Итак, Евангелие Рождества у Матфея не может быть историческим сообщением и вовсе не хочет быть таковым. Отсюда и модификация поставленных вначале вопросов; отныне спрашивать следует не с предкритической наивностью: кем были маги как исторически индивидуализируемые личности? из какой местности, определяемой по географическим координатам, они прибыли в Иерусалим? какой астрономически верифицируемый феномен привел их к Мессии Иисусу? Вместо этого следует спросить уже на новом уровне, пользуясь историко-критическими разъяснениями: какие представления вторая глава Евангелия от Матфея связывает с магами в свете своей задачи — благовествовать Откровение? Можно ли экзегетически охарактеризовать географию их происхождения в контексте Евангелия Рождества и что дает такая характеристика для проявления намерений повествователя? Какова функциональная интерпретация ведущей их звезды? Следовательно, спрашивать нужно не об исторической субстанции, стоящей за текстом, а о значении магов внутри текста и вместе с тем — о значении текста в его толковании истории.
Для краткости и наглядности можно вспомнить переписку Гарольда Пинтера со зрительницей его абсурдистской пьесы "День рождения". Дама спрашивала о главных персонажах: "Кто они? Откуда они? Чего они хотят?" — а автор в лаконическом ответе лишь поставил встречные вопросы: "Кто Вы? Откуда Вы? Чего Вы хотите?"
Вторая глава Евангелия от Матфея содержит четыре прерывающие повествование и отражающие его цитаты из ветхозаветных пророков, и рассказываемые события комментируют пророчества как исполнившиеся. В современной новозаветной библеистике общепризнано, что этими так называемыми "отражающими" цитатами, или цитатами исполнения Матфей дополнил более старое дошедшее до него повествование. Отсюда следует, что повествование содержит ряд апелляций к ветхозаветным текстам, которые настолько глубоко встроены в последовательность рассказываемого, что уже не выглядят вторичными дополнениями. Я уже упоминал о том, что в шествии магов и их почестях отражается мотив поклонения народов (Ис 60:5 сл.), а в их дарах — мотив из Пс 71:10 сл.; связь с Числ 24:17 мы еще рассмотрим. Исходя из этого в повествовании (как в сюжете, так и в мотивации) отразилась биография Моисея: фараон хочет убить Моисея (Исх 2:15); он повелевает утопить в Ниле всех еврейских мальчиков (Исх 1:22); Моисей призван после смерти фараона и возвращается в Египет (Исх 2:23; 4:18–20). Если привлечь к тому же внебиблейские раннеиудейские учительные толкования биографии Моисея в Агаде, назидательной повествовательной интерпретации библейских текстов, — то найдутся и другие аналогии и параллели. Агада употреблялась прежде всего в проповеди при синагогальном богослужении, и в ней в истории Моисея фараон описывается считавшим, что евреи угрожают его престолу. Священники-книжники предостерегают его. Он ошеломлен рождением освободителя евреев, а вместе с ним — и все египтяне. Бог является во сне отцу Моисея и обещает ему, что его ребенок избежит преследования фараона и выведет из Египта Его народ (ср. Иосиф Флавий. Об иудейских древностях, II, 205–237). Экзегеты вряд ли склонны оспаривать, что литературная форма второй главы Евангелия от Матфея почерпнута из запаса средств агады, рассказывающей о Моисее[2]. Главный смысл такого творческого заимствования материала в повествовании, рассказывающем об Иисусе, очевидно, состоит в том, чтобы по всем правилам типологического библейского изложения представить Его как явление второго Моисея, согласно обетованию Втор 18:15–18, Который приведет к исполнению обетования Божии на Хориве. Как Моисей освободил Израиль из рабства в Египте и привел в Землю обетованную, так на втором Моисее — Иисусе, согласно типологической герменевтике, превосходящем первого, — исполнится и преумножится благословение Божие, данное через Моисея.
Однако агада о Моисее не в состоянии прояснить наши вопросы относительно магов и их значения. Доныне религиозно-исторические интерпретации определяли дары магов как происходящие из Аравии и на этом основании утверждали, что оттуда пришли и сами маги, либо же, — что явно менее спорно с методологической точки зрения, — исходили из значения слова "маги" в греческом. В собственном, узком смысле слова магами назывались члены мидийско-персидской жреческой касты, которые, согласно греческим представлениям, обладали философски утонченными религиозными представлениями и были стражами культа. Древнейшее упоминание в греческих источниках — у Геродота (V в. до Р. Х.) и в приписываемом Гераклиту (ок. 500 г. до Р. Х.) фрагменте у Климента Александрийского (II–III вв. по Р. Х.). Страбон (63 г. до Р. Х. – 19 г. по Р. Х.) сообщает о культе огня у них. Они слыли также толкователями особых знамений. У нас нет никаких доказательств астрологических познаний этих персидских магов. В более широком, независимом от этнокультурной принадлежности смысле "магами", как правило, можно называть лиц со сверхъестественными знаниями и возможностями, например, провидцев, толкователей снов и оракулов[3], астрологов. Филон Александрийский (I в. по Р. Х.) в первой книге своего труда "Жизнь Моисея" описывает провидца Валаама (Числ 22–24), сведущего в толковании снов и оракулов, а также в гадании по полету птиц и в интерпретации предзнаменований, и сподобившегося богообщения, как "мага" (I, 276). Это описание пророчествовашего о Мессии языческого пророка Валаама как мага (I, 264–300), на которое до сих пор вряд ли обращали внимание, я в дальнейшем рассмотрю подробнее в надежде извлечь из него пользу для понимания магов — персонажей рассказа о Рождестве у Матфея.
Тот факт, что вопрос магов: "Где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке" (греч. aЩtoа tХn ўstљra ™n tН ўnatolН — Мф 2:2) отражает пророчество Валаама в Числ 24:17 "Восходит звезда (греч. ўnatele‹ Ґstron) от Иакова и восстает жезл от Израиля", а также содержит его раннеиудейскую интерпретацию, по большей части отвергается при помощи того аргумента, что у Валаама персонифицированная звезда метафорически изображает мессианского царя, а звезда магов у Матфея, напротив, не может метафорически идентифицироваться с Мессией. Собственно говоря, здесь стоило бы задаться критическим вопросом: не следует ли приписать творческой свободе претворение риторической стилистической фигуры персонификации в родственную ей стилистическую фигуру метонимии — "часть вместо целого" с ярко выраженной адекватностью их восприятия? Несомненно, звезда в рассказе Матфея отлична от Мессии и лишь показывает Его рождение и в конце концов — путь к Нему. Но тем самым она означает доступную чувствам уверенность в том, что Мессия здесь и что Его находят те, кто ищет. Ирод и синедрион ни капельки не усомнились в астрономических наблюдениях магов и в их толковании того, что небесное явление указывает на Мессию, Царя Иудейского, — скорее всего потому, что фон, обеспечивающий правдоподобность повествования, несомненно связывает звезду и Мессию. А вместе с тем выдвигается на первый план и пророчество Валаама, — как укрепляющая эту приемлемость религиозно-историческая основа. Труднее отвести то возражение, что звезда магов, в отличие от звезды Валаама, выполняет двойную функцию: с одной стороны, она провозвещает рождение Мессии, а с другой — чудесным образом передвигаясь, указывает путь к этому Мессии. В этой последней функции она явно отличается от звезды Валаама. Но в этом сдвиге образа выражается предлагаемый Евангелием от Матфея мотив поклонения народов, и звезда, по всей видимости, может быть включена в этот мотив.
Пророчество Валаама бесспорно интерпретировалось как мессианское и в иудаизме, и в раннем христианстве. Кроме того, первоначально оно могло быть отнесено к царю Давиду и его династии как vaticinium ex eventu[4], узаконивающее его завоевания и притязания на господство. В арамейском переводе (Targum Onkelos) стих Числ 24:17 передается следующим образом: "Царь восходит из Иакова, Мессия восстает в Израиле". Греческий перевод Септуагинты передает это место так: "Звезда взойдет из Иакова, человек восстанет из Израиля", причем глагол "восставать" (ўnast»setai) может быть понят и как "воскресать" и употребляется в этом значении во множестве мест Нового Завета; для христиан, верящих в воскресшего из мертвых Мессию Иисуса, здесь возникает далеко ведущая возможность для истолкования. Мессианское толкование пророчества Валаама засвидетельствовано и в кумранских рукописях (CD 7, 18–21; 1QM 11, 6f; 4QTest 9–13). Оно упоминается как относящееся к Иисусу в Евангелии от Луки (1:78), во Втором послании Петра (1:19) и в Откровении Иоанна (22:16). Греческое слово, означающее восход (ўnatol») — это омоним, который может означать как восход небесного тела, так и прорастание растений. У пророков Захарии (3:8; 6:12) и Иеремии (23:5) слово "росток" означает "Отрасль Давидову", то есть Мессию[5]. В греческом же тексте всегда стоит ўnatol», так что это слово как для иудеев, так и для христиан может стать специальным обозначением для Мессии, как показывает Лк 1:78.