Федеральное агентство по образованию
Филиал Санкт-петербургского государственного инженерно-
Экономического университета
Кафедра гуманитарных и социально-экономических наук
Контрольная работа
По дисциплине: История религии
Тема: Женщина в мусульманском обществе
Выполнила: студентка 2 курса заоч. отд
(на базе сред. образования)
Спец.080 105,группа № 6213 С
Михайлова О.Б.
Проверил: преподаватель
Саленко Ольга Алексеевна
Г. Псков 2007
Оглавление
1. Мусульманская женщина: сложные последствия наложенных ограничений...
2. Брак в Исламе
Заключение
Список используемой литературы
Восточная женщина и “графический круг чадры".
Термин - “гедонизм" - взятый от древних греков, - как известно, означает наслаждение, блаженство. В мусульманском мире хиджаб (чадра, покрывало) и его пространственный символ - стены гарема, как это не странно, тесно связаны с понятием и содержанием гедонизма. В средние века хиджаб выполнял охранительные функции женщины от гедонистической агрессивности чужих мужчин. Вместе с тем, однако, хиджаб очерчивал и гедонистический круг для мужа, которому принадлежала женщина. То есть хиджаб как бы вычерчивал вокруг женщины “черную окружность” и последняя служила кругом гедонизма мужа. Хиджаб являлся “стеной”, устанавливающей границы восприятия мужем собственной жены. Таким образом, между стенами и чадрой существовала конкретная синонимичность, направленная по первоначальному замыслу культурной традиции на охрану женского достоинства.
Теперь же взглянем на прямо противоположные результаты целям, предусмотренным культурой “сокрытия лица”.
Культура сокрытия, “утаивания женщины в текстиле" ригористически направлена против мужской сексуальности. С помощью морали же символы чести и достоинства еще более усиливают эту жесткость, а, кроме того, идеологизируют ее. Однако опять же можно заметить, что, если в одном плане ужесточаемый “укрытием лица” моральный ригоризм и приводит к преследующим им результатам, в другом плане - он порождает альтернативу своим задачам.
Если мы обратимся к средневековой мусульманской поэзии Востока, то увидим, что направленный против женщин ригоризм Шариата так не смог утвердиться в стихах того периода. На Востоке трудно выискать хотя бы один стих, восхваляющий созданный Шариатом тип идеала Женщины. Стоящая в центре мусульманской поэзии прекрасная дама, часто обозначенная термином “афет”[1], ни по своему поведению, ни по своей психологии никак не соответствует “концепции женщины" Шариата. Однако ее антитетичность Шариату, религиозной морали не подводит этот образ и под категорию восточных “беспутниц", “блудниц". Афеты (красавицы) занимают в галереи Женщин Востока особое промежуточное место. Они составляют некий средний ряд между женщинами Шариата и блудницами, женщинами для забавы. Однако эта срединность никак не символизирует обыкновенную посредственность. Это то промежуточное состояние, которое создает чарующий мир любовной поэзии, облагороженный и возвышенный именно как стихия творчества.
Исторические факты свидетельствуют, что средневековые поэты, сколь бы они не отличались в своей повседневной жизни по поступкам, психологии и осмыслению от простых людей, сколько бы не преподносили на все четыре стороны сюрпризы своей странности, все же не являлись, подобно богемным художникам ХХ века, носителями декаденсного сознания, не были субъектами необузданного маргинального поведения. И они, подобно остальным мусульманам, выбирая женщину для брака, предпочитали шариатские нормы. Трудно предположить, чтобы Физули или Насими согласились бы создать семью с кокетками и “предательницами” - персонажами своих стихов.
Почему же в таком случае в своей поэзии они отдавали предпочтение не спокойному типу женщины, предназначенной для брака, а красавицам-фуриям, кокеткам-изменщицам, известным своим опасным непостоянством? Дело в том, что образ женщины, соответствующий идеалу Шариата, не мог создать в поэзии никакой психологической сложности, напряжения или опасного безрассудства. Поэтому такие женщины подходили для того, чтобы на них жениться и создать спокойствие, но никак не для поэзии. Средневековых поэтов (помимо вина) два символа приводили в состояние экстатического вдохновения: мистическая любовь к Аллаху и... кокетство безумствующих фурий, отмеченных печатью непостоянства.
Стало быть, с одной стороны, средневековые мусульманские поэты с удовольствием принимали “концепцию женщины" Шариата, с другой же - такой образ женщины они не могли поставить в центр своего творчества. Именно поэтому в средневековой мусульманской культуре наблюдался диссонанс и несовместимость двух противоположных взглядов на женщину.
В средневековой мусульманской культуре альтернативный Шариату женский образ не только смог создать собственное пространство существования, но и сохранил в безопасности свою автономность и неприкосновенность на протяжении всей истории развития мусульманской культуры. И не только сохранил, но и, выходя за рамки пространства искусства в современных мусульманских обществах, перешел в саму жизнь, превращаясь в своеобразный приспособительный код. Образ женщины-губительницы средневековья в новое время стал средством идентификации и сделал современных певиц и танцовщиц достойными любви и брака мусульманина. Хотя, следует признать, такой тип женщины в мусульманском восприятии признавался несколько маргинальным. В новой ситуации, современные мусульманские мужчины, в том или ином виде являющиеся носителями ценностей средневековой поэзии, идентифицировали образ женщины-губительницы этой поэзии с современными певицами и танцовщицами, тем самым наделив и восприняв последних как статусные женщины. Таким образом, выглядевшая на первый взгляд как вполне реальная или возможная перспектива, на самом деле не состоялась: запрет женщинам-артисткам, подобно касте шудра в Индии, появляться в приличном обществе, не состоялся, как и провалилась попытка превращения их в "нежелательных" женщин (хотя нельзя отрицать отдельные случаи исключений по данному поводу).
Культура сокрытого лица и агрессивная сексуальность на Востоке.
Другой, еще один, пример хорошо показывает порождение жесткой ригористической культурой иных альтернатив по проблеме женщин. Дело в том, что женщинам в культуре "сокрытого лица" вовсе не соответствует большой процент умиротворенных и “блюдущих честь и достоинство" мужчин. Из психологии мы знаем, что “запретный плод - сладок". В этом смысле мусульманские мужчины, лишенные возможности видеть лица и тела женщин, пребывают в большем напряжении агрессивной сексуальности и либидиозной энергии, чем представители культур со слабыми запретами в отношении женщин. Часто основу их эротической агрессивности вовсе и не составляет “южный темперамент", на который ссылаются любители “народной этимологии". В восточной культуре фундамент, направленной по отношению к женщинам, чрезмерной мужской либидиозности закладывает излишняя строгость запретов. Сказанное хорошо подтверждает следующий факт: поселившиеся в Европе тюрки Южного Азербайджана, работающие и проживающие в России тюрки Северного Азербайджана лишь в единичных случаях сохраняют сексуальную агрессивность, большинство же в своем поведении вовсе не выглядят заложниками сексуального темперамента южных народов и мало отличаются от них в данном плане (т.е. в плане пониженной внешней агрессивности). Можно видеть и другой факт понижения в обществе внешней, бросающейся в глаза сексуальности при снижении неуместных запретов и табу по отношению к женщинам. Современные азербайджанцы в плане сексуальной агрессивности выглядят намного умиротвореннее и спокойнее мужчин нашей страны периода Х1Х века. С другой стороны, в Азербайджане в так называемом “институте частной беседы” часто можно отметить акцентированное удивление мужчин: находясь в довольно-таки раскованных условиях пляжа, они бывают поражены снижением своей агрессивности (но, конечно же, не природного темперамента). Азербайджанец ХХ века все еще не может осознать, каким это образом полуголые тела женщин на пляже не порождают в нем такие же сексуальные мечты и агрессивные желания что, и женские тела на улицах города.
Возникает вопрос. Что могут поделать (какую роль выполняют) по отношению к сексуальной агрессивности наложенные на женщину восточной культурой чрезмерные запреты, фиктивно (т.е. с помощью дополнительных способов) воспламеняющие сердца мужчин и разрушающие исподтишка накладываемые на него обязательства блюстителя чести и достоинства?
Восточная культура, в отличие от современных западных культур, менее саморефлексивна, поэтому она не осознает ясных моделей опасностей, порождаемых запретами, однако в любом случае проблема осознается, “прочувствуется" в иных терминах (например, для культуры “опасность сексуально-агрессивных мужчин” и т.д.) и в ходе такого “осмысления" сами собой формируются способы выхода из ситуации. В Азербайджане постоянно напоминаемые мужчинам здравицы о “женщинах - матерях" направлены на преодоление мужской сексуальной агрессивности (порой произносящий их проводит над собой терапевтический сеанс). В культурах с пониженной эротической напряженностью напоминание о том, что женщина - это еще и мать, своей тривиальностью оставляют ощущение скучной риторики, ощущаемая восточными людьми мудрость этих слов остается закрытой для западных людей. Эти слова еще, в лучшем случае, приобретают глубокий смысл в культурах предельно эксплуатирующих женщин (как в наших селах).