Однако противник проявил упорство и применил нестандартный в этой ситуации прием (персонально в лице зам. министра атомной энергетики Г.А.Шашарина). Было написано личное письмо в адрес Генерального секретаря ЦК КПСС М.С.Горбачева с кратким изложением ситуации и жалобой на сокрытие Средмашем истинных причин аварии. Возможно, что письмо возымело действие, и какая-то команда объективно разобраться А.П.Александрову и Б.Е.Щербине последовала. Но после нескольких неудачных попыток договориться на уровне правительственной комиссии, работа по выработке заключения была перенесена на самый высокий уровень в ЦК КПСС.
Но единственное, что могло сделать в этих условиях партийное руководство, это собрать большую команду из ученых под руководством того же Курчатовского института и потребовать от них написать научно-технический доклад по материалам работы правительственной комиссии. Этот объемистый доклад, отредактированный промышленным отделом ЦК и стал официальной информацией о Чернобыльской аварии для всего мирового научного сообщества [Э1].
Заключением по расследованию причин аварии этот документ никак не является, хотя бы потому, что в нем не названо конкретно исходное событие аварии (пусть даже в виде различных версий), не анализируются действия оперативного персонала с точки зрения конкретного влияния каждого из них на возникновение этого исходного события, и тем более не рассматриваются конкретно конструктивные и физические особенности реактора, приведшие (или способствовавшие) аварии. Вместо этого подробно рассказывается о трудностях математического моделирования аварийного процесса и в лучших традициях разноса на партийном собрании перечисляются (действительные и мнимые) нарушения персоналом регламента эксплуатации.
Формально расследование причин Чернобыльской аварии правительственной комиссией было завершено докладом её председателя на Политбюро ЦК КПСС 3-го июля 1986 г. После этого все основные участники расследования: ИАЭ, НИКИЭТ, ВНИИАЭС разошлись "по своим квартирам", каждый со своим мнением, и занялись каждый собственным осмыслением анализа аварийного процесса на математических моделях. [И1][Н1][В1].
В 1987 г Госатомнадзор предпринял еще одну попытку "уговорить" эти три организации выпустить совместный отчет, эта работа даже была начата, но так и не была доведена до конца. Каждый продолжал высказывать свою точку зрения, не дискутируя друг с другом, и ситуация была довольно странная. Говорить и даже писать, в закрытых публикациях, можно было все, что угодно, но в открытой печати можно было высказывать только одну точку зрения – Главного конструктора (поддерживаемую Средмашем).
Ситуация начала меняться только тогда, когда в стране пошли политические реформы, и радикально она изменилась после того, как со всех материалов по расследованию (технических) причин Чернобыльской аварии был снят гриф секретности. Тогда главная, настоящая причина Чернобыльской аварии вышла на свет из подполья [В2][В3], и прорезался голос у тех (Госпроматомнадзор), кто до этого вообще молчал, но которому было что сказать и даже очень [ГП]. Всё это, конечно, было никакое не расследование, а просто информация научной общественности о действительном положении вещей, о котором она могла не знать в силу режима секретности.
Остановка энергоблока на ППР это рутинная операция. И даже, если при этом выполняется какая-либо нестандартная разовая работа, не описанная в регламенте эксплуатации энергоблока и в инструкциях по эксплуатации оборудования, то рабочая программа её проведения становится для эксплуатационного персонала таким же руководящим документом как регламент и инструкции.
Если бы так оно и было тогда на 4-м блоке ЧАЭС 25-го апреля 1986 г., то испытания (кроме отключения системы безопасности САОР) никак не затрагивали безопасность реактора, так как реактор должен был быть автоматически заглушен в самом начале испытаний. Необходимо было только составить четкую рабочую программу эксперимента, согласовав в ней эту работу по испытанию выбега ТГ с другими работами, проводимыми на блоке во время его останова.
Однако все было не совсем так. Руководителем испытаний был зам. главного инженера ЧАЭС А.С.Дятлов, и он же автор программы испытаний, где не всё продумано до конца. Поэтому испытания шли не столько по программе, сколько по обстановке и с его активным вмешательством в работу операторов. А.С.Дятлов оставил после себя мемуары "Чернобыль. Как это было." (Научтехлитиздат, Москва, 2003 г), и это название использовано для настоящей страницы. Цитаты из этой книги даются далее без указания источника только ссылкой на страницу книги.
Начало вывода 4-го энергоблока ЧАЭС на ППР было намечено на 00:00 часов 25.04.86. До утра 25.04.86 может выполняться подготовительная часть испытаний и затем в утреннюю смену основная их часть. На всю работу по испытаниям (включая основную и подготовительную части) в программе отводилось 4 часа.
Но действительность оказалась совершенно другой. Во время испытаний, в самом их конце в реакторе начался аварийный процесс, который в считанные секунды стал тем, что потом назвали Чернобыльской аварией.
Последовательность зарегистрированных за последние 10 сек. событий, хорошо укладываются в определенную схему развития аварийного процесса. Сначала в реакторе появляется большая положительная реактивность и резко возрастает мощность. Затем происходит разрушение каналов активной зоны, что в силу некоторых физических и конструктивных особенностей реактора приводит к лавинообразному развитию аварийного процесса и, в конце концов, к полному разрушению реактора и части здания энергоблока.
Реактор взорвался.
Так что же было исходным событием аварии? Как была введена первоначальная положительная реактивность? Могла ли это сделать сама аварийная защита, которая вообще-то существует для того, чтобы глушить реактор, вводя большую отрицательную реактивность.
Особенности реактора РБМК.
Да конструкция стержней регулирования и физика реактора такое допускают. И по всем имеющимся данным совершенно очевидно, что так оно и было. Но уж очень не хотелось Главному конструктору (и Научному руководителю) реактора с этой очевидностью соглашаться, и на какие только ухищрения не пускались, чтобы доказать недоказуемое (специалистам) и полностью "замутить воду" (для широкой публики). Последнее им удалось на все 100%.
Что надо сделать, прежде всего, чтобы отвести удар от себя и направить его на эксплуатационный персонал АЭС? Конечно, это замутить и запутать само понятие аварийной защиты реактора.
Этой аварийной защиты никто на самом деле не отключал, и отключить не мог. Поэтому истошные вопли "зарезали, убили", оставили ядерный реактор без аварийной защиты, рассчитаны на публику. И они сработали, от аварийной защиты реактора, раз "она была отключена", взор отведен, и про неё забыли, про то, зачем она нужна и что она вообще должна делать.
Что еще? Ну, конечно же, регламент. Волшебное слово, которое у несведущего человека вызывает смутные ассоциации то ли с уголовным кодексом, то ли с "Основным законом российской Федерации". Хотя, на самом деле, это всего лишь инструкция по эксплуатации энергоблока. А истошный крик по поводу нарушения регламента нужен для того, чтобы у всех ясно отложилось в памяти, что реактор взорвал именно (и только) эксплуатационный персонал, тем, что нарушил регламент. И отключение аварийной защиты реактора, это одно из таких нарушений.
Итак, что же в сухом остатке, кому надо оторвать голову за Чернобыльскую катастрофу? Персоналу АЭС, который не то нарушал регламент, не то нет, или Главному конструктору, который сделал реактор, способный взрываться от малого ОЗР (оперативного запаса реактивности)? Вот то-то и оно! Потому и стоит (уже 20 лет) такой крик: "держи вора", чтобы в нем потонули любая логика и здравый смысл.
Ну, хорошо с публикой все ясно, она легковерна. А что же специалисты? Их же криком не возьмешь, нужны факты и доказательства. Если аварийная защита не вносила в реактор положительной реактивности, то, что вызвало его разгон? Ответ есть (и не один). Это, например, кавитация в ГЦН (вследствие нарушения регламента эксплуатации) и вызванное этим прекращение циркуляции теплоносителя, его вскипание и далее по описанному сценарию аварии. Или разрыв трубопровода из-за сильной вибрации вследствие тех же причин и с теми же последствиями. Ну и что ж, что эти версии не согласуются с фактами, значит факты плохо зарегистрированы.
Но, даже не вдаваясь в технические детали, против этих альтернативных версий сразу, же есть принципиальное возражение. Невероятно, чтобы два независимых друг от друга события так точно случайно совпали во времени: аварийное событие в контуре циркуляции и нажатие на кнопку АЗ.
А на это возражение есть столь же принципиальный ответ: значит эти события связаны. В реакторе появилась положительная реактивность, мощность начала резко возрастать, увидев это оператор нажал кнопку аварийной защиты (но она была ослаблена малым ОЗР, и поэтому процесс разгона реактора продолжался).
А теперь внимание! Необходимо доказать, что мощность реактора начала резко возрастать раньше, чем была нажата кнопка АЗ-5, иначе никакая альтернативная версия аварии не проходит (кроме той, что аварию сделала сама аварийная защита). А как доказать, если зарегистрированные данные этого не показывают. Вот и надо исхитряться вплоть до прямого жульничества. Игра идет на том, что мощность реактора системой ДРЕГ не регистрировалась, а запись велась только на ленте самописца со скоростью протяжки (ленты) 60 мм/час, и процесс длительностью в одну минуту занимает на ленте место (по горизонтали) всего 1 мм, что сравнимо с толщиной линии, вычерчиваемой пером прибора.
Сведения о том, что мощность начала расти до нажатия кнопки АЗ, впервые появились в официальном докладе (справке) на совещании экспертов МАГАТЭ в августе 1986 г. (см. АЭ, т.61, вып. 5, 1986 г., стр. 310). Причем в тексте объемистого доклада об этом сказано очень вскользь. Но на графиках приведенных там, в числе многого другого, была изображена мощность.