Не в последнюю очередь поэтому в истории окружающей среды, заслуживающей этого названия, речь идет не только о людях и том, что ими создано, но и об овцах и верблюдах, болотах и целинных землях. Нужно заметить, что у природы есть своя естественная жизнь, и она ни в коем случае не является только компонентом человеческих действий, цитатой человеческих дискурсов. Именно непреднамеренные цепочки воздействий человеческой деятельности, при которых становятся заметны взаимосвязи в природе, заслуживают особого внимания.
Через универсальную историю историк находит доступ к тем другим исследовательским дисциплинам, которые уже давно и иногда с большим воздействием на общественность занимаются историей окружающей среды: этнологии, антропологии и палеоботанике. До сих пор эти дисциплины и исследования окружающей среды, проводимые историками, не имели ничего общего. Многое зависит от того, чтобы преодолеть эту пропасть. До сих пор экологические подходы универсальной истории исходили больше от биологов и этнологов, чем от историков. Однако экологический элемент этнологии обычно представляется как "приспособление культуры к окружающей среде", таким образом, разрушительное воздействие культуры на окружающую среду часто оказывается на периферии сознания. Этнологи любят изолированные культуры, мало затронутые современной цивилизацией, отрезанные от мира горные деревни; таким образом они упускают из виду экологические модернизации и сложные взаимосвязи в мире.
История окружающей среды, которая исходит из необходимости изучения «окружающей среды как таковой», неизбежно отгораживается шорами от иных контекстов исторических источников; поэтому она склонна к самообману.
Если реконструировать контексты, то во многих жалобах Раннего Нового времени на хищническое отношение к лесам можно увидеть, что в действительности речь идет не о лесе, а об утверждении прав на лес, и что целью жалоб на запущенность альменды1 является не экология пастбищ, а разделение марок и аграрная реформа. В последнее время североиндейское движение под руководством Чипко превратилось в "самое знаменитое движение Третьего мира в защиту окружающей среды"; если посмотреть вблизи, то речь идет прежде всего о крестьянском движении в защиту традиционных прав на лес. Но зачем отрицать эти контексты или оттеснять их в сторону? Если понимать историю окружающей среды не как узкую специальность, а как интегральную составную часть "historie totale", можно научиться лучше оценивать все другое, что играло роль в конфликтах, связанных с окружающей средой.
Чтобы закончить с шорами: история окружающей среды под влиянием экологических дискуссий выглядит слишком изысканной; в ней обращается слишком мало внимания на тривиальные вещи. Навозные кучи и выгребные ямы являются важными темами реалистической истории окружающей среды, потому что от них зависело сохранение плодородности пашни. Характер питания и продолжение рода являются существенными факторами в отношениях человека и окружающей среды. Картофель и сoitus interruptus значимы для окружающей 1 Земельные угодья, находящиеся в общинной собственности (Прим. переводчика). среды как ключевые инновации XVIII века. История окружающей среды, слишком много внимания уделяющая голове, игнорирует, что решающие вещи происходят на линии пояса и ниже ее. Слишком большой страх получить от социальных историков упрек в "биологизме" зашоривает мышление. Первичная элементарная взаимосвязь человека и окружающей среды задана тем, что человек является биологическим организмом.
Внутреннее единство истории окружающей среды, которая до сих пор часто предстает как пестрое попурри из разных тем, гарантировано, в конечном счете, тем, что между внешней природой и природой человека существуют интимные взаимосвязи и что человек это постоянно чувствовал. "Сознание окружающей среды" по своей сути в значительной степени является осознанием здоровья и как таковое имеет тысячелетнюю историю. Болезнь – это опыт, складывающийся на основе теснейшей взаимосвязи между внешней и внутренней человеческой природой. Уже Гиппократ придает окружающей среде как причине болезни большое значение; его рассуждения о " воздухе, водоемах и местоположении" положили начало более чем тысячелетней "геомедицинской" традиции, которая продолжала жить в медицинских сочинениях раннего Нового времени и в современной городской и жилищной реформе и затем вновь в движении в защиту окружающей среды.
Страх перед болезнью является одной из самых сильных фобий всемирной истории, воздействие которой простирается от религии до процесса цивилизации. И не было простым заблуждением связывать болезни с отношением человека и окружающей среды. С началом оседлости и агломерации человека начинается история многих болезней; серьезные заразные болезни, такие как малярия, чума, холера, тиф и туберкулез маркируют определенные условия окружающей среды и фазы ее истории. Некоторые факты говорят о том, что страх перед раком стоит у истоков современного осознания окружающей среды. "Неантропоцентрическая" концепция истории окружающей среды может, следовательно, затемнить реальные взаимосвязи.
II.
Больше, чем Индия или Латинская Америка, США уже в конце XVIII в. стали предостерегающим примером хищнического отношения к лесу, дичи и почве.
Анонимно вышедшая в 1775 г., в год американской независимости, книга "Американское земледелие" содержит критику новоанглийских фермеров.
"Американские плантаторы и фермеры", по словам анонимного автора, "в целом самые большие неряхи христианского мира", которые всеми способами разоряют один участок земли вслед за другим.
Этих колонистов изобилие земли и изначальное плодородие почвы после выкорчевывания леса толкали к тому, чтобы забыть все добрые крестьянские правила и заниматься "абсурдным" хозяйством.
Они позволяли скотине свободно бегать по лесу, не собирая удобрений; так же мало они заботились о севообороте, а постоянно выращивали кукурузу, более всего истощающую почву; вместо того, чтобы восстанавливать плодородие почвы, они просто распахивали новую землю, когда старая истощалась, и таким образом уничтожали все больше леса, не заботясь о будущей потребности в дереве. Так судили не только европейцы.
Бенджамин Франклин жаловался: "Мы плохие фермеры, потому что у нас так много земли"; Джон Тейлор из Виржинии, один из отцов-основателей США, заклеймил обычные способы хозяйствования янки как "убийство почвы". Никто иной, как Джордж Вашингтон, жаловался: "Мы разоряем землю, как только сделаем ее пахотной, и вырубаем еще больше лесов, пока они у нас есть, или продвигаемся дальше на запад". У него и у многих других современников уже был опыт, что монокультура табака, самого прибыльного экспортного продукта южных штатов в XVIII в., истощает почву.
За табаком последовал хлопок. В книге Джона Стейнбека "Гроздья гнева" признается как общеизвестный факт, что хлопок, выращиваемый без севооборота, разоряет землю: он "высасывает из нее всю кровь". Если "король-хлопок" в XIX в. создал воинствующее единство южных штатов, то это было вызвано не только его преобладанием, но также и его экологической лабильностью: из-за растущей монокультуры продолжалось истощение почвы. С точки зрения южных штатов было вопросом жизни и смерти держать для хлопка вместе с рабством открытым путь на запад. Из-за этого началась гражданская война.
Аграрный историк А. Крейвен в 1926 г., опираясь на серьезные исследования, утверждал, что истощение почвы является главным фактором истории Виржинии и Мэриленда, даже американской истории вообще. В то время как его учитель Ф. Тернер в своем знаменитом тезисе о "подвижных границах" возвел существование пионеров на границе с Диким Западом до источника вечной молодости американизма, для Крейвена движущей силой экспансии было уныние истощенного тыла: стремление на запад как бегство от экологического кризиса! Местами он аргументирует более умозрительно, чем эмпирически: "Пограничные общины заведомые истощители своих земель". На границе нет намерения хозяйствовать длительный период времени, и эта ментальность живущих на границе продолжает существовать, когда граница продвинулась дальше на запад, что вызывает ненасытную жажду земли, которая постоянно оказывает новое давление на границы. Тезис Квейвена, несомненно, более всего верен в отношении регионов и периодов с монополией табака, кукурузы и хлопка. Правда, точная эмпирическая перепроверка тезиса оказывается сложной, тем более что истощение почвы, как признается сам Крейвен, не является однозначным понятием.
В ранний американский период, когда путь на запад еще не был свободен, поселенцы по необходимости переняли многие практики индейского сельского хозяйства. Европейское сельское хозяйство прокладывало себе дорогу на диком Западе не так легко, как этого можно было бы ожидать, исходя из тезиса Кросби, природа далеко не во всех отношениях была на стороне янки. Даже продвижение дальше и дальше и корчевание целины в принципе соответствовало индейскому передвижному земледелию, которое поселенцы увидели у ирокезов. Такое землепользование без органических удобрений не обязательно является экологически губительным, во всяком случае, пока заселение неплотное и земля имеется в изобилии. Положение изменилось, когда этот полукочевой способ хозяйствования соединился с капиталистическим стремлением к прибыли, ориентацией на рынок, монокультурами и ростом населения. Тогда между экологически лабильными элементами сельского хозяйства и американской динамикой экспансии возникла синергия. Позднее, когда удобрения стали закупать, вся проблема была перенесена из экологической в экономическую плоскость: тут речь шла уже не о восстановлении естественного плодородия, а о создании плодородия, необходимого для определенных сортов растений, а это был вопрос денег и минеральных удобрений.