Таким образом, экономические споры, несовместимые с саном поведение служителей церкви, имели место до конца исследуемого периода, несмотря на попытки правительства устранить их законодательным путем. Взятый правительством курс на максимальную формализацию отношений между клиром и паствой привел в конечном итоге к необходимости формализировать само участие и духовенства и паствы в религиозной жизни общества. Сенатский указ 1765 г. под страхом штрафа предписывал прихожанам исповедоваться и причащаться в святые посты.[473] "Инструкция сотскому со товарищи" от 19 декабря 1774 г. признавала возможность, используя полицейские меры, загонять людей в церковь в праздничные и высокоторжественные дни.[474]Устав благочиния 1782 г. требовал от духовенства заботы о тишине, молчании и почтении в храме.[475]
С одной стороны, власти понимали необходимость активной проповеднической деятельности священнослужителей, а с другой стороны, не верили в способность к такой деятельности основной массы полуобразованного духовенства. Большей части священников предписывалось как можно чаще отправлять богослужения, делая это не реже 5 раз в неделю. «Ученые же из священников» должны были произносить проповеди собственного сочинения, «извлекаемые из Слова Божия и поучений Святых Отцев, без всякого впрочем с своей стороны лишнего умствования». Проповеди нельзя было читать без предварительной проверки ее содержания цензорами.[476] Архиепископ Иннокентий указом от 1785 г. предписывал священникам читать в церквах поучения, написанные известнейшими проповедниками того времени митрополитами Гавриилом и Платоном.[477]С 1785 г. в Санкт-Петербурге было введено очередное проповедничество. Все получившие духовное образования священнослужители должны были 2 раза в год читать публичную проповедь своего сочинения. Консистория предварительно посыла священнику билет с указанием, где и когда он должен проповедовать.[478]Система “сказывания” публичных проповедей существовала и в г. Пскове, по меньшей мере с 80-х годов. По распоряжению консистории наиболее образованные священники сочиняли проповеди и произносили их по очереди в кафедральном соборе. В церкви Михаила Архангела публично преподавался катехизис. Однако, священников, которым консистория доверяла публичную проповедническую деятельность, было всего 3 человека на губернский город.[479]
В Прибалтике и на отторгнутых от Польши землях проживали преимущественно неправославное население. Например, во всей Лифляндии и Курляндии в 1800 г. находилось 16826 православных душ мужского пола. Из них в г. Риге - 8643. По сравнению с 1783 г. произошло даже сокращение численности православных на 1344 души. Причем значительная часть православных в Прибалтике составляли расквартированные военные и чиновники с домочадцами. Предписания епархиального начальства сковывали миссионерскую активность местного православного духовенства. Лифляндским священникам было запрещено самим принимать в православную веру иноверцев. Требовалось согласие архиерея, которому желающий принять православие должен был подать прошение. Местному духовенству отводилось весьма скромная роль. У уже изъявившего желание креститься по православному обряду иноверца следовало узнать, понимает ли он различия между своей верой и православием, преподать ему наставление в вере и взять подписку с поручительством свидетелей о “неизменном пребывании в недрах православной церкви”. Подобное отношение к распространению православии не могло не иметь своих плюсов. Об этом свидетельствует датированный 1774 г. отзыв лифляндского пастора. А.В. Гупель констатировал, что со стороны православных священников “принуждение и преследование - неслыханное дело” и они “никогда не станут стеснять христианина в его вере”.[480]Причина низкой миссионерской активности заключается не только в отсутствии со стороны светских властей стремления насаждать православие на национальных окраинах Российской империи. В адресованных духовенству предписаниях явно чувствуется отсутствие у архиерея веры в способность рядового приходского священника аргументировано дискутировать о вопросах веры, заражать собственным примером, убеждать при помощи яркой проповеди.
Православный священник, как представитель официальной религии, должен был быть непременным участником всех торжественных мероприятий. Однако, в отведенной ему роли, также чувствуется недоверие к его способности вести себя достойно сана. Отсюда мелочность предписаний по поводу поведения священнослужителей во время высокоторжественных случаев. Во время поездки Павла I в Ригу в 1797 г. священнослужителям, в частности, предписывалось стоять вдоль дороги с крестами на подносах. Им запрещалось подходить к императору, пока тот не изволит остановиться. Если остановится - подойти с крестом к карете и по проезду императора возвратиться с крестом в церковь. Проповеди императору могли читать только протопопы и то «сколь можно краткие и ясные». Патриарх Алексей (Ридигер), полагал, что столь подробные инструкции по самым простым вопросам архиепископ вынужден был давать во избежание недоразумений из-за низкого уровня подготовки духовенства.[481]В ходе торжественных встреч представителей светской власти, основная масса духовенства играла пассивную роль, предоставляя встречать гостя речами и произносить проповедь протопопу.[482]
Важной задачей духовенства во второй половине XVIII в. оставалась забота об исправлении нравов преступников. Часть этой задачи брало на себя белое духовенство, выделяя из своей среды священников, призванных выполнять должность увещевателя подсудимых в присутственных местах. Эту должность занимали, в основном, те же священники, которым консистория доверила публичное чтение проповедей.[483] Задачу по исправлению нравов преступников выполняли так же некоторые монастыри. Указ от 3 марта 1764 г. продолжил традицию держать преступников в монастырях и после секуляризации. Деньги на их содержание выделяла теперь коллегия экономии. Сосланные не имели права покидать монастырь до истечения срока наказания. Запрещено было отлучаться даже за продовольствием. Они получали “заимообразно” по 4 копейки в день и могли питаться монастырской пищей.[484] Обычным местом содержания преступников был Спасо-Мирожский монастырь в г. Пскове как самый ближний к консистории. Нельзя сказать, что его настоятели с большой охотой держали проштрафившихся мирян и духовных лиц на территории обители. Обладающие беспокойным нравом осужденные доставляли монахом значительные неудобства, на что и жаловался консистории архимандрит Иаков. Указывая на “немалые утеснения”, которые терпит братия, настоятель жаловался консистории на отсутствие преступников, например, в Псково-Печерском монастыре. Только после жалоб архимандрита на невозможность ему, будучи больным, совмещать требующую частых отлучек должность благочинного над монастырями епархии с необходимостью уделять внимание сосланным в подначалие заставили консистории отправлять нарушителей в другие монастыри.[485]В монастырь отправляли мирян повинных в убийстве и других тяжких с точки зрения общественной морали преступлениях. К преступнику, совершившему убийство, должен был быть приставлен иеромонах, наблюдающий за его поведением. Наложенная на преступника епитимья требовала, как правило, соблюдения четырех постов, исповеди и «упражнения в черных монастырских трудах». Убийц не допускали к причастию за исключением «смертного случая». От монастырского начальства консистория требовало присылать рапорты, содержащие информацию о поведении и степени раскаяния находящихся в подначалие.[486]
Часть приходских священников регулярно отправлялась во флот «на корабли» и в армейские полки. По данным клировых ведомостей в качестве корабельных священников побывали в Ревельском флоте 23 священнослужителя из Псковской епархии. В основном это были священники Пскова, Псковского и Печерского уездов. Время их службы пришлось на 1777-1778, 1786-1793гг. (в основном на 1789, 1791 и 1793 гг.) и составляло от 2 до 9 месяцев.[487]10 служителей церкви побывали в армии в должности полковых священников. По несколько лет они служили при Витебской батальонной церкви, в Углицком, Рязанском, Кексгольмском, Невском пехотных полках, в Псковском и Ямбургском карабинерных полках, в Санкт-Петербургском гренадерском полку, в лейб-гвардии кирасирском полку и в Санкт-Петербургском легионном корпусе.[488]Отправка священнослужителей в полки осуществлялась по мере поступления требований со стороны светских властей. Например, в апреле 1771 г. Адмиралтейств-коллегия затребовала от Синода 13 священников и иеромонахов на корабли расположенные в Ревеле, Риге и Евапинке. От Псковского архиепископа требовалось выслать одного человека в Ригу, обеспечив его кормовыми деньгами и прогонами на одну подводу.[489]Выбор кандидатуры зависел исключительно от епархиального архиерея. За поданное со стороны священника прошение о переводе в полк, он мог получить выговор, поскольку в подобной инициативе епархиальное начальство усматривала посягательство на права архиерея.[490]