Алексеев В.П.
Общество в XX в., пожалуй, впервые осознало свою реальную связь с географической оболочкой Земли, с ее биосферой. До этого, в ранние эпохи истории человечества, процветали идеи если и не абсолютного, то очень важного и в каких-то аспектах определяющего влияния географической среды на динамику общества и формирование его этнического разнообразия (Монтескье) или безгранично мощной силы техногенеза, приравненного к геологическим силам (Вернадский, Ферсман). В вульгарно-натуралистической литературе последних десятилетий первое рассматривалось как географический детерминизм исторического процесса, второе — как выражение безграничного могущества человеческого знания, которому нет преград.
Недооценка географической обусловленности исторического процесса вычеркнула из нашей исторической науки многие важные страницы: недостаточно учитывались размеры территории и демографические характеристики; игнорировался сам человек как творец исторического процесса (как это ни парадоксально в марксистской литературе); мало внимания уделялось изучению производительных сил общества; жалкое существование влачили палеоантропология, археозоология, археоботаника, история техники; отсутствовали сколько-нибудь последовательные попытки понять и охарактеризовать экономическую инфраструктуру в первобытном и даже средневековом обществе. Безграничная вера в человеческое знание и человеческое деяние привела к еще более плачевному результату — необратимым экологическим кризисам, которые в большей или меньшей степени охватили всю нашу планету.
Прозрение
Наверное, именно на пересечении все более отчетливого понимания влияния географической среды на формирование хозяйственного, культурного и даже антропологического своеобразия человеческих коллективов, проживавших и проживающих в разных ландшафтах, и осознания губительного их воздействия на природу, особенно в ходе развития научно-технического прогресса, и возникли на протяжении XX в. многие принципиально новые явления – начала и продолжает формироваться наука, все более получающая права гражданства под именем экологии человека, происходит экологизация человеческого знания, экологизируется человеческое мышление и создаются предпосылки для формирования глобального экологического мировоззрения. История сейчас ставит вопрос так: чтобы выжить, мы должны превратиться из жестоких хозяев земли, какими мы были многие десятилетия, в ее друзей и союзников.
Каков был переход от общеэкологических исследований к разработке проблематики экологии человека и как эта последняя формировалась постепенно в недрах общей экологии?
Наверное, не столько разрушения, нанесенные человечеством природе, ибо экологические кризисы имели место задолго до современности, сколько обратное их влияние на человеческое общество (загрязнение среды — отравление воды и пищи, атомные взрывы и катастрофы — врожденные уродства и раковые заболевания и т. д.) провоцировало постепенное создание экологии человека сначала как системы идей о характере взаимодействия природы и общества, а затем уже перенесение этой системы на исторический процесс. Разумеется, подобная последовательность отражает больше логико-гносеологический подход, чем конкретно-исторический, так как экология человека строилась с самого начала представителями разных областей знания, среди которых историки и археологи занимали не последнее место. Поэтому она не только отражает настоящее, но и аккумулирует прошлый опыт человечества.
Все эти более или менее очевидные рассуждения необычайно усложняются при пристальном рассмотрении того, что же собою в действительности представляет экология человека и каково ее место в системе других наук, каковы ее внутренняя структура и функциональные связи составляющих ее разделов. Здесь столько точек зрения, сколько умов, сколько голов.
В чем же дело и почему очертить содержание экологии человека оказывается столь сложно? Причина единственная — двойственная природа самого человека и в какой-то мере проистекающая из этого двойственная природа всего человечества. О двойственной природе человека — биологической и социальной, биосоциальной, социально-биологической — написаны горы томов, но среди их авторов нет единства, как нет единства и в оценке процесса, который привел к формированию современного человечества, — был ли то антропогенез или антропосоциогенез. И на то есть свои причины, обусловленные спецификой человечества в сравнении со всеми другими видовыми совокупностями животных.
Репродуктивный барьер считается одним из физиологических признаков вида. Можно ли думать, что между современными людьми и неандертальцами имел место этот самый генетический барьер? Наличие морфологически переходных форм, заведомое сосуществование неандертальцев и современных людей на протяжении тысячелетий, встречаемость в пространстве говорят скорее против репродуктивной изоляции. Если же она не имела места, то, следовательно, обе формы принадлежали одному виду, как считает сейчас западноевропейская и американская наука, или, во всяком случае, не были типичными видами. Если это был один вид, то он был какой-то странный, интенсивно эволюционировавший во времени, вид, далекий от мономорфности, в пределах которого входящие в него популяции относились к разным ступеням эволюционного развития. А морфологические различия между расами — они очень масштабны при сравнении с различиями локальных форм других видов. А панойкуменное расселение — пожалуй, только вошь может сравниться в этом отношении с человеком, но и она расселилась вместе с ним. Все это демонстрирует порядочную специфичность современного человечества, на закономерности развития которого нельзя смотреть, как мы смотрели на закономерности развития грибов, бабочек, сельдей, крокодилов и белых медведей.
Это тривиальное утверждение не вызывает ни малейших сомнений само по себе, ясно, что социум не есть хронологическое и территориальное продолжение других видов, что общество управляется социальными закономерностями. Но далее начинаются противоречия и разночтения: что понимать под социальными закономерностями, сколько по-настоящему фундаментальных факторов управляет развитием и функционированием общества, каковы границы их действия на общественное поведение отдельной личности, какова взаимная роль в историческом процессе так называемой толпы и так называемых героев, справедлив ли известный тезис о зависимости надстройки от базиса и исчерпывают ли эти структуры всю историческую действительность, какую роль в истории играла и играет психология народных масс — все эти и другие вопросы до сих пор составляют предметное поле исторических исследований разных исторических школ и разных направлений.
История прогресса не знает героев
На первый взгляд, отклоняясь от темы, но на самом деле пытаясь ближе подойти к ее решению, выделим две предметные сферы исторического исследования, которые до сих пор не осознавались как самостоятельные и рассматривались в едином потоке исторического процесса, — историю событий и историю прогресса, понимаемого в самом широком смысле слова, включая не только технические нововведения, но и достижения мысли.
Совершенно очевидно, что в истории событий роль личности громадна. Субъективные свойства людей, занимавших ключевые позиции в разных обществах и стоявших во главе общественных движений, во многом предопределяли последовательность и характер событий и ход истории. Именно этим, надо полагать, объясняется огромное место, занимаемое биографическим жанром в исторической литературе, даже в тех исторических сочинениях, авторы которых смотрят на исторических деятелей только как на выразителей массового сознания, будь то марксистская, агностическая, социально-психологическая или демографическая точки зрения.
Не то история прогресса, медленного движения всех форм человеческой культуры, начиная с технических средств, того, что Маркс и Энгельс назвали производительными силами, и кончая накоплением знаний. Разумеется, и в этом случае личностный момент играет свою роль — многие выдающиеся научные и технические открытия, культурные достижения связаны с конкретными именами, но много ли таких имен, особенно в ранней истории человечества: знаем ли мы, кто изобрел колесо, где впервые научились доить коз, кому первому пришло в голову проложить дорогу между двумя селениями, как научились люди печь хлеб и делать вино, сколько бесплодных попыток было предпринято, пока загорелся первый горн, кто изобрел топор и молоток и т. д.
Да и в более поздние эпохи, чем ближе к современности, тем больше любой прогресс или заметный шаг в расширении знаний связаны с коллективными усилиями, а в нашем веке это стало правилом. Никакой первооткрыватель, как бы гениален он ни был, не может перешагнуть через достигнутый уровень технических достижений и традиционную логику, каждое открытие в науке и технике постепенно подготавливается предшествующим развитием, и только в сочинениях Т. Карлейля (английский историк и философ XIX в., автор концепции «культа героев», которые якобы и творят историю. — Прим. ред.) гении выглядят не имеющими корней инопланетянами. Поэтому объективное влияние любой самой даровитой личности, так сказать, героя, на ускорение прогресса неизмеримо меньше, чем на череду событий. Отсюда и необходима дифференцированная оценка роли личности в мировой истории: в разных сферах она различна и несопоставима, если речь идет о поступательном движении вперед в целом и о событийном компоненте исторического процесса.
Уже этот небольшой экскурс в обсуждение роли ведущих участников исторического процесса — лидеров и народных масс — показал специфику социальной жизни человечества в сравнении с коллективной жизнью животных и выглядит красноречивым фактом, демонстрируя все же ограниченный эвристический потенциал социобиологии. В то же время он важен и в том отношении, что применительно к нашей теме позволяет сразу же ответить на вопрос о наиболее фундаментальном историческом факторе в системе «природа — общество», это не отдельные лидеры, а народные массы, именно они определяют спектр влияния общества на природу и аккумулируют природные импульсы, будь то стихийные бедствия, стабильное давление среды на человеческие популяции, антропогенно благоприятные сочетания природных условий или резкие и скачкообразные их изменения.