавс. То же можно сказать и о другом эпизоде “Энеиды” – о гибели Камиллы, которая выступает как “младший герой” по отношению к Турну и гибнет (XI) – но это не спасает Турна от поражения и смерти.
Завершая рассмотрение сильных “младших героев” в “Энеиде”, можно сказать следующее. Граница между традицией и авторским творчеством – очень зыбкая; недаром А. Лорд назвал свою книгу – “Сказитель” (“The Singer of Tales”), сосредоточив внимание на личности эпического певца. Эпическое произведение отличается от авторского не только последовательным воплощением словесных формул (о чем писал А. Лорд), но и реализацией образов, мотивов и тем в соответствии с законами эпоса. В “Энеиде” же, как показал наш беглый абрис, эти законы постоянно нарушаются. Именно в этом, а не в бесконечных пророчествах об эпохе Августа, и состоит, на наш взгляд, главное отличие “Энеиды” от традиционного эпоса.