Во-первых, пророгация должна касаться только определенного правового отношения. Требуется такая определенность, которая позволила бы отграничить соответствующее правоотношение от другого. В частности, будет достаточным, если контрагенты согласуют следующее условие: что все споры из заключенного между ними договора подсудны суду. Важно отметить, что требование определенности распространяется на лежащее в основе споров правоотношение и не касается самих споров. Поэтому, как правило, истец не лишен возможности заявить множество требований в одном иске или несколько исков относительно спорного правоотношения. Напротив, ситуацию неопределенности порождают пророгационные формулировки, которые не связаны с конкретным правоотношением типа: по всем спорам, возникающим между сторонами в будущем, надлежит обращаться в суд. Также неприемлема оговорка, если она касается круга деловых отношений договаривающихся сторон, но при этом не относится к конкретному правоотношению.
Во-вторых, пророгационным соглашением должен четко устанавливаться суд, к компетенции которого стороны отнесли свои возможные споры. В противном случае договорная подсудность хромала бы за отсутствием определенности, что ставило бы под угрозу стабильность процессуальных отношений и ущемляло бы положение встречной стороны. Поэтому формулировки, которые не содержат ссылки на конкретный юрисдикционный орган (например, все возникшие споры из заключенного договора рассматриваются судом, который определяется истцом), недопустимы. Зеркальным отражением сказанного должен быть тезис о том, что соглашение об изменении подсудности носит исключительный характер для обеих сторон. Отсюда следует отказывать в силе такой оговорке, которая для одной из сторон действует факультативно, но без исключений связывает другую сторону. Подобные оговорки именуются в литературе как «прикрытие процессуального неравенства за ширмой частной автономии», они способны дать лишний повод для злоупотреблений более сильной стороне, поэтому риск их появления должен быть минимизирован с помощью строгих требований к определенности и исключительности соглашения.
Как правило, процессуальное законодательство ограничивает усмотрение сторон по изменению подсудности, если таковая устанавливается императивными нормами и в ее незыблемости заинтересован правопорядок. Как ГПК РФ, так и АПК РФ не допускают заключения пророгационного соглашения в отношении исключительной и родовой подсудности. Поскольку в законе четко определяется исключительная и родовая подсудность, то установленное ограничение не вызывает особых сложностей в применении. В то же время новелла АПК РФ, регулирующая соглашение о подсудности по делам с участием иностранных лиц, предусматривает труднообъяснимое условие допустимости такого соглашения, а именно: оно не должно изменять исключительную компетенцию иностранного суда (ч. 1 ст. 249 АПК РФ). Представляется, что данное нововведение не согласуется с сущностью пророгации и выглядит чужеродным в системе норм международного гражданского процесса. Исключительная подсудность, изменение которой недопустимо соглашением сторон, обязательна для сторон согласно закону места судебного разбирательства, оговоренного сторонами. Например, немецкая фирма и ее деловой партнер – российская организация заключили между собой договор купли-продажи офисного помещения, расположенного в г. Москве. Стороны оговорили, что все споры по заключенному договору рассматриваются в Земельном суде г. Мюнхена. Однако согласно ч. 1 ст. 38 АПК РФ иски о правах на недвижимое имущество предъявляются в арбитражный суд по месту нахождения имущества, в частности, в нашем случае споры о признании права собственности или признании договора недействительным по смыслу ч. 1 ст. 38 подсудны исключительно Арбитражному суду г. Москвы. Тем не менее положения российского закона не ставят под сомнения действительность пророгационного соглашения, поскольку оно не нарушает исключительную подсудность немецких судов. Исключительная подсудность по месту нахождения вещи знакома и немецкому законодателю, однако она распространяется только в отношении земельных участков (§ 24 ГПК Германии). Следовательно, легитимность оговоренного иностранного суда продолжает оставаться в силе даже тогда, когда стороны изменили исключительную подсудность, установленную российским правом[22]. Иное дело, что решение, вынесенное по такому делу иностранным судом, не приобретает на территории России юридической силы (п. 3 ч. 1 ст. 412 ГПК РФ, п. 3 ч. 1 ст. 244 АПК РФ). Приведенный пример наглядно иллюстрирует те сложности, которые подстерегают правоприменителя в сфере международного гражданского процесса. Действие новеллы ч. 1 ст. 249 АПК РФ имеет условие: точное установление судом норм иностранного процессуального права об исключительной подсудности. Аксиома имеет своим предметом внутреннее право, обязанность суда исследовать иностранное право возникает в редких случаях при наличии коллизионных привязок, которые касаются вопросов материально-правового характера (ст. 14 АПК РФ). Обязывание без надобности российские суды выполнять трудоемкую задачу по установлению содержания иностранных процессуальных норм, что собственно имеет в виду новелла ч. 1 ст. 249 АПК РФ, похоже больше на медвежью услугу, чем на реальную правовую помощь. Тем более, если учитывать, что норма изначально страдает пробелами. Так, наряду с запретом изменять исключительную подсудность в законодательстве ряда стран действуют прямые запреты пророгации в отношении характера спора или круга лиц, о чем ничего не говорится в ч. 1 ст. 249 АПК РФ.
Упомянутые прямые запреты поднимают напряженный вопрос допустимости пророгационного соглашения в зависимости от круга лиц. Данная проблематика вызвана потребностью защиты потенциально слабой стороны, когда более сильный контрагент навязывает ей выгодную для себя подсудность. Чтобы фактическое неравенство не переросло в процессуальное неравноправие сторон, в законодательстве некоторых стран свобода заключения пророгационного соглашения существенно ограничена. Например, после реформы немецкого гражданского процесса от 1 апреля 1974 г. возможность изменять подсудность, за некоторыми исключениями (§ 38 (II, III) ГПК Германии), сохранилась только за коммерсантами либо юридическими лицами публичного права. Мотивы для подобного ограничения заключались в том, что соглашение о подсудности, базирующееся на частной автономии и свободе сторон, способно нанести урон интересам социально незащищенного круга населения, особенно в отношениях потребителя и коммерсанта. В подобном духе регулируется допустимость соглашения о подсудности на уровне гражданского процессуального права стран ЕС. Так, в абз. 5 ст. 23 Регламента 44/2001 предусмотрено, что соглашение о подсудности не имеет действия, если оно противоречит нормам, регулирующим подсудность из отношений страхования (ст. 17), по делам потребителей (ст. 13) и из индивидуального трудового договора (ст. 21).
Потребность в социальной защите в отечественном процессуальном праве удовлетворяется за счет льготного режима подсудности, установленного для потребителя (ч. 2 ст. 17 Закона РФ «О защите прав потребителей», ч. 7 ст. 29 ГПК РФ), а также в отношении дел, предусмотренных ч. 6 ст. 29 ГПК РФ. Но можно ли обойти данные защитные меры с помощью соглашения о пророгации, из российского законодательства ясный ответ не следует. Правоприменительная практика решила трактовать молчание законодателя как его согласие. Так, Верховный Суд РФ не проявил должную интуицию в части защиты прав потребителей и признал правомерным соглашение о подсудности, заключенное между продавцом (предпринимателем) и потребителем (покупателем автомобиля)[23]. Обосновывая свою позицию, суд указал, что данное соглашение не ущемляет прав потребителя, поскольку стороны воспользовались своим правом определить в договорном порядке подсудность будущих споров, за исключением установленных законом случаев (ст. 120 ГПК РСФСР, соответственно ст. 32 ГПК РФ). Следует согласиться с доводами суда, что ст. 17 Закона РФ «О защите прав потребителей», предусматривающая подсудность по выбору истца, не относится к исключениям, содержащимся в ст. 32 ГПК РФ. Тем не менее конечный вывод суда нельзя признать правильным, поскольку им игнорируется основной смысл законодательства о защите прав потребителей – предоставить гарантии социально слабой стороне в заведомо неравных отношениях с контрагентами, осуществляющими предпринимательскую деятельность. Свобода договора, на которую ссылается суд, не может быть использована в нарушение предоставленных законом гарантий. Само заключение договора в сфере потребительской торговли происходит, как правило, посредством присоединения потребителя к предложенному договору, что лишает его участия в определении условий договора. Тем более оговорка о подсудности, содержащаяся в договоре, рядовому потребителю попросту ничего не говорит. Поэтому согласно смыслу Закона РФ «О защите прав потребителей» не допускается использовать предпринимателем свое преимущественное положение для навязывания потребителю явно несправедливых условий, в том числе условий о подсудности будущих споров.
Не только содержательный аспект или круг субъектов пророгации должны приниматься во внимание, но и момент заключения соглашения о подсудности. По российскому законодательству изменение подсудности на основе договоренности сторон допускается до принятия судом заявления к своему производству (ст. 37 АПК РФ, ст. 32 ГПК РФ). По общему правилу изменение подсудности принятого к производству дела с соблюдением правил о подсудности не допускается (ч. 1 ст. 33 ГПК РФ и ч. 1 ст. 39 АПК РФ). В этом заинтересован не только публичный порядок, радеющий за стабильность и экономию судопроизводства, но и сами стороны. Место судебного разбирательства не ставится в зависимость от субъективных факторов сторон – смена жительства, перемещение имущества и пр. Однако сомнительно, чтобы с этих позиций было оправданным исключение усмотрения сторон в выборе суда после возбуждения дела. Если исходить из того, что соглашение о подсудности точно так же вытекает из принципа диспозитивности, как соглашение о передаче дела в третейский суд, то установленное в ст. 37 АПК РФ и ст. 32 ГПК РФ ограничение представляется нелогичным. Стороны вправе передать спор на разрешение третейского суда даже во время судебного разбирательства.