В.В. Прозерский
Опираясь на работы исследователей культурной семантики вещей (А.К. Байбурина, Е.М. Мелетинского, Б.Н. Рыбакова, Д.М. Сегала, А.Д. Столяра, А.Л. Топоркова, В.Н. Топорова, О.М. Фрейденберг), можно обрисовать картину того состояния, в котором пребывала вещь в эпоху первобытного мифологического сознания, — семантизированного состояния. Главное качество последнего — полифункциональность, многоликость, синкретическое единство пользы, красоты и смысловой емкости, причем в отношении к вещам последняя явно доминирует. Знаковое отношение к вещам тесно слито с практическим пользованием ими. Школой сотворения вещей и манипулирования с ними служил ритуал. Жизнь первобытного племени представляла собой непрерывное отправление ритуала. Вещь в ритуале не может быть объектом созерцания — она вовлекается в действо наравне с людьми, словами, жестами, фигурирует как активно действующий персонаж.
Семантическая стадия жизни вещей подразделяется на тотемистическую и символическую. Первая присуща эпохе дородового состояния, когда люди объединялись не по принципу родства, а по принадлежности к одному тотему в виде животного, насекомого, птицы, растения, неодушевленного предмета. Мифологическому (или по определению Г. Башляра грезящему) сознанию мир представляется как текст, как тело или вещь, где каждая часть слита с целым. Здесь действует принцип партиципации. Он подразумевает принадлежность каждой части целому, присутствие целого в части и тождество части с любой другой, люди и вещи оказываются принадлежащими одному тотему и сами являются этим тотемом; в вещах видят магический смысл, им поклоняются, но также судят, приносят в жертву, женят, хоронят, т. е. обращаются с ними как с тотемом.
Самыми первыми вещами становились природные объекты, вовлеченные в сферу действия ритуала и т. о. семантизированные. Первым жилищем становилась сама земля, понимаемая как небо и преисподняя — пещеры, скалы, поле; первая мебель — холм, камень, стол (возвышение) и тотемный столб ведут свою родословную от дерева и горы. Стол — первая принадлежность жилища — есть небо, алтарь, на котором совершается жертвоприношение. Поскольку первобытное сознание отождествляет все и вся, постольку небо есть одновременно и преисподняя, поэтому стол служит и для возлежания умершего. Но столе — алтаре, жертвеннике — стоит также жертвенная посуда и еда, в сосуде — земле — жертвенное питье, в светильнике — небе — жертвенный огонь. Жрец (вождь племени) убивает жертвенное животное, расчленяет его, возглавляет стол и управляет трапезой. Участие в общей трапезе, акт разрывания тотема утверждает принадлежность людей к одному племени.
Первые знаки, наносимые на тела и вещи, также были знаками принадлежности к одному тотему. Так родился орнамент, первоначально представлявший собой свободно изливающийся на поверхность язык бессознательного, своего рода ритуальный танец знаков, письмо с потерянным для нас кодом. Повторяемость мотивов орнамента образует определенный ритмический цикл, организуя не только сами изображения, но и интервалы между ними, которые утверждают динамику тяготения, усиливают внутреннюю напряженность орнаментального ритма. Связанный с формой предмета, орнамент осваивает пространство, выделяя в нем верх и низ, правое и левое, центр и периферию. Он не украшает, о оживляет вещь, насыщая ее смыслом, даруя ей душу, определяя ее место в структуре космоса.
Подлинного своего расцвета искусство орнамента достигает во вторую эпоху семантического отношения к вещам — символическую, т. е. во время перехода к родовому принципу организации общества. Здесь каждый шаг в сторону материализации вещи компенсируется приемами ее дематериализации из-за боязни, чтобы она не выпала из космического миропорядка, где все тождественно всему. Но теперь эта тождественность начинает осознаваться как символическая, а потому она может поддерживаться символическими знаками орнамента, наносимыми на тело вещи. Наступает эпоха безудержной орнаментации: чем более специализируется вещь, тем более она должна быть покрыта символическими письменами, выводящими ее из единичности во всеобщность.
Создавая те или иные вещи, человек подражал богам и культурным героям, от которых получил тайну ремесла, повторяя операции, совершаемые богами в момент творения. По этой причине каждый из специалистов-ремесленников мыслился связанным с силами иного мира: кузнец — с божеством огня, пастух — с лешим, мельник — с водяным и т.д. Поскольку в традиционных обществах технология изготовления вещей относилась к области сакрального знания, постольку ремесленников размещали ad marginem — на окраине города, на границах своего и чужого мира, космоса и хаоса.