Указ 1724 г. выразил особое внимание царя к монашеству. Нельзя, однако, сказать, чтобы это внимание было благосклонным. Петр I, который, по некоторым данным, сам был автором этого документа, именует монашество «гангреной» и возлагает ответственность за развитие этой болезни на «единовластников церковных»? В указе провозглашался тезис о бесполезности и ненужности монашеского сословия, ибо «что же прибыль обществу от сего?»; если все дело в том, что монахи молятся, «то и вси молятся». А в общем оправдывается «токмо старая пословица: ни богу ни людям; понеже большая часть бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть». Из таких оценок, казалось, должен был следовать вывод о необходимости ликвидации всех монастырей, но на такой шаг даже Петр Iне пошел, а лишь предписал превратить некоторые монастыри в богадельни для престарелых и отставных солдат.
Неприязнь Петра I к монастырям и монашеству в значительной степени основывалась на том, что он не без основания считал их серьезной силой в лагере не только религиозной, но и политической реакции. Бродившие по стране монахи разносили идеи и настроения сопротивления всему новому, они являлись связными между разными группами заговорщиков, чаще всего именно из монастырей происходили «подметные письма», обличавшие Петра I в его несомненной принадлежности к антихристовой рати или в том, что он и есть антихрист. Еще в 1701 г. именем царя было отдано распоряжение «монахам никаких по кельям писем под жестоким наказанием на теле не писать, чернил и бумаги не держать и того над монахи прилежно надзирать, понеже ничто тако монашеского безмолвия не нарушает, как суетные их и тщетные письма». Петр I заботился о том, чтобы монахи имели возможность спасать свои души в условиях, соответствующих их благочестивым запросам и стремлениям. А главное заключалось в необходимости подавления того сопротивления всему новому, которое систематически оказывало православное духовенство, и прежде всего монашество, как наиболее компактный его отряд, больше других слоев духовенства способный к активной борьбе.
Царь подчинил себе церковь не только в делах, ее касавшихся. Он заставил духовенство служить себе в разных областях общественной и государственной жизни.
Выше говорилось о том, как заботился петровский режим об исправном несении гражданами религиозно-культовых обязанностей, в частности о регулярном «бытии» на исповеди, ибо исповедь была поставлена Петром I на службу сыску. В 1708 г. от имени местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского по всем епархиям был распространен царский указ о том, чтобы исповедники добивались у исповедуемых сведений, «нет ли у кого из них бунту, злаго намерения и совету с кем х какому бунту и на государство какова умышления...». Такие сведения надлежало передавать начальству. В Прибавлении к Духовному регламенту данная директива была повторена и развернута. При этом было специально оговорено, что священник не должен излагать в своем доносе всю вину «преступника», тот-де сам все расскажет, когда будет взят под стражу.
Полицейские функции священников не исчерпывались сыскной работой, связанной с исповедью. В использовании кадров духовенства на мирские цели Петр I дошел до того, что заставлял попов и монахов стоять на карауле у рогаток и шлагбаумов, действовать на пожарах в качестве охранителей порядка, дежурить на съезжих дворах и вообще «исполнять вкупе с гражданством по полицмейстерской инструкции все другие полицейские обязанности». В обязанности попов входило и участие в ревизиях крепостных душ вместе с переписчиками-чиновниками, причем на них возлагалась особая ответственность за случаи утаивания ревизских душ, виновный в этом священник наказывался каторгой и вырыванием ноздрей.
В своих сложных отношениях с церковью Петр I не мог опираться на старые кадры ее руководящих деятелей. Все эти ревнители древнего благочестия представлялись ему пережитком варварской Московской Руси, лишь мешавшим ему в решении тех задач, которые он считал исторически назревшими. Царь обратил внимание на просвещенных церковников и богословов украинской школы, получивших образование в Киево-Могилянской академии, а частично в католических коллегиях Польши и даже в Риме. Одним из таких церковников новой формации был Стефан Яворский, но наиболее типичным их представителем явился знаменитый автор Духовного регламента Феофан Прокопович. Между этими двумя деятелями существовало различие и в основной богословской ориентации: если Стефан выражал склонность к католическим методам богословствования, то в деятельности Феофана больше сказывалось влияние протестантизма.
В целом стиль и тематика нового богословствования резко отличались от того, чем жила русская церковь на предыдущем этапе ее развития.
Организовавшаяся вокруг Стефана Яворского богословская группировка интриговала против Феофана и обвиняла его в сочувствии протестантизму и в стремлении совратить в эту еретическую религию русский народ. Разбирая его богословские сочинения, они пришли к выводу, что он заражен кальвинистской ересью и проповедует протестантизм. Нельзя сказать, чтобы эти обвинения были полностью необоснованными.
Во взглядах, проповедовавшихся Феофаном Прокоповичем, соединялись православие и протестантизм, апология религии и благосклонное отношение к западноевропейской философско-рационалистической литературе того времени. Единственное, в чем Феофан был абсолютно последователен,— это отношение к царской власти, к принципу самодержавия и, конечно, к Петру I. Здесь он выступал как воинствующий апологет, обличающий и громящий именем бога и религии малейшие отступления от полной покорности самодержавию.
Феофан выражает эти взгляды не только в позитивной форме, но и в резких обличениях и проклятиях по адресу всех противников существующего режима и абсолютного петровского самовластия. /В своих проповедях с церковной кафедры он обрушивался на всех подозреваемых в крамоле: «...убо властем противитися, есть противитися богу самому...». Резкое осуждение навлекали на себя сторонники той точки зрения, по которой духовенство обладает какими-то особыми правами в отношении верховной светской власти.
Такое богословие полностью устраивало Петра I, и он делал все для того, чтобы претворить его идеи в норму деятельности всего духовенства. Для членов Духовной коллегии при вступлении их в должность была установлена присяга: «Кленуся паки всемогущим богом, что хощу, и должен есмь моему природному, и истинному царю, и государю, всепресветлейшему и державнейшему, Петру Первому — царю, и всероссийскому самодержцу, и протчая, и протчая, и протчая. И по нем его царского величества, высоким законным наследником, которые по изволению и самодержавной его царского величества власти, определены, и в пред определяемы, и к восприятию престола, удостоены будут. И ея величеству государыне царице Екатерине Алексиевне, верным, добрым, и послушным, рабом, и подданным быть, и все, к высокому, его царского величества самодержавству, силе, и власти, принадлежащие права, и прерогативы [или преимущества], узаконенные, и впред узаконяемые, по крайнему разумению, силе, и возможности, предостерегать и оборонят, и в том живота своего, в потребном случае, не щадит... Буди мне сердцевидец бог обещания моего свидетель, яко неложное есть аще же есть ложное, и не по совести моей, буди мне тот же правосудный отмститель. В заключении же сей моей клятвы, целую слова и крест спасителя моего: аминь». Если бы не последние, завершающие присягу ритуальные формулы, то, пожалуй, трудно было бы найтиво всей присяге какое-либо религиозное содержание. Если же вспомнить, что эту присягу принимали не полицейские чины, не таможенные чиновники и не солдаты, а руководители православной церкви, то станет ясно, что она являлась одним из элементов той системы, при помощи которой православная церковь служила дворянско-абсолютистскому государству, используя и религиозные верования народа для его полного подчинения властям этого государства.
В чин православия по приказанию Петра было введено анафематствование Степана Разина. Этим должны были запугиваться все, кто мог попытаться последовать примеру вождя народного восстания, в свое время нагнавшего страх на господствующие слои Московского царства. И еще более общее значение имела «анафема трижды» по следующему адресу: «Помышляющим, яко православные государи возводятся на престолы не по особливому о них божию благоволению, и при помазании дарования святого духа к прохождению великого сего звания в них не изливаются: и тако дерзающим против их на бунт и измену, анафема».
Так «на вся» была повержена православная церковь «под нози» самодержавных царей в царствование Петра I.