Не все рассказы и мифы древности исчезли. Есть сказка о медведе, который отомстил мужику и бабе за отрубленную лапу. Медведь сломал липу, сделал себе деревянную ногу и запел:
Скрипи, нога,
Скрипи, липовая!
И вода-то спит,
И земля-то спит...
Медведь нашел избу, где горел огонь, и съел своих обидчиков. Он мстит по всем правилам родового закона. Сказка «Медведь» сохраняет следы древних представлений. На основе сравнительных наблюдений над характером таких мифических понятий и представлений можно сделать вывод, что появлению собственно сказок о животных предшествовали рассказы, связанные с поверьями. В них действовали главные герои будущих сказок о животных. Рассказы еще не имели иносказательного смысла. В образах животных действовали именно животные. У рассказов было узкопрактическое назначение: они предписывали, советовали, учили, как относиться к зверям. Такой могла быть первоначальная стадия, через которую прошел в своем развитии фантастический вымысел, позднее усвоенный художественной сказкой. С отмиранием культа животных в сказку вошло ироническое изображение смешных повадок животных. Эти рассказы изображали зверей, а не людей. Иносказательный смысл еще чужд и этим рассказам. . В сказке «Ненасытный волк» волк пришел ко «дворцу, соломенному крыльцу» и завыл:
Хорош, хорош дворец.
Соломенный крылец.
Сказка пародирует обычай колядования. В волчьей песне перечисляется все, что есть у крестьянина: семь овец, жеребенок, бык, корова, свинья, кошка, собака, парень и девушка. Волк требует себе сначала овцу, за ней – другую, всех съел. И старика бы съел, если бы тот не взялся за дубину.
В сказках выведен и медведь, зверь «высшего ранга». Медведь – самый сильный лесной зверь. Его положение в звериной иерархии по-своему объясняется связью с традиционными досказочными тотемическими преданиями, в которых медведь занимал самое высокое место. Во времена сложения сказки как художественного явления медведю сообщили черты государя – владыки округа, обладателя власти над всеми. Показательна сказка о том, как медведь с крестьянином делили урожай. Уговор у мужика с медведем был такой: «Мне корешок, а тебе, Миша, вершок». Посеянная репа взошла, выросла – медведь получил ботву. Медведь решил быть умнее. Посеяли пшеницу, медведь говорит: «Подавай мне корешки, а себе бери вершки». Медведь снова остался ни с чем. Он не знает, что и как растет. Он чужд мужичьей работы. Глупость медведя – глупость располагающего властью, но мало осведомленного сильного существа. Заяц, лягушка, мышь, дрозд выступают в сказках в роли слабых. Они служат на посылках, их легко обидеть. Из животных и птиц «положительными героями» сказочники сделали кота и петуха. Кот верен в дружбе и трижды спасает петуха от смерти. Воинственный петух готов прийти на помощь всякому обиженному.
ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ.
Ни одна волшебная сказка не обходится без вмешательства в жизнь человека чуда.
Путем сопоставления сказок мне удалось установить сходство их фантастических сюжетов, идущих с древних.
Эти рассказы были осложнены обрядово-магическими и мифологическими понятиями и представлениями. Предсказочное баснословие судило и рядило о самых разнообразных явлениях быта, настаивало на соблюдении житейских правил и порядков. Предшественником волшебной сказки был рассказ, который учил соблюдать разные бытовые запреты, так называемые табу (полинезийское слово, обозначающее «нельзя»). По убеждению первобытного человека, в поле, в лесу, на водах и в жилище – всюду и постоянно он сталкивается с враждебной себе живой, сознательной силой, ищущей случая наслать неудачу, несчастье, болезнь, пожар, гибель. Люди стремились уйти из-под власти таинственной силы, обставив жизнь и поведение сложнейшей системой запретов. Запрещения накладывались на ряд действий человека, на прикосновения к отдельным предметам и пр. Нарушение запрета, по убеждению людей, влекло за собой опасные последствия. Табу породили многочисленные рассказы о том, как человек нарушает какой-либо бытовой запрет и попадает под власть враждебных сил.
Многие волшебные сказки говорят о запрете оставлять дом, покидать жилище, вкушать какую-либо еду или питье, прикасаться к чему-либо. Сказки по традиции сохранили сюжетные положения, которые, хотя и изменились, обрели новый смысл, но изначально обязаны происхождением древности. Характерно начало многих волшебных сказок. Родители уходят из дома и наказывают дочке: «Будь умница, береги братца, не ходи со двора». Забыла дочка наказ. Налетели гуси-лебеди и унесли мальчика на крыльях («Гуси-лебеди»). Сестрица Аленушка не велит брату Иванушке пить на дороге из копытного следа, полного водицы, а братец не послушался – и стал козленком («Сестрица Аленушка и братец Иванушка»). Княжна нарушила наказ мужа, вышла в сад, стала купаться – и обратила ее злая колдунья в белую утицу («Белая уточка») и т.д. Запреты оказываются нарушенными, и проступки никогда не остаются без последствий. Предшественник сказки – рассказ бытового характера предупреждал, наставлял, учил соблюдать табу.
Вольный или невольный нарушитель табу мог избежать гибельного действия враждебных сил, если предпринимал охранительные действия. Человек придумал спасительную магию, наделил силой «оберегов» множество предметов. Логика защиты лежит в основе многих действий сказочных персонажей. Брошенный через плечо гребешок вырастал в частый лес, полотенце расстилалось рекой и спасало человека от погони чудовища. Эти и подобные им мотивы, поэтически разработанные в сказках, берут начало в обрядовой магии, в вере в спасительную силу предметов-оберегов. В число предметов-оберегов входили кольцо, топор, платок, зеркало, пояс, веник, уголь, воск, хлеб, вода, земля, огонь, яблоко, трава, ветка, палка. Предметы и вещества творят чудеса. Например, вода – частая принадлежность ряда древних обрядов – в сказках возвращает зрение, прежний облик и благополучие, дарует молодость, исцеляет от болезней, оживляет, делает героя сильнее страшных чудовищ. Есть в сказках и вода, которая может обратить человека в зверя, птицу.
Связь сказочного вымысла с магическим действием обнаруживается и тогда, когда речь заходит о волшебном слове: после его произнесения все подчиняется воле человека. По единому слову возводятся золотые дворцы, строятся хрустальные мосты, мостятся дороги, воздвигаются города, ткутся огромные ковры. Существуют и сюжеты, которые сопряжены с поиском заветного слова, которое защитит от беды, накликанной неосторожно вырвавшимся черным словом.
«Сказка родится из тех же истоков, что и заклинательные песни магов с их внушающей, повелительно-целящею силою...»
И. А. Ильин Философ и историк культуры
Весь мифологический рассказ, прообраз поздней волшебной сказки, пронизывала наставительная мысль о том, что не должен делать человек и что ему делать, если он вольно или невольно нарушил бытовое установление. В отличие от своего далекого древнего предка, волшебная сказка как художественное явление была уже свободна от мифического смысла.
Угадываемая за традиционными сюжетными положениями логика мифа должна была включать в себя и ряд других компонентов и связанную с ними мифическую логику. Прежде чем сделаться основой волшебных сказок как явления художественного творчества, традиция элементарной схемы мифологического рассказа уже осложнилась. Повествовательная основа рано, а может быть, и одновременно с ее возникновением включила в себя дополнительные мотивы, которые тоже хорошо сохранились в волшебных сказках. Это, прежде всего, воспроизведение воображаемого мира, где господствуют силы, гибельные для человека: неведомый край, тридевятое царство, мир морских глубин, дремучих лесов, заоблачных далей и пр. Таково, например, место обитания Бабы-Яги. Стоит ее избушка на лесной опушке, а дальше никакого хода нет – одна кромешная тьма. Живой человек встречает Ягу-мертвеца в местах, куда и ворон костей не заносит. На образ наслоились черты средневековых ведьм. Такой знают Ягу поздние сказки, в которых, как правило, герой побеждает ее, жестоко расправляется с ней.
Сказка о клубке бабы Яги восходит к временам матриархата. По мнению известного ученого-фольклориста В.Я. Проппа, баба Яга - это типичная языческая жрица, хранительница «библиотеки клубков» в берестяных коробках. (Не отсюда ли выражение «наврать с три короба»?) Кроме того, высказано мнение, что помимо греческой, славяне имели и свою оригинальную систему письма: так называемую узелковую письменность. Знаки ее не записывались, а передавались с помощью узелков, завязанных на нитях, которые заматывались в книги-клубки. Память о древнем узелковом письме осталась в языке и фольклоре. Мы до сих пор завязываем «узелки на память», говорим о «нити повествования», «хитросплетении сюжета». Непрерывная борьба и поочередная. В мертвом царстве власть над всем у чудовищ. Таинственный далекий мир воссоздается с чертами и свойствами, во всем враждебными миру людей. Воображение силилось поднять завесу, отделяющую обыденный мир людей от гибельного, чужого. Но и потусторонний мир невольно воссоздавался в воображении с чертами мира обыденного. И в нездешнем мире человек находил себе помощников. Это звери-тотемы и предки, недавно умершие родственники. Чудесные помощники принимают участие в судьбе людей, попавших в таинственный гибельный мир. В сказке о Хаврошечке такой помощницей становится корова, в сказке о «Сивке-бурке» – чудесный конь, который и в других сказках неизменно оказывает помощь герою. Сокол, орел и ворон становятся мужьями трех царевен, и зятья помогают своему шурину добыть невесту-красавицу, а когда она пропадает, помогают найти ее («Марья Моревна»). Медведь, заяц, собака, щука и другие звери, птицы, рыбы постоянно выручают героя из беды. Мотив помощи, оказываемый герою, соединяется и с действиями Яги. Она принимает на себя роль дарительницы какого-либо чудесного предмета, дает совет-наставление, как вести себя. Иван от нее получает клубок, который катится и ведет к цели. Яга или безымянная старуха может подарить чудесного коня, на котором герой в мгновение ока покроет тысячеверстные расстояния, достигнет неведомого Тридевятого царства. Яга одаривает Ивана полотенцем, которым стоит лишь махнуть – и встанет диковинный мост. Однако в ряде сказок Яга наделена чертами людоедки, похитительницы детей («Терешечка», «Гуси-лебеди»), чертами злой и коварной воительницы, беспощадной к своим жертвам («Медведко, Усиня, Горыня и Дубыня богатыри»). Непрерывная борьба и поочередная победа светлых и темных сил природы наиболее зримо запечатлены в представлениях славян о круговороте времен года. Его исходной точкой было наступление нового года - рождение нового солнца в конце декабря. Это празднование получило у славян греко-римское название - коляда (лат. calendae - первый день нового месяца). Полную победу нового громовника над зимой - «смертью» в день весеннего равноденствия справляли обрядом похорон Марены (Марена (в славянской мифологии) - богиня, связанная с воплощением смерти, с сезонными ритуалами умирания и воскрешения природы.). Был также обычай ходить с маем (символом весны), маленькой елкой, разукрашенной лентами, бумагой, яйцами. Божество солнца, провожаемого на зиму, называли Купала, Ярило и Кострома. Во время праздника соломенное чучело этих божеств или сжигали, или топили в воде.