В талмудическом трактате Бикурим передается рассказ о споре рабби Йошуа бен Ханания с афинскими мудрецами. Весь этот рассказ (аггада) имеет ярко выраженный фольклорный характер. Афинские мудрецы, например, разбивают перед Йошуа кувшин и говорят — сшей, на что Йошуа рассыпает перед ними горсть песка и говорит — спрядите нитки; афинские мудрецы просят — построй воздушный замок, рабби Йошуа говорит — принесите кирпичи. Среди прочего афинские мудрецы спрашивают Йошуа: соль, которая потеряла силу, чем осолят ее?
Здесь в принципе можно было бы остановиться, но, чтобы не испытывать вашего любопытства, окончим этот рассказ. Ответ, который предлагает рабби Йошуа — последом (плацентой) мулицы. Смысл в том, что мулица, полученая от скрещивания кобылы и осла, сама потомство не производит. А разве есть — спрашивают мудрецы — у мулицы послед? А разве соль — отвечает рабби Йошуа — теряет силу?
Мф 5:13 "Вы соль земли. Если соль потеряет силу, то чем осолишь ее? Она уже ни к чему негодна, как выбросить ее вон на попрание людям".
Бикурим 8 "Соль, которая потеряла силу, чем осолят ее? Говорит им — последом мулицы Разве есть у разве на мулицы послед? А разве соль теряет силу?"
Очевидно, что одна и та же фраза если соль потеряет силу, то чем осолится служит совершенно различным целям, превращаясь из остроумной народной загадки аггады, из своего рода прибаутки в утверждение высочайшей миссии и ответственности, которую Господь возлагает на Своих учеников.
Однако наиболее интересными представляются такие примеры, где Господь, подразумевая хорошо известные Его слушателям выражения, не просто перестраивает или наполняет их иным содержанием, но самым неожиданным и самым парадоксальным образом переворачивает их, раскрывая при этом новые отношения, выходящие за рамки привычной человеческой мудрости. Вспомним — Господь учил не как книжники и фарисеи (Мф 7:29) и никогда человек не говорил так, как Этот Человек (Ин 7:46).
Постараюсь продемонстрировать эту мысль на трех следующих примерах.
Мы уже бегло упоминали апокрифическое "Завещание двенадцати патриархов", фрагменты оригинального ивритского (Завещание Неффалима) и арамейского (Завещание Левия) текста которого обнаружены среди рукописей из Кумрана. Не вызывает сомнения, что этот великолепный в литературном плане псевдоэпиграф (переведенный между прочим не только на греческий, но также на сирийский, латинский, эфиопский, армянский, славянский языки) был известен современникам Иисуса, чем объясняется целый ряд лексических совпадений между ним и новозаветной литературой. Вот один наиболее выразительный тому пример:
Завещание Иосифа (11,1, 5-6)
Голод мучил меня, но Сам Господь накормил меняю Одинок я был и Бог утешил меня; я болен был и Всевышний посетил меня; и в темнице был я и Спаситель смиловался надо мною.
Мф 25:35-36
Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня;
был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне.
На этот пример уже не раз указывали как на свидетельство литературной зависимости и "тесной связи, которая существовала между иудейской дохристианской апокрифической литературой и новозаветной литературой" (Амусин И. Д. Кумранская община. М., 1983). Но пойдем дальше простой фиксации очевидных словесных совпадений. Слова Иосифа, такие трогательные и полные благодарности своему Господу, располагаются между тем во вполне понятной и "естественной" плоскости: праведник испытывает скорбь, и Господь не оставляет его, но поддерживает и помогает ему. С другой стороны, реакция на слова Евангелия — изумление. При внешнем сходстве выражений обнаруживается разительный контраст: оказывается, не Бог, а напротив, человек питает, поит, одевает, посещает... своего Господа. Но разве возможно человеку опекать Бога: Господи, когда мы видели Тебя голодным и накормили? или жаждущим и напоили?.. — недоумевают не только евангельские грешники, но и праведники — Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне.
Так из простой, одноголосой, "ветхой" темы возникает неожиданная и парадоксальная по форме полифония "нового" евангельского наставления, причем наставления настолько важного, что от ответа на него в конечном счете зависит путь в муку или в жизнь вечную (Мф 25:46).
Второй пример мы заимствуем из трактата Пиркей Авот, главы (поучения) отцов. Этот трактат представляет для нас особый интерес, поскольку в нем содержатся краткие изречения, характеризующие мировоззрение древнейших раввинистических авторитетов, начиная с Симеона Праведного (III век до Р. X.) и до начала составления Мишны (начало III века по Р. X.). В первых четырех главах содержатся авторские наставления, принадлежащие 60 учителям. До своей письменной фиксации они обсуждались и передавались изустно (то есть составляли часть устного предания) и в этом смысле представляют богатейший материал, раскрывающий идейную атмосферу иудаизма рубежа эр. Большинство изречений, вошедших в состав следующей, пятой главы — анонимны. Некоторые из них могут рассматриваться как своего рода школьный фольклор или подборка известных афоризмов, рожденных в стенах бейт мидраша, но это одновременно и житейские прописные истины и аксиомы, в которых выговариваются атомарные интуиции раввинистической этико-дидактической мудрости.
Среди прочих здесь встречается и такое поучение (5:10). Все люди делятся на четыре типа. Первые говорят: мое мое, твое твое — это средний тип; вторые говорят: мое твое, твое твое — это праведник; другие говорят: мое мое и твое мое — это грешник, злодей; наконец, четвертые говорят: мое твое, твое мое — это по определению трактата Пиркей Авот — народ земли.
Выражение "народ земли", ом ха-арец первоначально употреблялось фарисеями для обозначения тех, кто не принадлежал к их партии, но со временем приняло нарицательное значение — неуч, невежда, глупец, не обученный Торе, не сведущий в законе. В связи с этим можно вспомнить Ин 17:10; здесь Господь, обращаясь к Своему Отцу, говорит буквально следующее:
Ин 17:10 все Мое Твое, и Твое Мое.
Очевидно, предельная взаимооткрытость и бесконечная преданность друг другу — все Мое Твое, и Твое Мое, — в которых описывается отношение совершенной любви между Отцом и Сыном не укладываются в рамки этико-юридической мудрости фарисеев: для фарисеев "мое твое, и твое мое" — глупость простолюдина; для Сына Божиего — выражение вышней премудрости и любви.
Наконец, третий пример касается замены всего одного слова. В равинистической литературе обычным обозначением толпы является слово rabbim, которое переводится, как 'многие', но имеет также значение 'большие, великие'. Вероятно, совмещая оба эти значения (многие в качестве указания на определенную группу людей и великие в качестве указания на особую праведность и ученость), кумраниты использовали слово rabbim как одно из самоназваний своей общины. В связи с этим очень выразительным представляется то, что в Евангелии, когда Господь говорит об окружающей Его толпе, употребляется не греческое πολλοι,соответствующее еврейскому 'многие, большие', а прямо противоположное ему по смыслу слово (то есть антоним) μικροι (τουτοι) 'малые (сии)', за которым может стоять ивритское. Насколько мне известно, такое словоупотребление не встречается в постбиблейской раввинистической литературе, а значит, составляет исключительную особенность языка Иисуса.
Мф 18:6
А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской.
Тос., Сангедрин 13, 2
Всякий, кто согрешил и ввел в грех многих...- затворится за ними Гееннна, и будут судимы в ней во веки веков
Пиркей Авот 5:18
Всякий, кто ввел в грех многих, не удостаивается совершить покаяние
При общности темы (всякий соблазняющий на грех других достоин погибели) невозможно не расслышать: в одном случае — отвлеченное утверждение о многих, обращенное ко многим, а в другом — личная забота о каждом из малых сих, верующих в Меня, то есть доверившихся Господу.
Если перед нами малые сии, то это значит, что каждый из них, подобно ребенку, требует особой опеки и заботы. Ради одного из многих не оставишь девяносто девять. Но лишь один из малых сих, Ангел которого на небесах всегда видит лицо Отца Небесного (ср. Мф 18:10), может быть уподоблен заблудшей овце, ради которой пастух оставляет все стадо и когда найдет ее, радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся (Мф 18:13).
В завершение нашего затянувшегося отступления можно указать, что среди раввинистических притч мы найдем и такую, где пастуху ближе не одна заблудшая овца, а напротив, один приблудивший козленочек.
Ялкут Шимони
Козленок рос в пустыне и пришел сам по себе и пристал к стаду. Стал пастух кормить и поить его и полюбил его больше своего стада. Говорят ему: неужели ты любишь этого козленка больше, чем все стадо? Говорит им: сколько я трудился над своим стадом, выводил его утром и заводил вечером, пока они не выросли, а этот, который рос в пустынях и лесах и пришел сам по себе в мое стадо — разве не так мне любить его?
Конечно, мы слишком упрощаем эту притчу. Ясно, что здесь речь идет о пришельце-прозелите. И все же никак невозможно обойти сравнение, уж слишком очевиден контраст: притча о заблудшей овце — образ любви ищущей и спасающей; а в притче о козленке, который без всякого труда сам прибился к стаду, любовь не поднимается выше обычных утилитарных отношений.