Комфортность среды обитания (стр. 1 из 3)

Комфортность среды обитания. Комфортность среды обитания — понятие до некоторой степени условное. Древним грекам, например, казалось невозможным жить в степях Крыма — они считали эти места Севером. Страбон полагал, что земли, лежащие в Заполярье, вообще бесполезны. Во времена французского Просвещения вся Канада считалась «диким» Севером, и из-за этих «нескольких арпан снега», утверждал Вольтер, Франции воевать не стоило вовсе.

По оценкам многих исследователей, почти ³/₄ территории современной России крайне неблагоприятны или малоблагоприятны для жизни человека. Но даже столь негативная оценка комфортности природных условий России, по-видимому, слишком оптимистична. В аналогичных климатических условиях зарубежного севера Канады и Аляски наблюдается почти полное отсутствие постоянного населения и тем более крупных городов, в то время как на юге Сибири и Дальнего Востока проживают десятки миллионов человек, а вдоль трассы Транссибирской железнодорожной магистрали располагается целая вереница крупных городов (в том числе города-миллионеры Омск и Новосибирск).

Авторитетными экспертами установлено, что территории, где средняя годовая температура ниже двух градусов мороза, а высота над уровнем моря превосходит 2000 м, вообще малопригодны для постоянного проживания людей. В этой связи появилось понятие так называемой эффективной территории каждой страны — той ее части, которая лежит вне пространства с экстремальными природными условиями. Именно эта мысль дала в свое время академику Н. Моисееву основание для следующего вывода: Россия, оказывается, никакой не сверхгигант, она лишь одно из больших государств. В специальной литературе имеются указания на то, что Российская Федерация по эффективной площади занимает лишь пятое место в мире (5,52 млн км²), пропуская вперед Бразилию (8,05), США (7,89), Австралию (7,68) и Китай (5,95).

Даже по крайне «сиротскому» критерию продолжительности лета (количество дней со среднесуточной температурой воздуха выше 10 °С, что для парижанина выглядит нонсенсом), принятому в отечественной практике, на большей части страны этот наиболее благоприятный для жизни человека период длится менее трех месяцев. Не случайно бо'льшая часть пространств России официальными правительственными постановлениями отнесена к зоне Крайнего Севера и приравненным к нему территориям, для жителей которых в свое время были установлены специальные надбавки к заработной плате.

Экономическая и политическая цена холода. Ярко выраженная континентальность климата, характеризующегося низкими зимними температурами и повышенной возможностью заморозков в теплое время года, — главный лимитирующий фактор развития российского сельского хозяйства.

Сегодня северная граница сельскохозяйственных культур открытого грунта в Европейской России достигает 65—66-й параллели (Карелия, Мезень, Усть-Цильма и др.), несколько снижаясь за Уралом (Березово — 64°, Енисей — 60° и др.) и далее «опускаясь» на Дальнем Востоке (Камчатка — 57—58°).

Ощутимое влияние природные условия России оказывают и на развитие животноводства. Традиционно северная граница скотоводства в Европейской России примерно совпадает с границей земледелия, а в Сибири эта граница проходит даже несколько севернее, поскольку сочные травы в долинах рек растут и при более суровом климате. Лишь олени, хорошо переносящие холода и довольствующиеся ягелем, а также собаки, питающиеся рыбой и мясом, разводятся значительно севернее границы возделывания хлебов.

Разносторонни связи между человеком и природой в промышленной сфере России. Они не столь специфичны, как в агросекторе, но важно помнить, что необыкновенно суровые в сравнении с главными индустриальными странами мира климатические условия Сибири и Дальнего Востока приводят к беспрецедентному росту себестоимости продукции практически всех отраслей материального производства. Здесь особенно актуальна формула «Больше техники — меньше людей». Причем эффективная замена живого труда машинами возможна только при широчайшем использовании техники, выполненной именно в «морозоустойчивом» варианте и максимально приспособленной к работе в условиях Севера.

Освоение громадной территории России — это главным образом борьба с пространством, и чтобы выиграть эту борьбу, необходимо иметь развитую транспортную систему. Между тем своеобразные природные условия традиционно мешали развитию сухопутного транспорта. Огромные пространства, большую часть которых занимали леса и болота, тяжело было связать сухопутными дорогами. Их буквально прорубали через густые леса, заваливая топи местным грунтом, привозным песком, лесом. Однако подобная технология оказывается бессильной перед замерзающими грунтовыми водами, которые быстро приводят в негодное состояние даже те дороги, которые строятся в соответствии с западноевропейскими стандартами дорожного строительства. Данная проблема остается достаточно актуальной и в начале XXI в.

Трудность прокладки магистральных шоссе и эксплуатации проселочных дорог в России связана, помимо прочего, еще и с осенне-весенней распутицей, а проще говоря — с грязью, с которой отчаянно борются во многих регионах нашей страны. Большинство западноевропейцев не имеют даже представления об этой проблеме, во многом обусловленной суровостью природы, среди которой россияне вынуждены постоянно жить и работать.

В современной России географическая среда детерминирует развитие различных форм собственности (в частности, фермерских хозяйств), становление рыночных механизмов в отдельных сферах экономики, в том числе на транспорте (если транспортные тарифы будут формироваться на сугубо рыночной основе, то пересечь страну с запада на восток смогут очень немногие, не говоря уже о неминуемом банкротстве подавляющего числа сибирских товаропроизводителей, себестоимость продукции которых в значительной степени будут определять транспортные издержки).

«Вечное» объяснение хронического отставания России, подающееся в латентной, неназойливой форме, — это невероятная суровость ее природных условий, гибельность Русской зимы, неприспособленность северо-восточного евразийского пространства для жизни, якобы обрекающие на неудачу все евроориентированные реформы.

В большинстве стран мира население и промышленность концентрировались в регионах с наиболее благоприятным климатом, в то время как в России они перемещались в суровую Сибирь, в результате чего сейчас наша страна стала более холодной, чем она была в начале XX в. В условиях плановой экономики понятия «цена», «стоимость», «экономическая эффективность», «рентабельность производства» были наполнены идеологическим содержанием, а потому огромная часть валового внутреннего продукта страны попросту «выгорала в костре морозных сибирских зим».

Подобная логика вполне понятна, но она содержит существенный изъян, упуская из виду важное обстоятельство: освоение Сибири с конца XIX в. диктовалось не столько экономическими или социальными, сколько военными соображениями. Применительно к России следует говорить не просто об индустриализации, а о военной индустриализации. Иное дело, что «советская индустриализация является “патологией” только с точки зрения англо-саксонской модели рыночной экономики (которая формировалась в исключительно благоприятных условиях и в ситуации геополитической защищенности), а с точки зрения экономики, направленной на выживание в условиях очень жестокой мировой войны, это была очень рациональная и очень успешная экономика» (Г. Дерлугьян).

Таким образом, в качестве структурного ограничителя выступает не только российский холод, но и милитаризация государства, сделавшая, в частности, советскую армию лучшей армией XX столетия.

На протяжении всего XX в. Россия «плыла против течения», концентрируя производительные силы и население в не очень уютной Сибири, в то время как благоприятные для хозяйствования регионы оставались в запустении.

Географы старшего поколения, вероятно, помнят довольно смелый тезис Энгельса о равномерном распределении производительных сил, рассматривавшийся в качестве принципа социалистической экономики и, увы, осуществлявшийся на практике Госпланом СССР. «Поэтому, — как отмечает американская исследовательница Ф. Хилл, — сейчас сложилась уникальная ситуация: те сибирские отрасли, которые привязаны к природным ресурсам (например, нефть и газ), на самом деле работают вполне эффективно. В то время как тяжелая промышленность, в особенности предприятия ВПК, которые были построены в Сибири не из-за ресурсов, а из-за попытки выровнять размещение производительных сил, работают с очень низкой или отрицательной эффективностью».

Рынок углеводородов скорее благоприятствует развитию Сибири, в том числе Восточной. Как известно, российский углеводородный экспорт чересчур жестко завязан на европейских потребителей. Участившиеся нефтегазовые демарши Украины и Грузии, множащиеся проекты альтернативных путей транспортировки каспийских углеводородов не в последнюю очередь расчитаны на элементарный шантаж России. В этой связи сибирские нефть и газ способны усилить наши переговорные позиции и дать дополнительные аргументы в геоэкономическом «торге».

Природа и социосреда. Природная специфика России действительно всегда оказывала прямое или опосредованное влияние на материальное производство, а через него — на всю сферу социальных и политических отношений, духовную жизнь общества, этнические традиции.

Барщинно-крепостническая система была характерна в основном для зоны умеренного климата с относительно хорошим агроприродным потенциалом.

В этих условиях помещики могли более или менее успешно эксплуатировать своих крестьян. В местах с более суровой январской изотермой и малоплодородными почвами барщинно-крепостническая система приживалась плохо.