Против заключения Лыщинского в тюрьму выступал брестский земский писарь, который говорил, что привлекать к ответу шляхтича, преступление которого не было доказано, противоречит праву свободы. Он обвинил также духовенство в том, что оно хочет ввести испанскую инквизицию. Однако все единодушно и с большим усердием выступили против него и удивлялись, что такое явное преступление все же находит защитника; они добавляли, что тот, которого поймали на месте преступления, должен быть привлечен к ответу; поэтому лицо, отвергающее бога, теряет все права и не может пользоваться свободами дворянского сословия. Кроме того, ведь отвергает всякую свободу тот, кто отвергает бога, являющегося наиболее свободным из всех существ и источником всякой свободы. Наконец, да будет известно всем и каждому, что тот, кто впадает в ересь, платит головой. Но в данном случае это отвержение бога хуже всякой ереси, потому что еретик отступает только от церкви, богоотступник же совсем оставляет бога. Следовательно, здесь имелись все основания, чтобы это лицо было заслушано земским судом не позже, чем через четыре недели.
Все же дело затянулось до 15 февраля текущего года, когда оно началось слушаться на публичном заседании. Обвиняемый Лыщинский ранее был привлечен к духовному суду присланным сюда лифляндским епископом и был им признан виновным и предан суду всего государства. Однако господа светские сенаторы не хотели считать приемлемым это действие духовного суда, полагая, что суд всех трех сословий должен пользоваться преимуществом; лишь после него обвиняемого следует предавать духовному суду, а не наоборот.
В роли обвинителя выступал литовский инстигатор, который обосновывал свое заявление следующим образом. Обвиняемый написал книгу, в которых приводил доказательства против истинной сущности бога, позаимствовав их у языческих и других порочащих бога авторов и сделав такой вывод: «следовательно, бога нет» [Ergo non est Deus]. Все это он делал не в порядке спора, но решительно и утвердительно. Далее он учил, будто таинство святого брака является только обыкновенной связью. Запрещение бракосочетания при кровном родстве не имело [для него] никакого значения; поэтому он свою дочь заставил сочетаться браком с одним из близких родственников; за это предстал перед духовным судом и был приговорен к отлучению. По этим всем причинам он привлекается к ответственности, так как атеизм является худшим из всех пороков; следовательно, виновник должен быть подвергнут соответствующему наказанию.
После того как обвиняемый просмотрел собственные писания и признал их своими, он дал следующий ответ: «Я признаю мощь бога и почитаю величие его помазанного наместника. Я почитаю того, кто является создателем, правителем и содержателем всего того, что есть в мире; но я, ничтожное, несчастное и бедное создание — ведь я наиболее несчастный из всех, потому что сейчас стою перед судом! Я ищу убежища у трона справедливости, у престола милосердия и прошу ваше королевское величество, чтобы со мною соизволили поступать здесь не так жестоко, как происходило перед духовным судом; там же доказательства, которые я мог представлять для обоснования и подкрепления своей веры, не соизволили взять во внимание. Но поскольку я о таком важном деле не имею возможности много говорить, так как мой язык присыхает к небу, то прошу ваше королевское величество оказать мне снисхождение и разрешить взять защитника».
Однако удовлетворить эту просьбу не хотели будто бы потому, что не найдется такой юрист, который защищал бы и заступался за атеизм и который мог бы правильно объяснить и преподнести мнение обвиняемого о том, в каком именно смысле он составил свои писания; об этом лучше всех мог бы сказать сам обвиняемый.
После этого Лыщинский продолжал говорить: «Я верю, что бог существует, и то, что я писал, то писал не от своего имени и не выражал этому своего сочувствия; я только желал опровергнуть все то, что было написано другими; все, что я здесь собрал, я думал опровергнуть в другой части, которую намеревался написать и дать в ней новые доказательства истинной сущности бога. То, что я добавлял: «мы, атеисты, так думаем», то это случилось потому, что я приводил слова высказывающегося атеиста. Относительно мнения об Альстеде, то я неоднократно удивлялся, что он приводил столь слабые и неосновательные доказательства в пользу бога; именно поэтому я отмечал те, которые не имеют никакой ценности. Сверх того, я не только родился и воспитывался в католической вере, но имею также истинные свидетельства христианского поведения и образа жизни. Но самое главное то, что у меня есть также прекрасные и твердые доказательства, которые не позволяют сомневаться в том, что я полностью признаю истинную сущность бога».
Когда некоторые пожелали их услышать, он привел следующее: «В каждом роде существ имеется наиболее совершенное существо: например, среди звезд наиболее совершенным существом является Солнце; в мире животных наиболее совершенным существом является человек; среди разумных существ наиболее совершенным существом является бог» [In omni genere Entium datur Ens perfectissimum exempli gratia: in genere Astrorum datur ens perfectissimum, quod est Sol; in genere Animalium datur ens perfectissimum, quod est Homo; in genere Entium Intellectualium datur Ens perfectissimum, quod est Deus]. В заключение он повторил просьбу, чтобы ему дали защитника по делу; это ему было, наконец, разрешено, но с таким условием, чтобы защитник представил свои соображения в течение трех дней. По истечении этих трех дней, а именно 18 февраля дело было возобновлено. Тогда защитник возразил против незаконного срока, обосновывая это тем, что обвиняемый был вызван в суд вопреки закону, чем был нарушен основной привилей о том, что никто из дворян не может быть заключен в тюрьму без постановления суда. Весь этот день прошел в пререканиях и повторениях. Однако его королевское величество декретом лишило Лыщинского права отклонения незаконного срока, назначило ему срок 25 февраля для последнего и окончательного ответа.
На основании королевского распоряжения адвокат привел следующие аргументы: ввиду того, что его клиент был обвинен в атеизме и, следовательно, в ереси, то в свете этого первый [атеизм] должен рассматриваться относительно второй [ереси], как вид относительно рода. Для ереси требуются следующие две стороны: умственное заблуждение и упорство воли, первое — начало ереси, второе — продолжение. На это обстоятельство церковь всегда обращала большое внимание, и перед теми, кто готов был отказаться от своих ошибочных мнений, никогда не закрывала врат прощения при условии наложения терпимого покаяния. Ни одной из этих сторон у обвиняемого не было; в своих писаниях он приводил только чужие мысли, не выражая своего согласия; он всегда придерживался мнения, что надо опровергнуть те доводы, которые приводили против бога, и доказать истинную сущность бога более убедительно. Если же он в разных местах писал: «мы атеисты», то это, как уже указывал сам обвиняемый, объясняется тем, что он вводил высказывающегося атеиста; нигде в его сочинениях нельзя найти: «Я, Лыщинский, так констатирую, или так думаю». Что касается Альстеда, то и это было так, как доказывал обвиняемый. Альстед заслуживал такой острой оценки, поскольку приводил часто неубедительные и ничтожные аргументы. Кроме того, нельзя лучше узнать мнение человека, как по внешним признакам, и отсюда следует следующее правило: действие добродетели зависит от акта веры, который направляет намерение. Лыщинский сделал много хорошего! Это должно послужить свидетельством его хорошего намерения. Он с молодости вел христианский образ жизни, усердно слушал мессы и проповеди и за несколько дней до заключения принимал участие в празднестве евхаристии; он щедро раздавал милостыню, хотел дать средства на постройку часовни и подготовил для нее строительный материал. Свои молитвы он всегда произносил с большим благоговением, а также письменно излагал разные благочестивые размышления; но они вместе с другими вещами были у него изъяты и теперь их не желают показать, чтобы усложнить обвиняемому защиту. Все воеводство дало ему свидетельство о благовидном образе жизни; Лыщинский начал писать свое завещание во имя св. троицы, поручая свою душу богу, а тело земле и т. д. Это все доказывает его душевное настроение, и все эти доказательства истинной веры должны ему помочь; ибо в делах, подлежащих наказанию, достаточен хотя бы один довод в пользу обвиняемого. Кроме того, мы живем сейчас во времена милосердия, и церковь, чтобы вернуть заблуждающихся на истинный путь, своей снисходительностью обыкновенно смягчает строгость, а не отталкивает несвоевременной суровостью. Обвинителю стоит задуматься над тем, что он усердствует больше, чем святая мать церковь. Хорошо известно, что против обвиняемого больше побуждает ретивость, чем любовь к богу, больше хитрость, чем усердие, с той целью, чтобы его представить в таком свете. Ибо если бы обвиняемый не потребовал от доносчика [Бржоски] известного долга, то тот не порвал бы с ним долго лелеяной дружбы. Наконец, обвиняемый прибегнул к королевской милости, которой больше к лицу оказать милосердие, чем прибегать к суровости. Предлагалось подкрепить его предыдущие намерения присягой. Обвинители возражали [говоря]: «Обвиняемый не может защищаться тем, что отличает праведного от еретика ввиду того, что между ересью и атеизмом большое различие: первая отступает только от церкви, второй полностью ее отвергает. Кроме того, из его произведений ясно вытекает, что у обвиняемого было также умственное заблуждение и упорство воли [Error in intellectu et pertinacia in voluntate]. Он излагал все это без выражения сомнения, а в виде утверждений. Он должен себя причислить к тем же (о которых говорит): «Мы атеисты», так как тот, который говорит что-либо в общем, ничего не исключает. Сверх того, он указал в одном месте: «следовательно, я теперь доказываю, что бога нет» [Sicut ego nunc Deum non esse probo]. Если бы он хотел от всего этого отказаться, то он, по крайней мере, отметил это хотя бы одним словом; но этого не случилось, и ничего неизвестно о тех богу угодных размышлениях, о которых упоминал адвокат; их никогда не нашли среди его писаний. Хорошие сочинения не являются достаточным свидетельством истинной веры; следует отметить, что их можно найти также у язычников и лицемеров. Завещание Лыщинского несовершенно и не подтверждено установленным порядком, между тем в руках имеется другое, которое может дать отрицательное сведение о его христианской вере, так как он завещал на богоугодные дела не больше трех флоринов в год; свое тело он не доверил земле, а приказал сжечь на костре и сам себе составил нехристианскую и богохульную надгробную надпись. Указанное различие судебных сроков до применения закона, во время его применения и во время оказания милости может относиться только к духовным делам. Усердие доносчика имеет целью только защиту божественной чести. Требуемая присяга не может быть разрешена обвиняемому потому, что он отвергает того, чьим именем должен присягать; более того, к присяге следует допустить доносчика, так как он имеет в свою пользу много доказательств. 'Королевская милость не может здесь применяться, так как слезы обвиняемого являются лишь вынужденными, чтобы смягчить королевское сердце; и да будет известно, что доброта без справедливости есть величайшая тирания». Затем стороны приступили к рассмотрению во второй, в третий и в четвертый раз, однако, кроме вышеуказанного, ничего нового не было вынесено.