Весьма интересным представляется мнение судьи Европейского Суда по правам человека А.И. Ковлера, который, анализируя точку зрения Н.В. Варламовой относительно источников происхождения идеологии прав человека, заявляет следующее: "Никто не оспаривает универсального (т.е. нероссийского) происхождения идеологии прав человека, хотя в теорию прав второго и третьего поколения мы внесли свой вклад. А вот относительно "западных" концепций и моделей можно поспорить. Думается, в Конституции возобладала модель здравого смысла, которую наша страна и ее граждане наконец заслужили" .
Несколько иную точку зрения высказывает проф. В.А. Карташкин, который считает, что "согласно международным документам, имеющим всеобщий характер, права человека не зависят от воли государства, а являются "естественными" и "неотъемлемыми", принадлежащими каждому с момента рождения" . А международные нормы, относящиеся к правам человека, утверждает В.А. Карташкин, "отражают общечеловеческие ценности и поэтому они постепенно признаются развивающимися странами, многие из которых не принимали участия даже в их разработке. Подтверждением этого является ратификация Пактов о правах человека подавляющим большинством участников международных отношений и признание ими положений, содержащихся во Всеобщей декларации, в качестве обязательных обычных норм" .
Различные суждения высказываются и в отношении возможности использования зарубежного опыта в практике Конституционного Суда РФ. В частности, В.В. Лапаева утверждает следующее: "Очевидно, что Конституционный Суд Российской Федерации должен мотивировать свои решения не ссылками на зарубежный опыт, а надлежащей трактовкой правового смысла отечественной Конституции" .
Изложенное ранее свидетельствует, что существуют весьма полярные оценки влияния глобализации на российскую правовую систему и различные подходы (позитивного и негативного плана) к проблеме учета зарубежного опыта и норм международного права при совершенствовании в России правового регулирования в сфере прав и свобод граждан. Представляется, что подход к решению этих вопросов должен иметь взвешенный и сбалансированный характер, основанный, с одной стороны, на целесообразности учета объективно развивающихся процессов глобализации и международной интеграции, а с другой - на необходимости реализации национальных интересов Российской Федерации. Не вызывает сомнения, что зарубежный опыт в России должен использоваться методологически взвешенно, ибо, как полагает директор Института российской истории РАН А.Н. Сахаров со ссылкой на суждения наших великих соотечественников Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, М.М. Сперанского, "крутая ломка по западным образцам может привести к хаосу, к распаду общества и краху всей государственной, политической и культурной системы России. Их правота не раз подтверждалась российской историей" .
Следует учитывать, что международно-правовые нормы о правах и свободах человека и гражданина не меняют своего существа при введении во внутригосударственную правовую систему.
Вместе с тем процесс их реализации и порядок имплементации в таких случаях регулируются нормами внутригосударственного права, если иное не определено международным договором . Необходимо отметить и то, что полная замена внутригосударственного регулирования правового положения личности международно-правовым невозможна, да и не требуется . Существуют и различные подходы к формам внедрения таких норм международного права в национальную правовую систему. На наш взгляд, заслуживает особого внимания анализ В.В. Гаврилова, который рассматривал и отвергал теории трансформации (одним из главных признаков которой является необходимость приобретения нормами международного права силы норм внутреннего права в целях придания им юридической силы внутри государства) и инкорпорации (согласно которой международные правовые нормы становятся частью внутреннего законодательства автоматически без издания внутригосударственных нормативных правовых актов). В.В. Гаврилов считает более целесообразным и необходимым придерживаться именно теории имплементации, основные постулаты которой заключаются в следующем:
а) международное право и национальное право представляют собой две различные системы права, а потому международные правовые нормы могут быть регуляторами отношений в сфере действия внутреннего права государства исключительно с санкции соответствующих национальных правовых норм;
б) содержание механизма имплементации международных правовых норм зависит от их вида, содержания и конечной цели международного правового регулирования;
в) теория имплементации не допускает стирания граней между международными и внутригосударственными правовыми нормами в рамках национальной правовой системы и говорит о возможности опосредственного действия первых в "сфере ответственности" вторых .
Еще одной проблемой, вызванной к жизни процессами глобализации и связанной с рассмотренными ранее вопросами, является проблема соотношения личности (включая ее права и свободы) и международного права. Актуальность указанной проблемы на современном этапе существенно возросла. Она по-разному рассматривалась на различных исторических этапах в отечественной правовой науке. Так, в советский период доминирующей была точка зрения, согласно которой международное право прямо (непосредственно) не может регулировать правовое положение личности, а индивидуумы ни при каких условиях не являются и не могут быть субъектами международного права . В последующем объективный процесс интернационализации прав человека стал рассматриваться в качестве позитивной тенденции , в связи с чем все чаще внимание акцентировалось на необходимости установления конкретного перечня субъектов международного права, учитывая, что аспект уточнения правосубъектности может существенно повлиять на правовую доктрину государства в целом .
Например, проф. В.А. Карташкин, выделяя данную тенденцию, считает, что "в эпоху глобализма ускоряется процесс ограничения суверенных прав государства и укрепления суверенитета индивида" . Однако думается, что в контексте формирования наднациональных формирований речь может идти именно о передаче реализации государством суверенных прав, но не о передаче самого суверенитета, являющегося существенным признаком и означающего, что "государство в принципе может свободно и самостоятельно устанавливать для себя государственный строй и форму правления, регулировать свою внутреннюю организацию и поведение своих граждан, а также свою внутреннюю и внешнюю политику" .
В правовой литературе имеет место точка зрения, согласно которой государства добровольно отказываются от части своих суверенных прав в сфере защиты прав человека и передают их международным органам, наделенным полномочиями вмешиваться во внутренние дела таких государств. В результате индивид становится непосредственно субъектом международного права. Именно данный подход достаточно активно обосновывается в современной научной литературе .
Актуальность этой проблемы существенно возрастает в последнее время в связи с расширением сферы международной правовой защиты прав и свобод человека, включая возможность обращения в Европейский Суд по правам человека .
Поэтому некоторыми зарубежными специалистами в области международного права, в частности Я. Броунли, указывается на следующие немаловажные обстоятельства:
а) теоретическая полемика о том, является ли индивид субъектом международного права, не всегда приводит к плодотворным результатам в практическом отношении. По всей видимости, индивид может представлять собой субъект международного права только при определенных обстоятельствах, когда он обладает подлинной процессуальной правоспособностью;
б) индивида следует рассматривать как члена определенного организованного общества, в котором он живет, и, следовательно, его индивидуальный статус будет зависеть от общих условий социального и экономического развития в данном обществе .
Полагая, что высказанная Я. Броунли позиция в определенной степени непоследовательна и противоречива, Р.Т. Шамсон обращает внимание на то, что в современных условиях подавляющее большинство европейских, арабских и российских ученых в той или иной мере признают индивида субъектом международного права (например, субъектом международного права второй категории). Это фактически означает, что права и свободы человека в значительной мере вышли за пределы внутренней компетенции государства (в отличие от советской доктрины международного права, в соответствии с которой регулирование прав человека относилось к внутреннему делу государства) и все более становятся предметом международного регулирования .
Несколько более осторожен в своих выводах относительно рассматриваемого аспекта проф. А.Х. Саидов. В результате анализа имеющихся в зарубежной и российской литературе (порой весьма полярных) точек зрения по данному вопросу, как в поддержку идеи правосубъектности индивида (Н.В. Захарова, Х. Лаутерпахт и др.), так и ее противников (А. Фердросс, Е. Цоллер, Н.А. Ушаков, С.В. Черниченко), А.Х. Саидов выдвигает следующие положения:
а) объем правоспособности (т.е. объем юридических прав и обязанностей) различных конкретных субъектов международного права неодинаков;
б) международные права и обязанности государств и индивидов не совпадают;
в) индивид в настоящее время все более непосредственно и тесно соприкасается с международным правом, расширяя объем своей международной правосубъектности .
Таким образом, несмотря на существование различных подходов в юридической литературе по проблеме международной правосубъектности личности (индивидов), объективно констатируется наличие явной тенденции расширения возможностей личности в данной сфере, например, путем реализации права граждан государств - членов Совета Европы на обращение (при определенных условиях) с жалобами в Европейский Суд по правам человека.