Замысел христианской культуры
Исходным пунктом будет ситуация соприкосновения четырех типов культуры в черте римского лимеса. Эти типы культуры, соприкоснувшись друг с другом, обнаружили, что они непроницаемы друг для друга, и никакое их ненасильственное объединение невозможно. Второй момент, который мы должны учесть, также упоминался ранее. Речь идет о том, что с момента своего выделения из животного мира человек предпочел мириться с опасностями, порожденными жизнью в коллективе, чтобы с помощью этого коллектива, первичной человеческой общности, защитить себя от опасностей, исходящих от природы, окружающей среды в целом. Первичная человеческая общность при этом выступает как область мира, т.е. отсутствия конфликтов и раздора. В свою очередь, мир внутри человеческой группы не возникает автоматически, его создание и поддержание требует определенных усилий и механизмов культуры.
Для рода характерна прочная связь отдельного человека с родовым коллективом, имеющим не только пространственное, но и временное измерение (связь с предками). Мир и означает наличие и устойчивое существование родовых связей, причем сам род понимается в качестве "тела" духа культурного героя. Поэтому всякий вред роду извне понимается как нанесение ущерба духу предка и неизбежно вызывает кровную месть (ведь дух не может ограничиваться только одним поколением). В варварских племенах, осаждавших Рим и частично охваченных его лимесом, объемлющей все и вся связью было родство. Любопытно, что римляне отмечали почти полное отсутствие у ряда варварских племен представления о "правовых" преступлениях по отношению к членам семьи — например убийства. Не менее важно, что это касалось и инцеста. Такие преступления представлялись настолько чудовищными, что оказывались по ту сторону всех норм, регулирующих жизнь родового коллектива. Ведь преступления такого рода превращали семью б совокупность "атомизированных" групп, каждая из которых была заражена неизлечимой болезнью раздора, агрессии, насилия. Поэтому эти преступления были "вне закона", преследовались безжалостно и без исключений. Мести подвергался не только сам преступник, но и вся его родня. Кровная месть разъедала мир родов изнутри и даже подрубала многие роды под корень.
Не следует забывать и о том, что алтарь, т.е. специальное возвышенное место для жертвоприношений, также является изобретением родов. Мы уже говорили, что, скорее всего, первые жертвоприношения были человеческими, и лишь затем люди заменяются животными и растениями. В сущности, и кровная месть должна быть понята как разновидность человеческого жертвоприношения. Но это объясняет и разрушительные, сметающие все на своем пути импульсы, исходящие от варварских племен. Дело в том, что сами эти племена вряд ли воспринимали свой основанный на человеческой крови внутренний мир как приятный. Исторические данные позволяют предположить наличие попыток ослабить принципы этого кровавого порядка. Но сделать это можно было, только ослабив требования, которые род ставку перед благополучием и честью. Борьба варварских племен против внешних врагов и в частности против римлян; была отвлекающим фактором, обеспечивавшим определенную стабильность. внутри самих племен при минимуме убийств "своих" "своими"; Так что воинственность варварских племен, доставлявшая столько хлопот римлянам, имела под собой основания важные, просто необходимые для выживания самих этих племен. Каждое племя было просто вынуждено враждовать с другими племенами и "чужаками" вообще. Правда, агрессивность и враждебность по отношению к "чужим" несколько уравновешивалась гостеприимством как специфической чертой родового уклада. Тем не менее, никакой реальный выход навстречу другим культурам невозможен, и культура родов остается замкнутой, непрозрачной для других культур и нетерпимой ко всякой чуждости.
"Территориальные царства" переносят на землю упорядоченность движения звезд на основе священного брака Неба и Земли. Так возникает оседлость и само представление о населенной территории. Фараон, или царь, становится «сыном Неба» и богом. Через него Небо передает людям свои императивы, и ритм жизни людей начинает следовать ритмам жизни звезд и соответственно времен года. А это, в свою очередь, создает условия для устойчивого разделения труда. Из этих классов впоследствии возникают сословия и касты. Мир в "территориальных царствах" предполагает четкость классовой (сословной, кастовой) структуры, соответствие каждого человека предопределенному ему месту. Территория каждого такого царства — это не какая-то "часть" мира, это сам мир, и за его пределами можно встретить разве что "варваров". Вечный порядок как пространственная замкнутость и отсутствие будущего, даже его боязнь, — вот условие мира в этом типе культуры.
Тем не менее, в "территориальных царствах" мы встречаем различные попытки несколько ослабить этот жесткий, ориентированный; на вечность порядок. В Древнем Египте это была реформа Эхнатона, продолженная затем Моисеем в другом месте, поскольку она и могла осуществиться только с помощью "исхода".
В Древнем Китае в 206 г. до н.э. приходит к власти императорская династия (Первая, или Старшая, династия Хань). Однако император для обоснования законности своих авторитета и власти вынужден был апеллировать к древним порядкам, и главным авторитетом при этом становится Конфуций. Именно в конфуцианстве содержались детальные предписания относительно того, каких правил человек должен придерживаться в тех или иных конкретных ситуациях. В итоге конфуцианство превращается в государственную религию. Несмотря на светский характер конфуцианства, его "фоном" является представление о священном браке Неба и Земли, и этот брак может быть гармоническим только тогда, когда человек строго придерживается того места, которое ему отведено во всеобъемлющем космическом порядке инь и ян. В этой общественной системе никакие изменения недопустимы, поскольку они представляют собой угрозу для стабильности. Попытка подлинной модернизации не удалась. Тем не менее, новая династия все же "запускает" эон с "нулевого момента" и предотвращает приход периода дряхлости и упадка.
Но эти вновь обретенные мир и согласия покупаются другой ценой. Постоянное пребывание на своем месте, соблюдение всех правил, рутина — все это означает постоянное нервное напряжение. Выход был указан Лао-цзы, подчеркнувшим важность Ничто. Вспомним его образ колеса, которое не может вращаться без пустоты (Ничто) в ступице (втулке). Совместная жизнь, согласно Лао-цзы, подобна такому колесу. Она может существовать лишь при условии, что имеется и возможность "у вэй" — недеяния как формы Ничто. Недеяние дает возможность расслабиться, ускользнуть из своей "ячейки" в космическом порядке, но не выводит за пределы культуры "территориального царства".
В Древней Индии мы встречаемся с другой ситуацией. Если не происходит "исхода", как в Египте, и к власти не приходит новая династия, как в Китае, то классовая структура превращается в "окаменелость", затвердевает и становится системой каст. Поскольку каждой касте свойственны свои императивы, табу и правила поведения, то для Древней Индии характерны многообразие и пестрота регламентирующих поведение правил, религиозно-философских систем и религиозных практик. Но человек в Древней Индии оказывается привязанным к своей касте, к своему месту в обществе, и, в конечном счете, в космическом порядке значительно сильнее, чем в Древнем Китае. И эта связность, эта кардинальная несвобода воспринимается как путь страданий, как бесконечное вращение колеса рождений. Отсюда столь характерное для древнеиндийской культуры стремление к самоуглублению, которое рассматривается в качестве способа разгадать загадку жизни и избавиться от страданий. Жизнь объявляется Майей, под покровом которой скрывается истинная реальность. Но систему каст, как считается, нельзя отменить или разрушить, как нельзя отменить и космический порядок. И все же, как провозгласил Будда, можно "угасить" свою волю, свои желания и стремления и тем самым вырваться из колеса рождений. С другой стороны, мы должны жить вместе, а это невозможно без воли, желаний и стремлений. Путь, указанный Буддой, мог и может быть реализован только в монастырях. Как и в случае Лао-цзы, буддизм не выводит за пределы культуры "территориального царства".
Это удалось сделать только Моисею. Израиль верит, что Бог все творит заново, и он является Божьим народом лишь постольку, поскольку освобождает своих детей для неопределенного будущего. Исаак не был принесен в жертву ни духу Авраама, ни Богу. В роду сын подчинялся духу отца, и это имело место даже после того, как отец умирал. Израиль освободил своих сыновей от такой зависимости, от связи с непреложной традицией. Поэтому Яхве — это Бог и Авраама, и Исаака, и Иакова. Яхве каждый раз начинает заново, и это непосредственно открывается каждому поколению Израиля. Сущность иудейского закона и состоит в освобождении сыновей от власти отцов. Иными словами, для достижения одного и того же результата каждое поколение должно действовать по-другому. Этот дух новизны и обновления и делает человека сыном Авраама. Неизменный закон заключается в верности закону изменчивости.
Следование закону создает мир и согласие. Еврейское "шалом алейхем", родственное арабскому "садам алейкум", означает "мир вам*. "Шалом" при этом связывается не только со здоровьем и материальным благополучием, но и с религиозным порядком, непорочностью перед Богом и отдельного человека, и всего еврейского народа. Важно, что индивидуальное благополучие считается осуществимым лишь на основе общественного благополучия, а оно возможно только при сохранении "завета" (союза) между Богом и Божьим народом. Этот "завет" одновременно является и определенным правовым порядком, в котором Бог — это источник власти, а Божий народ должен подчиняться божественной власти в виде иудейского, закона. Только подчинение, закону обеспечивает "святость", которая и есть свобода народа Ветхого завета.