В самом центре современного столичного Киева, несмотря на десятилетия борьбы с православием при советской власти, возродился один из древнейших монастырей, колыбель русского монашества — Киево-Печерская Лавра.
Увенчанная золотыми W куполами Лавра раскинулась на высоком правом берегу Днепра. По преданию (наиболее, кстати сказать, вероятному среди всех подобных на Руси), холмистые эти берега благословил сам святой апостол Андрей Первозванный, который путешествовал с христианской проповедью в земли скифов.
Минули после того века. Все те же леса, что и во времена апостолов, хранили благословенное место. А потом вырос здесь город, упомянутый византийским императором Константином VII Багрянородным в своем сочинении «Об управлении империей» (949 г.) как крепость Киоав или Самбатас. Любопытно, если помнить о традиции называть города по ближайшей реке, что название это указывает на некую реку Самбатион, а подобное имя известно из иудейских легенд о пропавших коленах Израилевых, место обитания которых окружено якобы этой мифической рекой. Возможно, «виной» подобной топонимии являются иудеи-хазары, населявшие Киммерию в те давние времена.
Возле города находилось село Берестово, летняя «дача» киевских князей. Служивший в здешней церкви старец Иларион, взыскуя уединенной молитвы, ископал себе пещеру на одном из днепровских холмов. Но не суждено было старцу изведать отшельнического подвига: по воле Ярослава Мудрого пришлось ему занять киевскую митрополичью кафедру.
Недолго пустовала Иларионова пещера: уже в 1051 году, в самом начале митрополичьего служения старца, занял ее афонский постриженник Антоний, родом из города Любеча близ Чернигова. К моменту прихода афонца в Киев здесь уже было несколько монастырей, основанных по желанию князей греками, но двухсаженная пещера показалась ему предпочтительнее. Духовный подвиг пещерника привлек горожан, они стали приходить к нему, даже князь Изяслав Ярославич являлся за благословением и духовными советами. Отовсюду стекался люд, многие просились в пещеру на поселение, и помимо воли жаждавшего уединения афонца вокруг него скоро сплотились двенадцать единомышленников. Пещеры были расширены, в них обустроили кельи и подземный храм в честь Успения Божией Матери. Преподобный Антоний, тяготясь ролью настоятеля, поставил первым игуменом преподобного Варлаама, а сам удалился на сорок лет в отдаленную пещеру на соседнем холме. Впрочем, и на новом месте очень скоро стали собираться желающие подвизаться под его руководством, и постепенно освоили когда-то вполне обычный холм до такой степени, что ныне здесь находятся Ближние пещеры.
Спустя десяток лет пещерный монастырек разросся, и лабиринты на Берестовой горе стали для братии тесны. Средства на постройку уже наземных келий и храма пожертвовал, во исполнение своего обета, некий Симон, прибывший из Германии, кроме богатого имения принесший обители и золотой пояс с венцом, снятые им с Распятия, сооруженного некогда его отцом и чтимого на далекой родине. Строительство это осуществил преподобный Феодосии, поставленный игуменом после Варлаама, переведенного в Свято-Димитриевский моныстырь.
При преподобном Феодосии в Печерской обители был принят первый на Руси общежительный монастырский устав — киновия. Удивительным образом, когда из Константинополя вернулся отправленный туда за Студийским уставом инок, почти одновременно с ним в Киев прибыл и митрополит Георгий в сопровождении монаха Студийского монастыря Михаила, который передал Печерскому монастырю устав своей обители. На основании двух этих вариантов Студийского устава (переписчики, надо заметить, часто добавляли комментарии и могли вносить разумеемые ими за верные изменения) и был составлен устав новорожденного монастыря, впоследствии послуживший основой для большинства монастырских уставов Руси.
С самого своего основания обитель была обнесена оградой, отделявшей ее от мира и буквально, и символически. Преподобный Нестор Летописец писал, что, выйдя из пещер, монастырь окружил себя деревянной изгородью. Уже к началу XII века вокруг Верхней Лавры были возведены каменные стены. Но особо важным для обители событием послужили закладка и освящение (после пятнадцатилетнего строительства, прерываемого периодически возникающими трудностями в виде княжеских усобиц и разграбивших монастырь в 1078 году половцев) собора Успения Божией Матери — престольного храма монастыря. С его закладкой развернулась здесь бурная строительная деятельность — почти одновременно с собором были возведены Троицкая надвратная церковь и Трапезная, а в селе Берестово, прямо у стен монастыря — Спасская церковь. Так складывался архитектурный ансамбль «колыбели русского монашества», каждый раз, несмотря на последовавшие затем разрушения, терпеливо восстанавливавшийся заново.
Немаловажно, что и конфигурация стен, башен и ворот в них, и посвящения надвратных либо башенных церквей — все это имело символический смысл. Стены монастырей и городов в Древней Руси воспринимались как образ божественной силы и свидетельствовали, что насельники больше чем на вещественную крепость их надеются на крепость Божию и молитвы святых, незримо эти стены охраняющих. Само стремящееся к окружности ограждение Лавры символизировало, видимо, пояс Царицы Небесной. Извне и внутри ворот (а часто и башен) находились иконы с горящими пред ними лампадами, число ворот определялось священным числом (в Лавре их четверо; число это символизирует Животворящий Крест Спасителя и, опять же, пояс Богородицы). В свою очередь Успенский собор и Всехсвятская (над Экономическими воротами) церковь замыкают треугольник с Троицкой (над Святыми вратами) церковью, осеняя обитель еще и символом Троицы.
Успенский собор был освящен в 1089 году митрополитом Иоанном, и через год в нем упокоились святые мощи преподобного Феодосия; преподобный же Антоний был погребен под спудом в Ближних пещерах. Между тем, восстановленный и достроенный монастырь был вторично разорен в 1151 году торками-огузами (наиболее вероятными предками современных гагаузов). Неполные два десятилетия спустя обитель, при взятии Киева полчищами Владимирского князя Андрея Боголюбского, вопреки княжьей воле была зажжена его союзниками берендеями (не исключено, что загадочный народ этот, часто относимый к тюркским, является вполне славянским: называли его еще берендичи, а подобно нарекались именно славянские племена — кривичи и вятичи, например).
К концу XII века Приднепровье все больше начинают покидать жители, замученные бесконечными нашествиями кочевников, главным образом половцев, почти полностью отрезавшими Киевскую Русь от греков, и княжескими усобицами, сопровождавшимися разорением и уводом в полон людей поверженного князя. Меньшая часть этого «исхода» перебирается в верховья Днестра и Вислы, основной же поток стремится на северо-восток, в междуречье Оки и Волги. Вызванное этим запустение южной Руси было настолько велико, что обеднел и почти обезлюдел даже стольный Киев, превратившийся в ничтожный городок. Благодаря наплыву переселенцев центр государственной и церковной жизни Руси сместился на север.
В 1230 году многие постройки монастыря пострадали от землетрясения. Однако самое ужасное произошло десятилетие спустя, когда Батыевы полчища взяли Киев и овладели всей южнорусской землей. Обитель тогда опустела: большая часть иноков была перебита, иные уведены в плен, а оставшиеся разбежались по лесам и собирались только на службы. Каменное ограждение монастыря было разрушено. Однако потомки Чингисхана, в силу своего суеверия легко заимствовавшие божеств из разных религий, проявляли некоторую веротерпимость, поэтому Лавра вскоре оправилась и продолжала благоустраиваться (судя по всему, было восстановлено даже ограждение), да и в Киеве религиозная жизнь худо-бедно, но текла. Известно, что в 1251, 1274 и 1277 годах в Софийском соборе Киевский митрополит Кирилл хиротонисал епископов для Владимира-на-Клязьме и Новгорода. Впрочем, уже и он явно тяготился умалением оставленной за Киевом митрополичьей кафедры и большую часть своего управления митрополией проводил в разъездах. А в 1299 году случилось столь сильное разграбление от татар, что весь город разбежался и преемник Кирилла митрополит Максим окончательно переместил митрополичью кафедру во Владимир.
В 1320 году совсем ослабевшее Киевское княжество подпало под власть литовского князя Гедимина, и католики начали притеснять православных. Когда же польский король Казимир в 1339 году подчинил себе Галицию и Волынь, положение православных в Киеве стало вовсе нестерпимым: начались жестокие гонения, храмы повсюду превращались в костелы. Многие иноки покидали тогда места своих подвигов (достаточно вспомнить собеседника преподобного Сергия Радонежского преподобного Стефана Махрищского, основателя Махрищского монастыря и Авнежской пустыни, бывшего постриженником именно Печерской обители).
Однако к концу XVI века терпеливая обитель вновь, как и после Батыева нашествия, возрождается, несмотря на тяготы, связанные с окатоличиванием украинских земель и вмешательством короля и магнатов в монашескую жизнь. Отстраиваются храмы, приобретаются новые земли. Возвращению Печерской обители духовного авторитета, как ни странно, немало поспособствовала Брестская уния, принятая в 1596 году: попытка униатов овладеть монастырем в 1598 году с треском провалилась. Яна Кошица, которому король поручил занять непокорный монастырь, остановили несколько сотен вооруженных казаков и монастырских крестьян, охраняющих запертые ворота. В период борьбы с унией обитель возглавляли замечательные деятели той эпохи. Так, с именем архимандрита Елисея Плетенецкого связано начало книгопечатания в Киеве.
С момента присоединения Малороссии к России в 1654 году счастливые времена настали и для Киево-Печерской обители. Известная и поныне опоясывающая Лавру каменная стена, служащая основанием более обширной киевской фортификации — Печерской крепости, — построена именно тогда попечением гетмана Ивана Мазепы и императора Петра I. И хотя обитель ощутимо пострадала во время пожара 1718 года (в огне погибла и монастырская библиотека), сам монастырь вскоре был восстановлен, а в 1786 году утвержден в степени Лавры.