Тема образа Христа в народном сознании чрезвычайно интересна. Большинство видело в Христе не Спасителя, а грозного Судью, вершащего свой суд над миром в последний день. Христос представлялся справедливым, но суровым обличителем, к которому не принято было обращаться со своими проблемами. Молиться Христу считалось чуть ли не святотатством. Молились целому сонму святых, а главной заступницей даже перед Христом представлялась Богородица. Именно ей в соответствии с народными представлениями предстояло умолять справедливого Христа помиловать грешников, нарушить человеческую справедливость и проявить безграничное божественное милосердие.
Трудно упрекать простого русского человека за то, что ониз своего нищего быта представлял это освященное земное царство как царство даже не достатка, а элементарной нищеты, распределительного равенства и равного удовлетворения минимальных материальных потребностей. Достаток и богатство казались преступлением перед нищетой и общинным идеалом равенства и братства.
Полунищий русский крестьянин, не ведая иных путей, настаивал на чистоте и высоте монашеского идеала. И представление о святости монашеского подвига переплеталось с представлением о невозможности мирского пути к спасению. Монах для того и отрекается от мира, чтобы духовным подвигом, слезами, постом и молитвой загладить свои грехи и открыть путь к внутреннему преображению. Преображение же в миру казалось немыслимым. Слишком уж глубоко погряз мир в грехе. Слишком велика пропасть между миром и святостью, и проходит она не в душах людей, а вдоль монастырских стен. Слишком высоки требования, чтобы решиться исполнять их в повседневной жизни. Умудренная старость – вот подходящее время для полнокровно христианской монашеской жизни. А до тех пор душу одолевает глубокое понимание своей греховности, которое само по себе граничит со смертным грехом – унынием.
Христианство никогда не пронизывало всей народной жизни. Русский человек был христианином в храме, нигилистом в кабаке и язычником в поле. Архимандрит Федор (А М Бухарев) называл это монофизитством, то есть верой в единственно божественную природу Христа и непризнание его человеческой природы. Ведь если Христос не был человеком, то человеческая жизнь не может быть освящена, человек, оставаясь в миру, не может достичь святости Мирская жизнь, в таком случае, с христианством не может иметь ничего общего. Для христианства выделяются часы посещения церкви и многочасовые службы. По выходе же из храма христианские истины отходят на второй и третий план, а соблюдение правил христианской жизни оказывается возможным только для монахов (9, с.117).
Среди наиболее богоугодных дел в восприятии русского народа на первом месте, безусловно, стояло принятие монашеских обетов и все близкое к ним: продолжительные суровые посты, выстаивание многочасовой церковной службы. Даже нищета считалась чуть ли не христианской добродетелью. Пожертвование в пользу монастыря или паломничество по монастырям также очень высоко ценились народным религиозным сознанием. Вне монастыря наибольшей благодетелью почитались сооружение храмов и часовен по обету, их благоустройство и водружение огромных свечей перед иконами. Личностные отношения и христианская любовь в этом списке занимали далеко не первые места. Правда, существовало знаменитое русское нищелюбие, но и в нем часто не было истинного внимания к личности. Пожертвовать нищему некоторую сумму денег – это почти попытка откупиться от его проблем, освобождение совести от участия в судьбе человека, как часто бывает и в нашей современной жизни. В нищем интерес представляла не личность, а собственно нищета.
Обряд, закрепленное традицией поведение, канон значили для русского человека намного больше, чем личностные отношения. Вспоминается уголовное дело прошлого века, когда убийцы решившиеся на лишение человека жизни, не осмелились съесть в пост скоромные лепешки, найденные в сумке убитого. Нарушение поста они считали более тяжким грехом, чем убийство. Сложно поверить в такое извращение христианских понятий. Характерно, что и дело перевода Библии на русский язык в прошлом веке находило так много противников. Богоугодным делом почиталось использование непременно Библии старославянской. Всякий отход от «священного» старославянского языка считался потворствованием суетным делам нынешнего века и чуть ли не ересью. Да и сейчас отношение многих церковных людей к русской Библии не сильно изменилось.
Русской церкви удалось сохранить в неприкосновенности догматы и обряды, но за это пришлось заплатить слишком большую цену.
В практике и учении Русской Православной Церкви рубежа веков, а также в народном его восприятии нетрудно обнаружить не только отступления от Христовой истины, но и множество черт, перенятых впоследствии «страной победившего атеизма».
Одним из основных пунктов дореволюционного церковного учения было обожествление царской власти. К библейскому «нет власти, аще не от Бога», добавилось представление о божественном характере всякого государственного деяния и божественном достоинстве царя (10, с.105).
Царская власть воспринималась не только как богоданная, но и как божественная по своей сути Воззрения Филарета по этому вопросу были еще довольно либеральными. Он в своих речах и статьях, по крайней мере, призывал царей следовать лучшим библейским примерам. Большинство же считало, что земной царь есть наместник Царя Небесного и исполнять царскую волю – главная библейская заповедь. У подавляющего большинства церковной иерархии не могла возникнуть даже сама мысль о возможном несоответствии царской воли библейским заповедям.
Законодательство Российской империи обязывало гражданское и военное начальство, а также полицию контролировать ежегодное исповедание и причащение своих подчиненных. Да и священники обязаны были всемерно стараться предупреждать возмущения крестьян и их от того удерживать. Начальством гражданским священники обязывались увещевать неповинующихся крестьян и всячески стараться привести их в должное повиновение. Интересно, что белое духовенство вовсе не возмущалось подобным порабощением церкви государством. Наоборот, священники стремились стать государственными чиновниками в полном смысле слова. Когда в начале 60-х годов прошлого века обсуждался вопрос о способах содержания белого духовенства, подавляющее большинство священников требовало введения жалованья от правительства и уравнения в правах духовной службы с военной и гражданской. Лишь светские лица и такой либеральный журнал, как «Православное обозрение», выступали против назначения духовенству казенного жалования. Не надеясь на обеспечение от прихода, с которым у большинства священников были довольно натянутые отношения, народные пастыри были готовы служить государству за гарантированный годовой доход. В конце концов правительство постепенно ввело жалование всему духовенству и вплоть до революции постоянно его повышало. Церковь действительно превращалась в «ведомство православного вероисповедания».
Мысль о неразрывности империи и церкви при падении царского режима сыграла с духовенством злую шутку и многих от церкви оттолкнула. Но отношение к власти и в советское время немногим отличалось от дореволюционного. Вера в непогрешимость вождей, в их божественное величие и божественные полномочия и при практически полном отсутствии церкви творила божков.
В русском православии были, конечно, и попытки формирования истинно христианских отношений. Речь идет о старчестве.
Старчество возникло на христианском Востоке и развивалось в связи с аскетическим обучением молодых монахов и было неразрывно связано с институтом тайной исповеди, зародившейся в монастырях. Старец и был духовным отцом, принимавшим исповедь у монаха. Со временем старчество вышло за пределы монастыря, старец стал исповедовать и мирян. В греческой церкви в течение Х–XII веков тайная исповедь окончательно заняла господствующее положение, вытеснив исповедь публичную и покаяние по канонам. Понятия «духовный отец» и «монастырский старец» совпали по значению. Всякий волен был избрать себе старца-духовника по своему усмотрению, но уже раз выбранного не имел права оставлять до смерти старца. Одной из главнейших добродетелей почиталось послушание духовному отцу, являющееся наряду с умным деланием центральным пунктом восточной мистики.
В Русской Церкви, в силу огромного пространства территории, право на совершение исповеди стал получать белый священник при своем поставлении. Духовник непременно был и носителем священнического сана. Большинство русских духовников было приходскими священниками.
Но до середины XVII века в России миряне могли исповедоваться и иеромонахам (монахам-священникам). Духовническая организация мало зависела от приходской. Собрать себе семью духовных детей было особым делом приходского священника. И миряне, посещавшие службу в его церкви, могли исповедоваться у другого священника или иеромонаха Монастырское старчество и исповедь мирян белому духовенству сосуществовали. Роль духовника была очень высокой Его воля в духовно-религиозной сфере была законом для его духовных детей. Даже разрешения на пост нужно было испрашивать у отца. Разлучала покаяльных детей с отцом только смерть. Даже епископ не имел права разрешить верующему переход от одного духовника к другому, без воли самого духовника. Никакое постороннее, даже со стороны высшей духовной власти, вмешательство в отношения духовного отца к детям было невозможно.